Азбука жизни Глава 2 Часть 404 Акустика души

Глава 2.404. Акустика души

Тишина после концерта — особая. Она не пустая, а густая, насыщенная, будто впитала в себя каждый наш отзвук, каждую совместно задержанную паузу, каждый вздох зала. Гости на вилле в Альгарве разъехались, остались только мы двое в высокой гостиной, где огромное окно было чёрным зеркалом, отражавшим рояль и наши усталые, одухотворённые лица.

Я опустилась на диван, сняв туфли, и потянулась к бокалу с остатками белого вина.
—Знаешь, мне сегодня после выхода последней главы прислали отзыв, — сказала я, глядя на темноту за окном. — Стандартное: «блестящий текст, ваш талант». И я поймала себя на мысли, которая меня чуть не рассмешила. А ведь это неправда. Совсем.

Эдик — здесь, в этой приватности, он был просто Эдиком, моим старым другом, а не «Соколовым» — стоял у рояля, положив руку на крышку. Он улыбнулся, не глядя на меня.
—Пошла сверлить гранит самоанализа. Ну, давай, просвещай. Что не так с талантом?
—Талант — это данность. Как цвет глаз или, не знаю, абсолютный слух. Зерно. Оно либо есть в кармане, либо его нет, — я сделала глоток, обдумывая. — Но музыка… наша музыка, то, что было сегодня… она рождается не в кармане. Она рождается здесь. — Я легко коснулась пальцами его груди в области сердца, потом своей. — И там. — Кивнула в пустоту зала. — Моё зерно было тихим и колючим, пока ты в той музыкалке не взял свой первый аккорд, под который его можно было прорастить. Ты был той самой первой почвой. Не я.

Эдик тихо рассмеялся, сел за инструмент и взял один-единственный, чистый, вибрирующий аккорд, дав ему раствориться в тишине.
—Мы с тобой всегда были диалогом, Вик. Даже когда я рвал струны в ярости, а ты закидывала меня книгами. Ты мой единственный безусловный камертон. В консерватории меня выучили строить идеальную, безупречную форму. А в том технаре, на адской смеси физики, матанализа и тоски по нормальной жизни во время пандемии, я вывел для себя алгоритм. Алгоритм гармонии, эмоциональной кривой. — Он повернулся ко мне, и в его глазах светился тот самый, редкий, непедагогический огонь. — Но когда мы выходим играть… там включается что-то третье. Не форма. Не алгоритм.
—Резонанс, — тихо сказала я.
—Именно. Я выдаю тебе код. Ноту, тему, цифровой скелет эмоции. А ты возвращаешь мне его уже… озвученным. Наполненным тем, что ты называешь «правдой», «жизнью». Без этого твоего «узнавания», без этой человеческой плоти, мой код — просто элегантный шифр. Красивый и мёртвый.

Я закрыла глаза, слушая, как его слова ложатся поверх невидимой мелодии вечера.
—Вот и ответ на всё, — выдохнула я. — Почему мы шифруемся. Не из кокетства. Мы не хотим обнародовать эту… кухню. Этот священный обмен. Потому что на людях его мгновенно расфасуют по банкам с этикетками «талант Виктории» или «гений Соколова». А он — общий. И он невероятно хрупкий. Как вот этот хрусталь. — Я легонько звякнула ногтем по ножке бокала, вызвав тонкий, прозрачный звон.

Он снова положил пальцы на клавиши, и под ними поплыла едва уловимая, пронзительная тема — грустная, но не безнадёжная. Звуковой след сегодняшнего вечера, нашего нового «шифра».
—Наши перелёты, все эти виллы, квартиры… — задумчиво произнёс он, глядя на свои двигающиеся руки. — Это не роскошь, Вик. Это огромные, чёртовски дорогие резонаторы. Как корпус у скрипки Гварнери. Москва, Питер, этот Лиссабон, Альгарве… В каждом месте — своя акустика. Не улиц, а душ. Свой состав воздуха, свой ритм тоски и радости. Мы им заправляемся. А потом играем здесь, для своих, в полной тишине, пытаясь воспроизвести ту мелодию мира, что услышали. И иногда… иногда получается.

Тема под его пальцами обрывалась, повисала в воздухе неразрешённой доминантой, обещанием продолжения.

Я открыла глаза. Усталость куда-то ушла.
—Значит, и заслуга… она не твоя и не моя, — сказала я почти шёпотом. — Она — этого самого пространства между нами. Где тишина одного становится нотой для другого.

— А нота, — закончил он, снимая руки с клавиш и окончательно погружая комнату в тишину, — становится той тишиной, в которой можно расслышать отклик. Полный круг. Всё, философ, хватит на сегодня. Засыпай. Завтра опять в самолёт. Нужно лететь слушать, как шумит океан у мыса Рока. Мне для нового кода позарез нужен этот шум.

Я улыбнулась, вставая.
—А мне — твой новый код, чтобы этот шум вообще кто-то услышал. И назвал музыкой.

Он кивнул, гася свет. В темноте рояль был похож на спящее чёрное крыло. Завтра — снова полёт. Снова сбор акустики. Чтобы потом, в другой тишине, попытаться сложить из неё новый общий шифр. Единственно возможный способ нашего существования.