Ключи от весны

(Из книги ЛЕСКОВКА)

Светлая тревога бередит душу: то накатывает, то отступает. Словно вот-вот что-то случится. Но сердце не обмирает от страха и боли – ёкает от предчувствия нового, неизбежно надвигающегося; звенит свежей, не дающей покоя пес-ней.
Скопища высыпавших с вечера звёзд полиняли, но од-на, ярко выкрашенная, ещё изумрудится над деревенски-ми задами.
Чудится: будто вновь голосит древняя, немощная Афо-нина кузня. Из-за Ярочкина лога, растворяясь в шалых потоках южных ветров, дробит ладный перестук нако-вальни.
Прислушиваюсь: да это капель!
Распахиваю форточку. Барабанит, лупит вовсю!
Вчера бабушка расставила под ледышки тазы и корыта.
– Талая водица жисть полнит. И курочке горлышко промочить, и гераньки в светлице сбрызнуть, и внучат скупнуть.
Тёплая мартовская ночь тревожит каляные сосульки на хуторских подворьях. С крылечка капает, у амбара дзынь-кает, вдоль хаты опрометью скачет. Где попало топает, по ступенькам-порожкам прыгает, по ведёркам пританцовы-вает. Не сразу капелят дворы, по очереди вступают. С во-стока да юга зачинают.
Март на сносях. Не удержать! Затемно весна заводит припевки, раным-ранёшенько.
Под моим окном тренькают самые бойкие да пискля-вые ледяшки.
К полудню дробь усиливается. Не разобрать, о чём ло-почут, о чём спорят-толкуют.
Свет, накатывающий бирюзовыми волнами на окна, проникает в укромные уголки комнаты, прозрачно курит-ся, кажется живым, ощутимым, чуть зеленоватым. Это замолодились горьковатые ракитки да ивы по закрайкам усадьбы.
Неделю пылит моросейко. Попыхивают проволглые туманы. Слюнявятся почки на тополях, прозеленяется осинник. От зеленушных лозинок сосульки, свисающие до подоконника, кажутся хрустально-зелёными. И вода в разрастающейся с каждым часом луже у порога – перла-мутрово-зелёная, и синицы – жёлто-зелёные. Нахохлив-шийся хутор ухает в зеленовато-прозрачную бутетень.
И голос бабушки, плещущей ковшиком в корыте у крыльца – молодой, звонкий и весёлый.
– Кажись, со дня на день заполоводит. Вишь, как над-даёт!

Весна подступила к хутору тайными тропками, освои-лась и взяла в полон.
А ведь совсем недавно хаты прятались под белыми ушанками, к сараям ковыляли присыпанные золой да со-ломой стёжки. Хутор не дышал ещё запахом парного навоза, смешанного с тонким ароматом набухших почек бузины. Сад был усыпан цветами последнего снега. Завь-юженная февральскими метелями Крома напоминала о себе лишь редкими протоками на Облоге. Мох на соло-менной крыше сараюшки серебрился в полудрёме.
Всего лишь пару недель назад мело и куролесило. По-том поутихло. Думали: оттепель. А оно как закаркает! Как зажурчит! Как забормочет!
Ухают льды на реке, пучатся, лезут на берега, треща и подминая лозняки, несутся опрометью ручьи.
Воробьи днями чебурахаются в луже посреди двора. Их щебет и драки не дают покоя измученному бессонницей Лентяю. Он жмурится, лёжа на просохшей скамье, и нервно передёргивает хвостом.
Отогрелись в парном тумане хриплые галки-серошейки, говорливыми гирляндами облепляют прово-да, обсуждают последние хуторские радости.
Тополя за околицей стонут от грачиного базара. Стаи срываются и летят к рыжим проталинам. Осмотрев окрестности хозяйским глазом, строят планы: суматоха продолжается.

С утра бабушка тайком ходила куда-то, сказала только: «За ключми».
К обеду вернулась, принесла из Савина лога букетик первоцветов. Она у меня – старушка-лесовушка. Сколько побасенок лесных знает! Исходила местные урочища вдоль и поперёк. Каждый кустик ей ведом – и близ хуто-ра, и за дальними пригорками.
– Про ключики от Царствия Небесного я ещё от своей бабушки слыхала, а она от своей. Давно это было… дав-но… – начинает рассказ бабуля.
– Да кто знает, правду ли было-то, коли давно? – встреваю я.
– Не сумливайси, сказано тебе, было, значит, так оно и было.
Бабушка не терпит возражений. Всю жизнь верит она в эту небылицу и ранней весной спешит сыскать на лесной полянке «баранчики», похожие на связку крошечных ключей.
– На счастье ключики те, на радость, – приговаривает старушка. Идёт в красный угол и рядом с Евангелием ста-вит золотистый букетик в гранёном стакане.
– Плесни-ка, милая, в чайник водицы. Заварим про-шлогодние, – подаёт высохшие цветики.
– Чтобы не болеть, бабуль?
– От ста хворей, детка, от всех болестей.
Бабушка вынимает из шкафа накрытый полотенцем щавелевый пирог, достаёт с верхней полки чашки.
– Возьму тебя с собой на будущую вёсну. Стара стала, помру, кто ключики сберёт, домой принесёт?
– Ты бы нынешней весной сводила, показала заветную полянку! – умоляю я.
– Сказывают, проштрафился Апостол Пётр, обронил в стародавние времена ключи, – старушка словно не слы-шит моей просьбы.
– А что за ключи-то важные такие, бабуль?
– Дык самые наиважнейшие, девонька, от ворот рай-ских. Он ведь Господом к Вратам Святым приставлен. Ключником, что ль, по-нашему, аль хранителем служит.
– Ох, и попало, наверно, Апостолу от Всевышнего?
– Ты поперёд не заскакивай, не торопи меня, старую, – бабушка подливает чайку и продолжает сказ о ключах Святого Петра. – По нечаянности беда-то приключилась. Поясок, на котором они висели, развязалси.
– Кто ж вернул ключики, небеса-то вон какие?
– Долго утеряны были… долго. Только послал Апостол Пётр Ангела на поиски, тот вмиг и доставил. Сыскали, как не сыскать-то святую вещь? У нас на Земле, на прота-лине лесной за нашим хутором лежали.
– За какими же ты ключами по весне в лес торопишь-ся, коли Ангел Божий давным-давно их поднял да Петру вручил?
– Дык, – сказывала бабушка, – в том месте, где свя-зочка золотая упала, проросли первые золотистые цвети-ки.
– Видать, отпечатки от ключей остались, – размышляю я.
– Так ли, нет ли, только первоцветики эти – ключики, значит, Святого Петра – врата весны да закрома с цвета-ми-травами пользительными откутают. Это уж точно. Сыщешь первой, счастье в дом принесёшь. Сбирать их по чуточку можно. Не как вы с Галкой, надерёте на Мер-шине ромашек охапками, да побросаете через час. Где на вас землица красоты нарожается?
– Их же тьма тьмущая, хоть косой коси, – сопротивля-юсь я.
– Нешто можно так-то с благодатью Божьей? У Госпо-да кажная былинка на счету. Рассерчает, что без надоб-ностяв цветики изводите, нашлёт на другой год колюки да татарник, – пугает бабушка.
С приходом весны собирает она травы и лечит хутор от хворей взварами да примочками, да словом Божьим. По-особому чует природу. Я всегда мечтала перенять эту бес-конечную любовь к деревьям и ягодам, к птицам и родни-кам. Хотелось, чтобы и мне, как бабуле, поведал свои тайны хуторской бор, чтоб неспешная Крома нашептала, что она скрывает в своих мутных водах.
…День и другой допекаю старушку, уговариваю смо-таться в лес.
– Бабуль, а бабуль, не дотерплю я до следущего года, – клянчю и хожу за ней хвостиком.

Как раз пообдуло коровьи тропки по косогорам. Бабуш-ка сжаливается.
– Только не ныть, а то враз домой спроважу, – грозит.
Отправляемся в рощу за берёзовыми почками «от лё-гочных хвороб».
Впервые оказываюсь в непросохшем весеннем лесу. Весна распахивается, и я впитываю её в свою маленькую душу.
Вижу, как в дремотном половодье пылят заросшие се-ребристыми лишаями кряжистые ольхи. Как причепурил-ся, выкинул висюльки-серёжки удочник-орешник. Слышу гулюканье новорожденного грома, дивлюсь белобашен-ным дворцам в бездонном небе. Присаживаюсь на кор-точки и слежу за бойкими мурашами, хлопочущими во-круг осевшего за зиму муравейника.
Наблюдаю, как проворные лучи касаются земли, и подымается пар. Сохнут жухлые прошлогодние травы, освободившись от остатков снега.
Внутренним слухом чую, как полнятся соками дород-ные берёзы. Корни трав, напитавшись талыми водами, ждут не дождутся, когда под солнечными потоками напрочь схлынут надоевшие снега. Вижу за мутными пе-релесками невидимые косяки диких уток. Спешат роди-мые на наш камышовый прудок у дряхлой мельницы.
Кажется, понимаю, о чём переговаривается старый длинноносый ворон с важно раскрылехтевшейся подру-гой. Пора, мол, на гнездо. Займись-ка потомством, весна накатывает, до травки недалеко.

…Мы поднимаемся на опушку и чуем, как воздух рас-пирает от густого, словно гороховая похлёбочка, аромата.
– Знать «первушки» объявились, – всплескивает рука-ми бабуля.
Так она строчки кличет. Надо же! Ещё от лощин холо-дом веет и снега ползут по склонам, а они уж рвутся на свет Божий.
Грибы эти, как «Петровы Ключики», – подснежники.
По апрельской распутице тащат их хуторяне вёдрами из окрестных лесов да подлесков. Лишь омоет первый дождичек земельку, выскочат по припёкам крупные, бу-рые, мурластые, как щенки бульдогов, строчки. А за ними, глядишь, и сморчки заспешат.
– Первый приварочек, – радуется старушка, собирая молоденькие, хрусткие грибочки прямо в фартук. – Пиро-гов к Вербному с ними настряпаю.
Наколупатили почек берёзовых целый холщовый ме-шочек. Обежали не одну поляну. Устали.
– Надо бы пополдничать. Ить заморилась, небось, да и проголодалась на вольном духу-то.
Бабушка подкладывает сухие былочки под валежник, разыскивает два перестарка-трутовика, трёт их и запали-вает костерок. На лозинки нанизываем кусочки хлеба, ломтики сала и самые мелкие строчки. Жарим над ко-стром.
Хлебушек подрумянивается, сальце шкворчит, а строч-ки, похожие на дряблых старичков, сморщиваются ещё сильнее.
– Вишь, набрякли, тряпицами мокрыми обвисли, – за-мечает бабуля.
Поджариваясь, грибы издают такой вкуснющий дух, что текут слюнки.
Не замечаешь, как жарёха заканчивается, но до вечера во рту остаётся её непривычный вкус.

На обратном пути заворачиваем в перелесок. Я ахаю. Золотым ковром стелятся косогоры. Баранчики! Ключи от весны!
– Вот, милая, и поляночка с «Петровыми ключиками». Припоминай дорогу-то. Вправо от березнячка повернёшь, не заплутаешь.
Ключики вытянулись, окрепли. С тех пор, как бабушка первенькие принесла, уж несколько дней пролетело! Сто-ят, на ветру покачиваются, на солнышке греются.
– Самая пора, – бабушка пробует бархатистый листок на вкус. – Присматривай, запоминай, – толкует. А сама по ведомым ей одной приметам срывает только по листочку с куртинки.
… Ночью снится расшитая солнцем поляна. Весёлый апрельский ветерок дзынькает золотистыми ключиками.