Татьяна Пахомовна первоначальница монастыря. 1857

Татьяна Пахомовна – преемница Марфы Петровны Апариной, благочестивой первоначальницы женского Кирсановского монастыря. Смиренные ее сестры, бывшие ее сподвижницы или ученицы, неутомимым ее трудам обязанные и своим кровом, и своей богоугодно настроенной жизнью, благоговейно произносят ее имя; да и соседние жители помянутой обители г. Кирсанова непрестанно вспоминают о Татьяне Пахомовне, устроительнице монастыря, доселе служащего для детей их училищем благочестия, а для вдов и сирот приютом и местом пропитания.

Татьяна Пахомовна была из государственных крестьян (ПГП.в эту категорию переводились служилые казаки внутри государства Российского,); отец ее и родное семейство жили в одной из пригородных слобод г. Кирсанова. Татьяна, девица в цветущих летах, была всегдашней домоседкой даже и в эти веселые дни. «Напою и накормлю я тогда, говорила она, свою скотину, да еще пойду и к соседям, – и их скотинке дам корму и пойла, так делаю, бывало, по всем праздничным дням, и соседи всегда надеялись на меня». Так рано началась трудолюбивая жизнь Татьяны!

Ей было около 17 лет, когда, движимая желанием подвижничества, а более всего – увлекаемая молвой о высоком подвижничестве старицы Марфы Петровны, собравшей уже около себя несколько девиц-тружениц, она оставила дом родителей и навсегда переселилась в Кирсановскую богадельню. В то время это было не более, как скромное семейство вдов и девиц, обрекшихся на труд и молитвенные подвиги, руководившееся советами блаженной Марфы, жившее ее духом и старавшееся подражать труженической и молитвенно-подвижнической ее жизни. Общество это не имело еще отдельного, самостоятельного значения, а держалось всюду уважаемым авторитетом своей руководительницы. Управление им блаженная Марфа поручила сестре своей Пелагии, а сама только надзирала и одушевляла своих питомиц-тружениц в их богоугодной жизни. При всем том, блаженная старица между членами основанного ею общества скоро отличила девицу Татьяну. Цветущий возраст, тихий и безответно-покорный нрав, а, в особенности, неутомимое трудолюбие последней привлекли к ней все внимание и самую нежную любовь старицы Марфы. Благочестивая наставница берегла свою любимую питомицу. Как велика была материнская бдительность Марфы над своей любимицей, – об этом рассказывала впоследствии сама Татьяна. Живя в доме братнем, который был, вместе, и ее собственный, Марфа только тогда приглашала к себе из богадельни свою ученицу, когда дома не было лишних людей и даже самого ее брата. В это время со своей питомицей наставница беседовала о разных духовных предметах, потом заставляла ее заняться уборкой своей келлии, причем, с любовью следила за ее хлопотливостью по хозяйству и, наконец, перекрестив, отпускала ее в богадельню. Видно, что, со своей стороны, и Татьяна, простая, кроткая и трудолюбивая, сумела оправдать выбор, доверие и любовь к себе матери-наставницы и сохранила их до конца своей жизни.

Предызбранная в настоятельницы богадельни после кончины блаженной Марфы в 1800 г., Татьяна целые еще 18 лет должна была нести самое тяжелое, едва выносимое послушание под настоятельством сестры почившей – Пелагии Петровны Апариной. Общество девиц, по кончине Марфы, естественно должно было перейти на попечение сестры ее Пелагии, хотя это было только по имени, надзирательницей же над девицами была Татьяна. Девицы эти, не исключая и предызбранной их настоятельницы, почти все были бедные, большей частью, сирые, без всякого значения и собственности в городе: они умели только трудиться и молиться; тогда как Пелагия Апарина имела в городе собственность – наследственный дом, была сестрой знаменитой основательницы общества и вообще имела в своем месте вес и значение. Поэтому Татьяна была старшей надзирательницей над сестрами, – образцом для них в телесных и духовных подвигах, и, в то же время, сама была под непосредственным настоятельством Пелагии, – девицы строгой до чрезмерности, как рассказывают о ней очевидцы. Для возникающей общины девиц Пелагия в 18 лет своего настоятельства (она скончалась 20 августа 1819 года) сделала много. Доселе это общество держалось только благословением и авторитетом Марфы, а само не имело никакого общественного значения: оно содержало себя трудами рук и состояло, большей частью, из девиц сирых и бедных, а в молитвах выполняло устав Саровской общежительной пустыни; прав же на отдельное и самостоятельное существование не имело никаких, так как и средства к содержанию его были самые непрочные. Для возникающей общины даже не было и отдельного дома. Пелагия Апарина сумела дать общине и более определенное значение, и более прочное, обеспеченное существование.

Современницы рассказывают, что внутреннее управление Пелагии богадельнями было, в собственном смысле, железное. Сестры содержались в такой строгости, что не только не могли переступить за порог своей келлии, но даже не смели и выглянуть лишний раз в окно своего затвора. Эта суровая строгость строительницы особенно падала на старшую и благонравнейшую из всех – Татьяну, и была так невыносима, что Татьяна, образец труда и терпения, не раз, по собственным ее словам, решалась оставить богадельню и возвратиться в дом родительский. Не раз уже совсем выходила она из богадельни и даже за черту города.

По смерти Пелагии Апариной, Татьяна делается настоятельницей богадельни; и с тем вместе начинается история беспримерного ее труда не внутри только, но и вне этого общества. Жизнь общежития и теперь ведена была с неизменной строгостью, но с большим благоразумием, а главное – с большим труженичеством. Не имея никакой собственности (как покойная Апарина), чтобы обеспечивать содержание общежития, Татьяна видела единственное средство существования его в одном труде, в рукоделиях, а потому, сестер богадельни возбуждала тем к большему труженичеству. Сама она была первая примером и образцом трудолюбия, а сестры должны были подражать этому образцу, и богадельня скоро сделалась настоящим домом трудолюбия. Рукоделия сестер богадельни партиями расходились в окрестностях, достигая Тамбова, даже Арзамаса и Нижнего Новгорода. Такая труженическая и безукоризненно христианская жизнь богаделенных, возбуждая к себе общее сочувствие в городе, привлекала в общину более и более вдов и девиц, искавших в молитве и труде средств к своему спасению. Число вступавших в этот приют, наконец, так увеличилось, что настоятельница, вопреки собственному влечению сердца, должна была отказывать многим из них. В самом деле, тяжело было содержать целое, немалочисленное семейство (сестер было до 70) бедных и неимущих одними трудами рук их. А главное, начальница с сестрами время от времени все более тяготилась тем, что общежитие не имело собственного храма Божия для молитв и уединенных от градского шума келлий для подвижничества. Сестры труженицы жили среди города и молились в церкви вместе с мирянами. Неудивительно после сего, что около 1821–1823 годов, как рассказывают, желание иметь собственную, хоть маленькую церковь и уединенное общежитие – сделалось единственным, горячим желанием богаделенных, и что сестры денно и нощно молились об этом, и старались приберегать на этот предмет последнюю трудовую копейку, а потому и не могли увеличивать своей богадельни другими, столь же бедными членами.

Но никогда общество богаделенных, по рассказам, не было в столь стеснительном внешнем положении, как в 1823 году. Сестры в то время имели крайнюю нужду в самых существенных потребностях. Начальница их, хлопотавшая до того об испрошении у граждан земли под предполагаемые церковь и келлии, теперь оставила свои хлопоты: нечего было замышлять о каких-либо новых заведениях, когда общежитие нуждалось даже в насущном… Грустно смотрела она на печальное настоящее и только в слезных молитвах изливала скорбь свою пред Богом, и Господь не оставил ее в скорбном сетовании.

В том же 1823 году Он невидимо послал трудолюбивому общежитию такую изобильную помощь, о какой сестры и не воображали. Современницы рассказывают об этом событии как о чудесном. Думаем, что это событие точно можно назвать чудесным, судя по достоверным о нем рассказом. Мало того – это событие за несколько времени пред этим предсказано было преподобным Серафимом Саровским. Дело было так. Одна сестра, в то время послушница богадельни, потом игумения Кирсановского монастыря, проезжала с другой из старших сестер через Саровскую пустынь в г. Арзамас, куда везли они большую партию льняного полотна для тамошней женской общины. Остановившись в Сарове, сестры пожелали принять благословение от о. Серафима. «Только что вошли мы в его келлию, рассказывала игумения, как он, радостно благословляя нас, стал говорить: «ну, у вас будет храм; вот приедет к вам барынька, вы примите и угостите ее..., и она выстроит вам храм». Когда сестры словами о. Серафима приведены были в недоумение и думали, не о духовном ли храме говорит он, старец с силою повторил: «будет, будет у вас церковь!» Затем стал подробно говорить о копании земли под фундамент церкви, советовал храм построить маленький: «не в одних обширных храмах Бог живет», прибавил он.

Осенью упомянутого года, именно, 21-го сентября остановилась проездом в г. Кирсанове одна благочестивая госпожа, майорша Мария Петровна Колычева. Пожелав отслушать вечернее богослужение в городской церкви, она обратила внимание на стоявшую там плащаницу с большим искусством вышитую золотом. На вопрос: кто вышивал плащаницу? – ей указали на девиц – монахинь, скромно стоявших в определенном месте храма. Г-жа Колычева по окончании вечерни тотчас вошла в беседу с монахинями и пожелала видеть их начальницу и место их жительства. Лишь только вошла она в дом богадельни, как признала ее начальницу знакомой себе по лицу, объявив, к общему удивлению, что она недавно видела это лицо во сне. Затем, гостья с христианской любовью стала расспрашивать начальницу об образе жизни общежития, его нуждах и проч. И когда та со всем чистосердечием высказала весь порядок жизни богаделенных, их насущный нужды и особенно пламенное желание иметь особую церковь и более уединенные келлии, г-жа Колычева тотчас же вызвалась построить для них церковь во имя Божией Матери, ради явления Тихвинской иконы Ее. Радость начальницы и сестер при этом была неизобразима. Они падали на колени перед благодетельницей и готовы были лобызать ее ноги. Со своей стороны, и г-жа Колычева так полюбила это семейство смиренных тружениц, что, отослав экипаж и прислугу, осталась ночевать в богадельне и прогостила у них около 2-х недель. Тут она опытно узнала крайнюю нужду богадельни в самых первых, насущных потребностях. Чтобы удовлетворить им, она приказала привести из своей вотчины несколько возов зернового хлеба (ржи, крупы, пшеницы и проч.), и под предлогом, со временем, продать этот хлеб на Кирсановском рынке, с позволения начальницы, ссыпала его в закромах богадельни и затем объявила хлеб собственностью богаделенных. Нет сомнения, что излияниям благодарности г-же Колычевой не было конца. Затем, вручив начальнице известную сумму денег на построение церкви, Мария Петровна простилась на время с сестрами. Это было только началом благотворений г-жи Колычевой Кирсановскому общежитию: они не прекращались во все время устроения обители, в которую впоследствии, лишившись мужа, навсегда затворилась и сама благотворительница. При переименовании общины в общежительный монастырь, в 1849 году, Мария Петровна Колычева приняла пострижение и наречена Магдалиной. Скончалась в 1857 году.

Сказанное благодеяние неимоверно воодушевило пришедшую было в уныние деятельную Татьяну Пахомовну. В душе ее воскресли теперь заветные надежды: иметь свой храм, и при нем уединенные келлии, и она с полным самоотвержением принялась осуществлять их. В этом же 1823 году исходатайствовала она у граждан Кирсанова участок земли под церковь и келлии (где ныне стоит благоустроенная обитель), и заключила контракт со строителями, не дождавшись даже разрешения высшего начальства на отвод земли. В 1825 году началась и постройка храма, который в следующем 1826 году был окончен строением и освящен. Такая быстрота в создании каменной (хотя и небольшой) церкви легко объясняется тем, что рассказывают об этой постройке очевидцы. По словам их, подрядные и строители работали едва ли не менее, чем сколько сама начальница с сестрами. С ранней зари настоятельница, окруженная сестрами, сама выходила на работу, и первая принималась за нее, и продолжала до истощения сил; сама с сестрами копала землю для фундамента, разводила известь, носила кирпич и т. п. Вместе со стройкой храма шла и постройка келлий, оконченная в том же 1826 году; и сестры стали жить теперь в удаленных от города келлиях и совершали свои молитвы в храме, созданным собственными их трудами. С того времени Господь видимо благословлял сугубым благословением место водворения новой обители.

Татьяна поспешила теперь принятием под свой кров тех сирот и вдов, которым прежде принуждена была отказывать в принятии, вследствие вопиющей бедности общежития. Мало того, она теперь старалась даже отыскивать несчастных, которым прежде отказала; ее мучила боязнь, что отринутые ею девицы и вдовы, будучи подавляемы унынием и бедностью, потеряются среди мира, и Господь взыщет с нее за погибшие их души. Поэтому она принимала теперь в свою обитель круглых сирот, оставшихся без пропитания, беспомощных стариц, даже снабжала избытками от трудов бедные семейства; так что богадельня Татьяны Пахомовны, в собственном смысле, сделалась богоугодным и благотворительным заведением. За то и окружавшие общину за ее благотворения платили ей любовью и полным сочувствием.

В 1846 году, от 6-го февраля, Кирсановская женская богадельня Высочайше переименована в «общину», на правах существующих в России общин. Начальницей общины теперь официально утверждена Татьяна Пахомовна, строительница общежития. В 1846 году, ровно через 20 лет, в общежитии было до 180 девиц и вдов разных сословий. Вместо малой церкви является церковь обширная, в которой было до 5 престолов, с величественной колокольней и с полным церковным благоукрашением. Вместо нескольких тесных келлий, при церкви возникает до 13 корпусов, из которых два каменные; и все общежитие является огражденным с 3-х сторон каменной оградой, а с 4-й – деревянной. Так Господь благословил труды неутомимо-деятельной Татьяны Пахомовны!

Во главе девиц-тружениц всегда стояла их начальница. Едва можно верить, что рассказывают о Татьяне Пахомовне и неутомимо-трудолюбивой ее жизни. От самой первой молодости до последней старости не погасала в ней эта любовь к труду. Община была уже благоустроена; по-видимому, нужно было бы и отдохнуть старице-начальнице; работа, казалось бы, ей теперь и не по силам, и не по тому положению, какое заняла она, как настоятельница многолюдной общины. Но неутомимая старица берет в руки свой посох, выходит на обширный огород, принадлежавший общине, и собственноручно или копает гряды, или выпалывает посеянные овощи, и т. п.; работает с раннего утра до позднего обеда, работает до усталости, до последнего истощения сил. Бывшие ее питомицы, более приближенные, рассказывают, что часто старица-начальница, увлеченная работою на дворе или огороде, забывала и пищу. Нужно бывало несколько раз ставить на стол скудную ее трапезу и опять снимать, в ожидании возвращения ее с работы. И не любила покойная начальница мало трудолюбивых сестер. Будучи строга вообще ко всем своим питомицам, она усугубляла свою строгость к нетрудолюбивым, делала им выговоры и подвергала штрафам, указывая при этом всегда на обитель, как на плод единственно трудовой своей жизни.

Незнакомая с усталостью в трудах телесных, покойная начальница была столь же неутомима и в духовном подвижничестве. Нужно было иметь слишком много физической и духовной крепости, чтобы, проведши целый день в труде телесном, следующую за тем ночь всецело посвятить подвигу молитвенному. А это часто делала начальница Татьяна, особенно во дни преклонной старости. Другой отличительной чертой, ярко отпечатлевавшей жизнь христианской труженицы Татьяны, была чрезмерная нестяжательность и благотворительность бедным. Что же касается до собственного ее стяжания, то оно было слишком невелико. Простой самоделковый кафтан (другой – для парада) и посох, неизменный спутник ее в церковь и на работы по двору и огороду общины (иных путей Татьяна в целую жизнь не знала), – вот все, что у нее было. Сколько успела приберечь неутомимая труженица для себя денег, – это увидели все, после ее кончины.

Вечно трудовая, почти семидесятилетняя жизнь, наконец, подорвала здоровье некогда крепкой, не знавшей меры и устали в трудах, Татьяны Пахомовны. Старица сильно занемогла и быстро, хотя постепенно, склонялась к могильному покою. И здесь-то вполне высказалась та горячая любовь к ней сестер и питомиц, какую умела она стяжать себе, несмотря на всю строгость ее управления. Собравшиеся к предсмертному одру ее, сотрудницы не могли от слез выговорить слова. Умирающая, давая им последнее благословение, благодарила сестер за любовь к себе и заклинала не оставлять мира и любви друг к другу. В то же время, она пожелала знать, кого сестры имеют избрать после нее в начальницы. Единодушный голос назвал Анисью Васильевну Страхову, девицу, с детства воспитавшуюся в общине, заслужившую всеобщую любовь своим кротким нравом и смиренным исполнением всех возлагавшихся на нее послушаний. Старица с радостью приняла этот выбор сестер, хотя избираемая долго не могла и слышать о тяжелой, налагаемой на нее, должности. И, когда, умоленная сестрами, девица Страхова согласилась на выбор, умирающая начальница благословила ее иконою и просила читать акафисты Спасителю и Божией Матери. Затем, испросив у всех прощение себе, она перекрестилась и со словами «жив Бог и жива душа моя», тихо почила.

Едва колокольный звон возвестил окрестностям о кончине начальницы обители, как обитель мгновенно наполнилась народом. И здесь-то, пред лицом всего города, оказалось, что настоятельница обители, беспримерная труженица, оставила после себя капиталу 1 руб. сер. Мгновенно жители города собрали и принесли с собою в обитель все необходимое для приличного погребения любимой и уважаемой ими Татьяны Пахомовны, и предали земле бренные останки ее 28 января 1848 года. Можно видеть скромную насыпь на могиле труженицы – начальницы общины: могила эта – близ алтаря нынешней величественной монастырской церкви; никакой памятник не украшает ее земляной насыпи, как это ни грустно!