Письма для ветра

В тот год весна пришла не зеленью, а звуком: по ночам в старом доме на окраине скрипели ставни, и каждый порыв ветра будто листал невидимую книгу. Маша приехала разбирать вещи бабушки и обнаружила на антресоли коробку из-под печенья, перевязанную бечевкой. Внутри лежали письма — десятки тонких конвертов без марок и адресов, на каждом аккуратно выведено одно и то же: «Ветру». Бумага пахла сушёной мятой и чем-то железным, как ключи, которые долго лежали в кармане.

Она открыла первое письмо: короткие строки о том, как утром на кухне закипает чайник и как важно не отвечать на грубость сразу, а дать ей остыть, как воде. Во втором было о том, что любовь — это не обещание, а привычка замечать, где другому тесно. В третьем — о дедушкиной улыбке, которая появлялась только тогда, когда он чинил что-то чужое. Письма не просили ответа и не объясняли, кому предназначены; казалось, бабушка писала их не для того, чтобы быть услышанной, а чтобы не потерять точность в себе.

Вечером Маша вышла в сад. За забором гудела трасса, а в яблонях уже дрожали первые листочки — как маленькие ладони, которые учатся держать воздух. Она взяла одно письмо, перечитала и, не разрывая, вложила конверт в щель между досками забора. Ветер тут же подхватил край бумаги, будто проверяя, настоящая ли она. На следующий день Маша оставила ещё одно — на подоконнике веранды, прижав камешком. Потом — под лавкой у остановки, где кто-то всегда сидел с пакетом семечек. Письма исчезали: их уносили люди или погода, и в этом исчезновении не было утраты — скорее, завершение движения, как у фразы, которая наконец нашла слух.

Когда коробка опустела, Маша поняла, что в доме стало тише не потому, что всё разобрано, а потому, что теперь есть чем заполнить паузы. Она достала чистый лист, долго смотрела на него и написала: «Ветру. Сегодня я позвонила маме первой — не по делу. Мы говорили о погоде, и это оказалось важнее, чем новости». Она сложила письмо, не подписывая, и оставила его на кухонном столе рядом с чашкой. Ночью скрипнули ставни, и Маша вдруг ясно почувствовала: некоторые слова не нужно хранить — их нужно отпускать так, чтобы они могли стать чьей-то опорой, даже если никогда не вернутся.