Тэмэн-холай

Глухой ночью, когда луна пряталась за рваными клочьями туч, в пади между почтовой станцией Мерцановой и Нерчинском мерцали багровые огни. Семь вёрст от Мерцановой — место, где даже ветер звучит иначе, будто шепчет забытые проклятия.
У костра сидели трое. Старейший — с лицом, изрезанным морщинами, словно древними рунами, — медленно водил руками над дымящейся чашей. Его звали Дархан, и он был последним из тех, кто помнил истинные обряды.
— Тэмэн-холай, — прошептал он, и голос его дрогнул. — Владыка пустошей, услышь нас.
Двое младших шаманов склонили головы. Один из них, совсем юный, с глазами, полными страха и восторга, едва сдерживал дрожь.
— Зачем зовёшь его, учитель? — прошептал он. — Разве не говорили, что падь его — место, где земля пьёт души?
Дархан поднял чашу, и в ней заиграли отблески пламени, превращаясь в призрачные лица.
— Потому что только он может наказать тех, кто нарушил равновесие. Крестьяне селятся там, где нельзя, рубят деревья, чьи корни помнят кровь древних. Они глухи к предупреждениям.
Он высыпал в огонь горсть сухих трав. Дым взвился вверх, закрутился в причудливые спирали, и в нём проступили очертания всадника на белой лошади.
— Смотри, — прошептал Дархан. — Это он. Тэмэн холай.
Юный шаман вгляделся и едва не вскрикнул. В дыму действительно был всадник — высокий, с длинным укрюком в руке. Его лицо скрывала тень, но глаза горели, как угли.
— Что… что он делает? — пролепетал юноша.
— Он ищет тех, кто не уважает землю. Кто топчет могилы предков. Кто селится там, где запрещено.
Дархан достал из мешочка щепотку пепла и бросил в чашу.
— Слушай слова, — приказал он младшим. — Повторяйте за мной.
И они начали петь — низким, монотонным голосом, словно ветер, стонущий в ущельях. Слова были древними, почти забытыми, но в них жила сила.
Тэмэн холай, владыка пустошей,
Ты, кто ходит по краю ночи,
Ты, кто держит укрюк в руке,
Накажи тех, кто забыл страх.
Пусть земля их поглотит,
Пусть ветер унесёт их имена,
Пусть Тэмэн холай придёт за ними.
Когда песня затихла, Дархан взял в руки небольшой мешочек из замши. Внутри что то шуршало.
— Это волосы того, кто первым поставил избу в пади. Мы подбросим их под порог его дома. Пусть Тэмэн холай найдёт его.
Юный шаман сглотнул.
— А если он придёт не за ним, а за нами?
Дархан усмехнулся.
— Мы не нарушали равновесия. Мы лишь служим ему.
На рассвете они разошлись. Юный шаман шёл домой, и каждый шорох в лесу заставлял его вздрагивать. Ему казалось, что где то вдали слышен стук копыт — но это был лишь ветер.
А в ту же ночь в пади раздался крик. Первый поселенец, тот самый, чьи волосы лежали теперь под его порогом, проснулся от холода. В углу комнаты стоял всадник на белой лошади. Лицо его было скрыто тенью, но в руке он держал укрюк.
— Ты не послушал, — прошептал всадник. — Теперь падь будет пустой.
Утром крестьянина нашли мёртвым. Его лицо было искажено ужасом, а на шее — следы невидимых пальцев.
С тех пор никто больше не пытался селиться в той пади. А по ночам, если прислушаться, можно услышать далёкий стук копыт и тихий шёпот:
— Тэмэн холай… Тэмэн холай…
И те, кто верит, знают: он всё ещё ездит по своим владениям. И если ты нарушишь гармонию, он придёт за тобой.
И в глухомани между Нерчинском и почтовой станцией Мерцановой, там, где тропы теряются в зарослях багульника, стоит одинокий куст боярышника. Ветви его искривлены, словно пальцы мертвеца, а листья отливают нездоровой желтизной даже в разгар лета. Местные знают: под этим кустом спит Тэмэн холай — шаман, чьё имя давно стало синонимом страха.
Осенью 1872 года через эти места гнали партию арестантов. Цепь закованных мужчин брела по размытой дождями дороге, окутанная клубами холодного тумана. Когда процессия приблизилась к зловещему кусту, один из каторжников — здоровенный детина с лицом, испещрённым шрамами, — вдруг остановился.
— Чего встали? — рявкнул надзиратель, дёргая цепь.
— Да вот, глянь, начальник, — ухмыльнулся арестант, указывая на куст. — Говорят, тут какой-то шаман зарыт. А я ему сейчас покажу, кто тут главный!
Не слушая окриков, он подошёл к кусту, пнул его сапогом и принялся осыпать могилу ругательствами. Товарищи по несчастью замерли, перешёптываясь: «Не трожь, дурень, не к добру это…»
Но буян не унимался. Он вытащил из-за пояса нож и уже занёс руку, чтобы обрубить ветви, как вдруг замер. Лицо его исказилось, глаза выпучились, а из горла вырвался хрип. Через мгновение он рухнул наземь, так и не разжав пальцев вокруг рукояти ножа. Когда надзиратели подбежали к нему, арестант был мёртв — на шее отчётливо виднелись багровые следы, будто от огромных пальцев.
С той поры путники обходят куст стороной. А по ночам, когда луна заливает пустошь призрачным светом, можно услышать топот копыт. Из тумана выплывает всадник на белоснежной лошади. В руке он держит укрюк — пастуший крюк, отполированный веками. Это Тэмэн холай выходит на свой вечный дозор.
И те, кто знает эту историю, крестят лоб и обходят стороной одинокий куст на пустоши. Ведь пока он стоит — дух шамана бдит. Бурятский шаман, когда шаманит, то взывает: Тэмэн-холай! Тэмэн-холай.

Основано на «Записки Восточно-Сибирского Отдела по этнографии: Сказания бурят, записанные разными собирателями». 1890 г.