Тихий шелест звезд

Тихий шелест звезд
[Тулпар Емшан]      


­­­Быль.

В повествовании сочетается мистика, история, путешествия, религия, этнокультура, общество Севера Западной Сибири. Повесть. Основана на реальных событиях. Написана с использованием краеведческого материала, воспоминаний старожилов Ляпинского края Югры и по авторским воспоминаниям.

Посвящается памяти жителей Берёзовского района Югры, расстрелянных, осужденных, разлучённых с близкими в страшные годы сталинских репрессий и всем, кто их ждал, надеялся, верил и любил.

По воспоминаниям жителей Ляпинского «Семиречья».
Тихий шелест звёзд.


Зов


Уже пройдено больше двадцати километров по застывшей в морозе тайге. Из дома вышла в кромешной темноте, когда деревни ещё спали. Лишь глотки собак лениво, скорее, для очистки собачьей совести, что-то пролаяли вослед, не попытавшись вылезти из промороженного снежного укрытия.

Идти - не особо страшно. Хотя, считать удачным начало пути вряд ли можно. Ночного мрака не боюсь, но дорога идёт мимо зырянского кладбища, и стоящие в темноте кладбищенского леса кресты, хорошо различимы, проходить мимо ночью, в свете Луны, неприятно. Зимняя дорога вплотную подходит к крайним могилам. И в любом случае придётся идти, любуясь залитыми звёздным светом крестами. Их почему-то всегда красят в светло-голубой цвет.

Суеверия живут в каждом человеке, как бы люди с ними не боролись. Для меня они тоже не являлись исключением. И, чтобы лишний раз не испытывать прочность нервов, не трястись от отнимающего разум надуманного страха, приняла решение идти в обход кладбища через маленькую таёжную деревушку. Приходилось оттого совершить «круг», сделав лишний километр. Это расточительная трата сил и времени, но очень уж не хотелось в темноте идти мимо могил, и ещё больше - вдыхать тошнотворный кладбищенский запах. Сибирские морозы не развеивали его, столь стойко он витал над земным замороженным пространством Югры!

Улица спящей вогульской деревушки почти не освещалась. Редкие фонари на столбах и единичные, едва желтеющие заледенелые окна, не способные пропускать тусклый свет маломощных электрических лампочек… – вот и вся иллюминация! – сонная, застывшая, призрачная. Пугающе чёрная Пустота, как Ничто, без Всего, без Ничего внезапно поглотила одиноко бредущего человека, лишь шагнула на окраину Щекурьи, за забор последнего потонувшего в снегу крохотного деревянного домика. Внезапная бездонная темнота ослепила. Лишившись возможности хоть что-то видеть, мгновенно потеряла дорогу. Влетев в целик, выше колен завязла в снегу. Споткнувшись, плюхнулась ничком в сугроб с высоты полного роста. Успев выкинуть вперёд руки, по плечи погрузилась в рыхлый неприятно леденящий снег. Летящий следом за головою рюкзак, толчком прихлопнул сзади, окунув лицом в холод.

Снег – это не вода! В нём не поплаваешь. И - это не земля: на него не обопрёшься, за него не зацепишься руками, чтоб извлечь собственную персону на Свет Божий. Если, вдобавок учесть, что до «божьего света», вернее – до рассвета, – часы и часы пути.

Барахтаясь, как новорождённый щенок, придавленная сверху рюкзаком, с залепленным снегом лицом, ощущая себя навьюченной лошадью, с трудом поднялась вначале на четвереньки, а уж с этой неприглядной позы - на ноги. Отряхнулась. Снег противно таял на разгорячённом лице, набившись за шиворот, мерзкими ледяными струйками тёк по шее и спине; попав под куртку, прилипал к горячему животу. Сняла верхонку. Тёплой рукой стёрла воду и остатки намокшего снега с лица, выгребла комья снега из-под отворота свитера, стряхнула с капюшона.

Человеческий организм, не привыкший к слепоте, не отличал верха от низа: не существовало ни неба, ни земли; исчезли звёзды, растворился горизонт. Понятия: «право», «лево», «вперёд», «назад» - утратили смысл. Чуть повернувшись, нельзя определить, - где лес, где деревня и где сама, и - существую ли вообще? Мозг, потеряв привычные ориентиры, отказывался отличать реальность от небытия. Ватная тишина ночного безмолвия оглушила, окунула в неосязаемую внеземную пелену. Казалось, – на воздух можно опереться как на стену в комнате, где нет окон, а уши заткнуты войлочными пробками. Всё виделось и ощущалось, как в детском сне, где беспомощно спасаешься от кого-то, а ноги отказываются бежать и, лишь проснувшись, с облегчением понимаешь, что всё пугающее - лишь сновидение.

Выбравшись наконец-то из одного сугроба, незамедлительно оказалась в другом. В кромешной темноте ноги, делая шаг, поднимались то слишком высоко, то недостаточно низко, - как у марионетки, которую дергает за нитки кукловод.

Шагнув вперёд, они спотыкались об закаменевшие снежные комья. Лишённая зрения голова не знала, как ими управлять. Равновесие удерживалось с трудом, словно с закрытыми глазами балансирую над пропастью. От спотыканий, гасимых чрезмерным напряжением мышц, неприятно болезненно встряхивались внутренности. - Не оторвалось бы чего в животе! – Ещё идти да идти!..

Окончательно потеряв ориентировку в пространстве и во времени, запутавшись в дорогах, с тоской подумала: «Боже! И куда меня опять понесло?!.


На миг увидела себя со стороны, как бы из «Вне». - Зрелище странное – несуразное, просто глупое: женщина в кромешной темноте ночи, на окраине спящей деревни пурхается в снегах!..

– Не увидел бы кто! - не поймут. Стыда не оберёшься… - и так все кости перемыты до блеска, светятся от людских пересудов. Хотя… - что такое стыд?.. – зависимость от людских языков. Ни больше, ни меньше… - «комплекс», как утверждают психоаналитики. Где-то он и уместен, но не сейчас и не здесь – это уж точно! Ни выжить, ни отыскать дорогу муки совести сейчас не помогут.

Совсем не к месту нахлынувшие воспоминания, тоскою сжали сердце. Стало жалко себя, захотелось от отчаяния расплакаться. Захотелось незамедлительно оказаться под пушистым одеялом на уютном диване. Захотелось постучаться в любой из спящих домов и, как бездомной собачке, заскулив от тоски и одиночества, попроситься в тепло жилья. «Там с вечера протоплены печи! Пахнет дымком, смолистыми сосновыми дровами, вяленой рыбой и привычным запахом жилья!». - Как сейчас завидовала всем тем, кто спал в этой деревушке и никуда не шёл. Завидовала даже собакам, что не захотели вылезти из своих конур в лютый сибирский мороз, чтоб полаять, как заведено тысячелетиями здесь.

– Но почему Бог создал меня такой?!.. – в миллионный раз спрашивала себя, и то вовсе не вопрос, а крик обречённой души - бремя родиться не такой, как все нормальные женщины – сплошной аномалией. – Что?! Или «Кто» гнал вновь и вновь в заснеженную ночь, в мороз, в пургу, в ослепляющие неповторимыми красками рассветы?!.. Кто поднимал с тёплой постели и звал в таёжное безмолвие, где так просто не остаться жить?!.. - Почему хочется бежать и бежать туда, где исчезают стены перед отступающим горизонтом, перед неограниченным потолками небом с тихо шелестящими звёздами?!.. Как часто видела себя летящей среди мелькающих звёзд в бездонной пустоте к четырём крохотным, чуть различимым, голубым точкам! - Чем они притягивали в детских, юношеских, а теперь, совсем взрослых снах?.. - Ответ на какой вопрос не нахожу в земных скитаниях?..

– Мне нужно было появиться на свет в другое время. Может оттуда этот властный зов?!.. - Глаза предательски привычно переполнились тёплой влагой. Обжигающая капля, образовавшаяся в уголке, отяжелев, скатилась на похолодевшую щеку. Докатившись до края подбородка, растеклась липкой дорожкой по шее. Тыльной стороной шубенки стёрла неприятную жидкость с лица, глубоко вздохнула, успокоившись. - Вернуться?.. – навязчиво крутилась столь знакомая трусоватая мысль. – Или… - разумная?!.. – Нет, надо идти дальше! - отсекла сомнения неуверенности, приняв, может и неверное, но однозначное решение.


Сибиряковка.


Сразу же за деревней начинался глухой сибирский лес. Зима, хоть и морозная, не так давно окрепла в своей силе. Предстоящие переправы через горные реки сулили осложнения, величину которых можно определить теперь только в пути. Зимняя дорога ещё не укатана машинами. Клин пока не протащили. Зимника официально не существовало, неофициально, скорее всего, тоже. Лишь отчаянные рыбаки и охотники решались на буранах и лошадях переезжать по тонкому льду, – вопрос где? В каком месте? Днём ещё как-то можно разобраться в хитросплетении следов, тропок, но ночью задача практически невыполнимая. Привыкнув к темноте, выбралась из лабиринта деревенских дорожек, и теперь шла по Сибиряковке.

«Сибиряковкой» называют Сибиряковский тракт – легендарную дорогу с Сибири через Уральский хребет в центральную Россию. Проект дороги, соединяющей Сибирскую Азию с европейскими территориями, разработан географом, путешественником К. Д. Носиловым, а осуществлён знаменитым сибирским купцом - Сибиряковым. От дороги осталось одно название, да сгнившие брёвна гатей, более чем вековой давности. Высоченные пики елей, богатырские кедры стеной подступали к сохранившемуся отрезку старой трассы. Из школьных учебников помнилось:

- По Сибирскому тракту гнали, закованных в кандалы, каторжников - декабристов, революционеров и многого иного люда. Речь, скорее всего, шла о южных территориях Сибири. Здесь – в Ляпинском Зауралье, тоже шли ссыльные семьи, только - с Коми, через Урал - в Западную Сибирь в годы сталинских репрессий.

- Почему-то, всегда как оказываюсь в этом месте, мысли о бредущих в кандалах людях всплывают и неотступно сопровождают в пути? -В прошлом - в школе, в детстве, прониклась сочувствием к ним, задумалась над причинами людской жестокости. И сейчас, словно слышала звон металла цепей; чувствовала тяжесть и холод на обессиливших ногах. - Неужели здесь - именно здесь! - надсадно кашляя, в угрюмом молчании шли колонны уставших ссыльных переселенцев?!.. Казалось, слышу и вижу их - бредущих в застывшей тайге… – здесь, но в другом времени.

- Они проходят мимо, не замечая моего присутствия… - меня тогда не существовало… - чёрные обмороженные лица, заиндевевшая одежда, худые, обтянутые кожей скулы, серые котомки за спиной… - измождённые, обречённые на тяготы и муки, на разлуку с близкими, любимыми, родными. Их кто-то ждёт ночами, годами… - с надеждами и без надежд на встречу. О них выплаканы реки жгучих слёз… - тайно, прячась в подушку, чтоб никто не догадывался, не знали соседи, родственники. - Не из этих ли слёз сложены горько-солёные океаны на Земле?!.. - Океаны… – их больше, чем суши! Их глубина выше горных вершин! …Конвоиры с длинными винтовками – трёхлинейками, в овчинных тулупах… псы-овчарки, уже не рвущиеся с поводков. - Неужели это было когда-то?!.. или… - есть?! А вдруг… – вновь явит!..

В годы становления Советской власти, во времена белокалчаковского мятежа, по Сибиряковке – тут, переправлялись обозы с сибирским зерном. Из-за скопившихся на здешних складах хлебных запасов разыгрались драматические события в глухом сибирском селе Саранпауль и в соседних деревнях – Щекурья, Ясунт, Манья. Зерно предназначалось для голодающих районов центра России. И от того, кто удержит его, зависело с кем останется народ: с «красными» или с «белыми», а значит, - чья власть утвердится. Здесь, - в забытом Богом крае, решалась судьба миллионов людей, стран, страны, России. В этих крохотных деревушках верховий притоков Северной Сосьвы схлестнулись силы добра и зла, силы армий Ленина и Колчака. - Каждая со своей правдой и неправдой. - Переправят или не переправят обозы с сибирским хлебом через Урал?!..

Сибирские таёжные деревеньки занимали то белые, то красные, с боями отвоёвывая власть и хлеб. Родные братья, втянутые в колесо беспощадной классовой политики, становились смертельными врагами, оказываясь по разные стороны воюющих за хлеб и власть. – Расстреливали и топили живьём своих земляков и родственников в прорубях югорских рек – в Ляпине (Сыгве). Зерно переправили! - Россия осталась советской…

Потом деревни опустошали, расстреливая в сталинской мясорубке… – «по плану!», с рапортами и отчётностью; с рвением перевыполняя «план по расстрелянным», чтобы выслужиться перед вышестоящим начальством и не оказаться в расстрельных списках самим. Мужское население крохотных селений увозили семьями: отцов, дедов, сынов, братьев. - Арест, суд, расстрел! - на всё месяц… В один день… - суд, в одну ночь - расстрел… – отточенный график уничтожения соотечественников, земляков, родственников родственниками!..

…Предусмотрительно расстелен брезент по краю наспех вырытого рва во дворах тюрем окружного центра Югры – в Ханты-Мансийске. (Чтоб на земле не осталось луж крови устилали брезент!). Предусмотрительно заготовлена негашеная известь для засыпки тел, чтоб потом не пахло, перегнивая. Расстрелы массово проводились ночами. А днём… - никто не догадается даже, что несколькими часами до рассвета сотни людей – сибиряков, земляков, здесь перестали жить. Читаю «Списки расстрелянных», - стоит одна дата гибели у отцов и детей, родственников и земляков – безграмотных или «излишне» грамотных, сваленных в один ров северян и южан, сосланных с Урала. Расстреливали в Ханты-Мансийске, в Тобольске, в Тюмени.

Расстреливали юнцов, и проживших долгий век дедов, и полных сил, стремления жить, любить – зрелых мужчин. Обвинение одно: «шаман, охотник, рыбак, оленевод, священник… - грамотный, недовольный, знающий!». …Сотни, тысячи вогулов, коми-зырян, русских и остяков (хантов), ненцев уничтожены своими же земляками, родственниками, братьями. Нашла в списках и знакомые фамилии, даже сродственников с Урала, что были сосланы за то, что держали табун лошадей и стадо коров. По нынешним меркам именовались бы фермерами.

…Жестоко подавлено Казымское восстание хантов, не пожелавших отдавать своих детей в интернаты, где свирепствовала дифтерия. В Советской России – в СССР, следуя закону о всеобщем неполном среднем образовании, все дети обязаны учиться в школе. Детей, начиная с шестилетнего возраста, забирали из стойбищ, деревень, свозили в интернаты. Родители могли видеть только своих малышей на каникулах и то не всегда. Детям, не знавшим русского языка, запрещали говорить на родном языке. Ослушников жёстко наказывали. Уроки в первых советских школах велись только на русском. Вывезенные со стойбищ дети - коми, ненцы, манси, ханты, не знающие русского, в короткий срок обучались чужому для них языку. Насаждалась чуждая культура. Семьи оленеводов, охотников остались без детей. Некому стало передавать национальную культуру и язык, не кому – помогать родителям.

Послереволюционное поколение насильно - «планово», оторвали от родных корней, насадив чуждую им «культуру», лишив семейного воспитания, подменив иждивенческим – интернатским. Политика насильственной советизации в глухой тайге негативно сказалось на сохранении малочисленных угорских народов, на их мировоззрении, привела к тотальному иждивенчеству и лени, к деградации лучших черт и взращиванию худшего - пьянства, уголовщины, иждивенчества.

Для предупреждения новых выступлений аборигенов, целенаправленно расстреляна значительная часть мужского населения всех селений по притокам Северной Сосьвы Берёзовского района бывшего Остяко-Вогульского округа - нынешнего Ханты-Мансийского, – ареала расселения этнической группы северо-сосьвинских манси.

Няксимволь, Саранпауль, Щекурья, Манья, Ясунт, Сосьва, Ломбовож, Хурумпауль, Хошлог, Ванзетур - далеко неполный перечень национальных (вогульских) поселений, по которым прошлась коса сталинских репрессий, из которых были расстреляны влиятельные люди – старейшины, «шаманы», хранители святилищ, предприимчивые, работящие национальные лидеры – носители национальной культуры, национальных знаний и традиций. А когда не осталось потенциально «опасных элементов», - их оказалось меньше запланированного первоначально числа, - «нерадивого» энкэвэдэшника, не выполнившего «расстрельный план», отстранили от «дел», назначив на его место другого. А «Другой»… - постарался! Он не только довыполнил «план» по расстрелянным, но и перевыполнил его (с высочайшего одобрения «свыше»!).

Уничтожив «свет» малых коренных народов в бассейне Северной Сосьвы и по другим территориям севера Югры, советский тоталитаризм подавил, подобно Тамбовской губернии, открытое сопротивление аборигенного населения Берёзовского района, обрекая их на исчезновение. В 1937-1938 годах двадцатого века расстреляли не только свет северной культуры, но и мужской генофонд малочисленных финно-угорских народов севера Западной Сибири.

…Женщины ничего не знали о судьбе своих родных. Они годами справляли дни рождения, как у живых… – ждали. Одни думали, что муж банально бросил и, где-то живёт с другой женой, с другой семьёй. А чьё-то вещее материнское сердце, давно простилось, лишь разум не знал: ставить свечку «за здравие» или «за упокой» души единственного - незаменимого. В новом советском государстве открывались школы: «Учиться, учиться и ещё раз учиться», - так завещал великий Ленин, так учит коммунистическая партия Советского Союза». - Кто из поколения шестидесятых не знает этот лозунг?! «Учение свет, а не учение – тьма!». - Что придумаешь благороднее и прекраснее этих слов?!.. - Разве можно оставить «диких» аборигенов во тьме невежества безграмотности?!.. – Срочно пишутся приказы о всеобщем просвещении в среде безграмотных «несчастных» инородцев. Только для строительства школ нет времени. - Спешить! – дикие аборигены обязаны быть грамотными ни завтра, а немедленно… – сегодня! И… - мчат с курьерами оленьи упряжки по льду едва застывших рек: летят приказы, указы, рапорта о перевыполнении планов!

На строительство школы нужны средства и время! А отчётность не ждёт! Проще экспроприировать у дружной работящей зырянской семьи Щекурьи новый большой дом! - А куда деть хозяев?!.. - как быть с многодетной семьёй?!.. – Выход нашёлся: «Объявить врагами народной власти!». - Так всё просто! Только загвоздка:

- Дружная сплочённая семья из крепких сибирских охотников, оленеводов разве добровольно позволит выкинуть детей и женщин из собственного дома на мороз?!..

И здесь выход найден. - Расстреляны все мужчины семьи – пять сыновей!.. - 20, 22, 30, 34, 35 лет от роду! – Тимофей, Андрей, Галактион, Исак, Фёдор! (Фамилии не называю). Обезумевшая от горя мать, задыхается в крике, не имея сил подняться с колен перед опустевшим разорённым домом… - уже не её домом, а первой школой в сибирской глухомани! Ладони беспомощно цепляются за родную землю, не находя в ней опоры. А за спиной стенающей женщины, в центре крохотной деревушки Щекурья, застыла в оцепенении старинная обезглавленная православная церковь… - опустошённая, разграбленная, как и её очаг. Издав последний вскрик, колокол варварски сброшен вандалами наземь и увезён в неизвестность.

Чугунные плиты со словами христианских молитв и имён первосвященников Сибири, отлитые где-то очень далеко - за тысячи вёрст отсюда, вырваны с древних могил первых православных служителей и отправлены в пекарню Саранпауля. - Металл в северной глуши очень ценен и всегда дефицитен. На старинных могильных плитах будут до двухтысячных годов выпекать хлеб для жителей сёл! После 2000-ого старую пекарню разобрали и на её месте построили новую. Судьба могильных плит неизвестна – люди отказались сообщить автору. Колокола долго валялись на берегу Ляпина вместе с обломками разбитых мраморных надгробий. Позже - канули в переплавку, а детвора долго ещё ныряла в летний зной с груды надгробий. Старинные иконы вывезли и часть, рискуя жизнью, известный историк прятал в подвале уже далеко от здешних мест. Позже рассказывали, как в детстве саранпаульцы ныряли в воды Ляпина с сваленных на берегу могильных плит. - Истинно говорят: «Благими намерениями вымощена дорога в ад!»

Спрятавшись за занавеску, чтоб никто не заметил, – «страшно!» - хрупкая зырянская девушка тайком наблюдает, как привязывают кричащего, вырывающегося соседа-вогула к оленьим нартам и увозят раздетого в лютый мороз - навсегда. Она назвала мне фамилию. Удалось выяснить позже: через месяц его тоже расстреляют, а через десятилетия реабилитируют. Но она об этом узнает лишь в другой России, спустя десятилетия.

За очередной «партией» людей приезжали зимой – по льду, на оленях. В другое время года Берёзовский край труднодоступен. Вот и спешили! - Увозили всех мужчин – лишь бы плановое количество набрать: опустошали стойбища, юрты, сёла по притокам Северной Сосьвы.

Спустя шестьдесят лет бойкая старушка наотрез отказывается поделиться со мной воспоминаниями о тех страшных годах, притворяется, что не понимает, о чём её спрашивают – боится! – А, что, если всё повторится?!

- Бабушка!.. - об этом сейчас можно говорить. Не бойтесь! Расскажите, что помните! После долгих убеждений и уговоров в ответ полился поток горьких выстраданных слез… – ничто не забылось! До сих пор не забылось! А прошло 60-т лет!..

Спрашиваю:

- А первый магазин в Щекурье как появился?..
-Там жил бобыль с малыми детьми… - жена у него умерла – болела. Его выселили…
- А куда?..
- Он в бане жил потом…
- А куда дели одежду тех, кого зимой увозили?..
- Не знаю!.. - кучей скидывали возле дома. Потом забирали… - малицы себе, наверное, брали… - может, продавали потом?!..
- А книги из церкви?.. - там находилась богатейшая краеведческая библиотека, собранная священниками… - много книг, журналов, газет о нашем крае…

- Книги носилками выносили из церкви... - в кучу складывали около церкви, а куда потом дели, - не знаю, не видела.
- Может, сожгли?!..
- Нет, - не знаю… (Хочется надеяться, что не уничтожили!)
- А у вас кого-то забрали?..
- Да, - свёкра увезли…
- А у вас дом отняли?..

- Хотели, да среди них - мой родственник. Он заступился – оставили…
- А где та женщина, чей дом забрали под школу?..

- Не знаю, наверное, у дочерей в Хантах… - молчание, – вряд ли долго прожила. - У неё осталось две дочери. Они приезжали потом... Она сильно кричала! - Страшно! - Лежала на земле… - по земле на коленях ползала вокруг своего дома… - проклинала всех… - всё детей звала!..

- И Бога проклинала?!..

- Да!.. - всех проклинала. Она, вообще ничего не понимала… - жутко!.. – всё звала сыновей... - словами даже не знаю, как сказать. …Дочери её поднимали, а она вырывалась, кричала!.. - ползла к дому по земле!..

Потом её под руки дочери силой увели. …А самый младший сын, когда всех забирали, сбежал в тайгу. Там зиму прятался. Ему ещё не было семнадцати лет… - Этот дом они построили без отца... - большой дом. Новый. Они в него только въехали. Мало пожили. Отец до этого ещё умер. Работящие были все… – все охотники!… хорошо жили…

Бабушка глубоко задумывается и по-прежнему боится даже меня, - вдруг опять повторится ад? А я тоже не уверена и тоже боюсь, ибо на своей шкуре многократно испытала давление, угрозы, месть за правдиво сказанное «слово». Слишком опасно говорить правду.

Так была расстреляна большая трудолюбивая семья. Такова цена народного просвещения в «диком» Ляпинском крае Зауралья северного, где люди говорили раньше на родных языках. Такова плата за первую советскую школу!.. – и то лишь капля в бездне кровавых рек репрессий - войн против своего народа.

- Бабушка! А вы учились в этой школе?..

- Нет. Я рано замуж вышла. Ещё семнадцати не было…

…Расстреливали не только угорских шаманов, но и русских священников. Не известна судьба священнослужителей из церквушки, что на протяжении почти ста лет служит деревенским клубом в древнем вогульском селении. - Церковный алтарь – прекрасная клубная сцена! Быстро решена проблема со зданием под школу, под клуб, под магазин, заработала сельская пекарня! Как-то, участвуя в самодеятельности, выступала с хором и танцами на сцене бывшего Щекурьинского храма, - там, где располагался до моего появления на свет алтарь. Помню некоторую неловкость, но больше - интерес, – всё же тут находился алтарь!.. Тогда не разбиралась в деталях церковных понятий. Даже толком не понимала разницы между Богом, Христом, Троицей.

Рассказывали школьники про священников. «Они могли проходить сквозь стены. Из тюрьмы ушли…» – наивно считает местная ребятня девяностых двадцатого века, веря в чудесные способности шаманов и священников летать, освобождаться от любых запоров, просачиваться сквозь каменные стены казематов. Хотелось бы и мне верить в чудеса тоже! - Скорее всего, не упокоенные тела хранителей веры угров и славян, свалены в наспех вырытые рвы во дворе тюрьмы Ханты-Мансийского оперсектора НКВД в городе Ханты-Мансийске. Вряд ли их успевали перезахоранивать потом. Да и, судя по архивным документам – не пытались, очень боялись огласки! А вместо памятников, – асфальт и бетон дорожных покрытий, новых деловых и жилых застроек.

…Потом Сибиряковкой шли геологи, вольнонаёмные и «заключённые» работяги. Шли в горы Северного и Приполярного Урала. Изучали, составляли всевозможные карты, открывали месторождения, добывали кварц, золото. Из пьезокварца в годы Великой Отечественной войны изготовляли линзы биноклей, перископов. Позже полетели первые космические корабли с иллюминаторами и приборами из высококачественного уральского кварца - приполярного. Линзы микроскопов позволили заглянуть в микромир, линзы телескопов – приблизить звёзды.

- Сколько ног протопало здесь за века?!.. Вот и русские дружины шли через Камень (так называли Урал) воевать Сибирь. - Сколько пролито сибирской крови, где на сотни вёрст не проживало и тысячи человек!.. Пётр Первый, говорят: «Прорубил окно в Европу», а здесь до сих пор «прорубают» в Азию – в Зауралье и север Западной Сибири!



Дух вогула


Сомневаясь в правильности выбранного пути, решила довериться чутью собаки и свернула с Сибиряковского тракта на утоптанную тропу. Стараясь не выпускать из вида мелькающий в темноте белый кончик собачьего хвоста – ночной путеводный маяк! - заспешила следом. По расчётам, тропа вела в нужном направлении.

- Похоже, рыбаки ходят на реку ставить подлёдные сети, - предположила, углубляясь в заросли обступившей тайги.

По глубокой колее идти несложно. Связанные верёвкой охотничьи лыжи тащились следом. Под разлапистыми елями снега насыпало меньше, чем на открытом безлесном пространстве. Привыкнув к мраку ночи, не сразу обратила внимание на лежащие повсюду чёрные от старости доски, - какие-то странные длинные ящики, неизвестно кем и для чего тут разбросанные? Тропа огибала их, разветвлялась, уходила в стороны. Временами лыжи цеплялись, застревали в узких проходах, переезжали через невысокие бугры с торчащими из-под снега деревяшками. Приходилось останавливаться, протискивать, отцеплять. Но в целом, широченные лыжины довольно удачно проскакивали повороты извилистой тропы.

- На геологические ящики из-под керна не похожи… – те короче… - да и как они могли тут очутиться?!.. – хотя… - лет тридцать назад, вроде бы, в Щекурье базировалась геологоразведочная экспедиция?.. - Вряд ли они сохранились с тех пор! Те обычно хранятся штабелями, в кучах, а эти везде разбросаны! Некоторые присыпаны снегом, с других снег кем-то счищен и вокруг притоптан… - Почти одинаковая длинна! Края аккуратно отпилены. Есть совсем древние - сгнившие, развалившиеся, потемневшие от времени… и рядом… – совсем «новые» – из свежих досок!..

- Может это деревенская свалка? - Жители раскапывают старые доски, чтобы топить печи?.. Опять-таки, - откуда они?!.. Да и кто выбросит хорошие доски на свалку?.. – если только после пожара?.. – Здесь, на Севере, существует стойкий предрассудок: после пожара нельзя в новое жильё приносить вещи от сгоревшего дома, иначе жди нового огня. - Вообще, ничего не понять!..» – никак не удавалось найти верный ответ. Сочетание фактов не подгонялось ни под одно предположение. По странному запутанному лабиринту, стараясь не сойти с тропы, пробираюсь вперёд - к реке. Запах хвои, настоянный на морозе, удерживаемый длинными ветвями вековых деревьев, как-то особенно явственно обращает на себя внимание в этой, какой-то очень уж спокойной тишине. Кажется, что время остановилось здесь, замедлив свой бег.

Вскоре вышла на крохотную полянку с костровищем. - Тропа вела не к реке!..
«Сколько времени потеряно напрасно!» – с досадой подумала. – Неужели придётся возвращаться обратно на Сибиряковку?!.. - искать другой путь к реке! Зажгла фонарик, пригляделась: снег вокруг костровища плотно утоптан. На сучке сосны висит закопчённое ведро. «Угли не припорошены снегом, значит, - костёр жгли днём» - по таёжной привычке машинально оценила.

- Странное место выбрали пить чай!?.. - для чего понадобилось забираться в такую глушь, чтобы чаёвничать посреди бытовой свалки?!.. Не проще развести костёр вблизи дороги?!.. – может… - дети?!.. - Они любят жечь костры в лесу. - Казалось, - это самая реалистичная версия непонятных обстоятельств: «Лишь дети способны забраться в такое укромное место… - подальше от взрослых».

Внезапная догадка, вспышкой молнии пронзила мозг. Казалось, кто-то незримый давно стоявший рядом и, боясь напугать, наконец-то решился подсказать устрашающий ответ. Могла предположить всё, что угодно, но не это!.. – я стояла в центре древнего вогульского кладбища! О нём читала совсем недавно в книге 19-ого века, с «ятями», путешественника Носилова. Содрогнись сейчас Земля, упади Небо – вряд ли бы вызвало сравнимый шок! - Столбняк, ужас, панику, холод и жар. - Все эти доски, «ящики» - не выброшенный кем-то хлам!.. - дошло до сопротивляющегося разума… - это могилы! Вот почему все они одинакового размера! - одни древние, другие современные... – свежие. Жечь костёр и варить еду на кладбище – то уходящий в дебри тысячелетий языческий ритуал, соблюдаемый угорскими народами сибирского Зауралья до сих пор.

Вспомнила, что остяки и вогулы хоронят усопших не в могилах, как христиане, а в специальных «домиках». Однажды, в краеведческой книге мельком видела иллюстрацию древнего вогульского захоронения, но рассматривать не стала – неприятно… - боязно. В древней языческой Руси славянские погребальные сооружения назывались схоже - «домовинами», - домом для ушедших в иное. - Отсюда и странная тишина, и странный запах!

Преодолевая суеверный страх и подступившую панику, посветила фонариком по сторонам. - Догадка верна: я стояла посреди мансийского кладбища, в окружении засыпанных снегом могил! Многовековое кладбище не было заброшенным. В предутренней темноте петляла, блуждала, волоча за собой лыжи, между могил, отцепляла их от домовин и шла взаполночь по старинному языческому погосту, куда днём, и то, никогда бы не решилась зайти, тем более, - одна. Это место пользовалось «дурной славой» даже в соседнем зырянском селении, как говорят: «пугало». Люди обходили его стороной. Да и кладбище располагалось в стороне от дорог, как принято издревле у угров.

Местные зыряне - христиане, принадлежащие к тому же финно-угорскому языковому семейству северных народов, столетия проживающие, как говориться: «бок о бок» с манси, страшились шаманизма вогулов; опасались накликать на себя беды и, не отваживались заходить сюда. Они искренне верили прежде, и верят, в магические способности и древние знания угров. Только наравне с суевериями проскальзывает порой и определённое высокомерное пренебрежение, граничащее даже с недоброжелательностью к «диким» языческим обрядам «дикого» народа. Соответственно и угры имеют основание не афишировать своих верований. На протяжении многих веков, скрывая их от любопытства чужих глаз: «Какой смысл говорить людям то, во что они не поверят и не поймут, а лишь осудят и высмеют!»

Со временем, втянутые в жернова людской цивилизации, местные угры и сами забывают древние культовые обряды предков, всё дальше удаляясь от своих корней. Но и поныне, проживающие в одном национальном северном поселении жители, после смерти находят покой на разных погостах: мансийском, зырянском и общем (на котором, тоже существует обрядовое национально-религиозное разграничение). На протяжении многовековой истории угры, коми, ненцы западносибирского Зауралья – оленеводы и охотники, открыто или скрытно конфликтовали и даже временами враждовали из-за территориальных притязаний. Споры то утихали, то разгорались до кровопролитных войн.

Коми первыми приняли христианство, значительно ассимилировали ненцев, а сами многое переняли у славян, особенно в христианских традициях. Войдя в состав Руси, коми получили защиту от набегов угров и татар. Позже, в шестнадцатом веке, угры, вынужденные уступить силе объединённых сторон, также подчинились русскому трону. Защищённые русскими казаками, они избавились от татарского гнёта, позволили себя крестить, но не бросили своих языческих богов – лишь попрятали кумиров по глухим урманам от чужих глаз. Благо - труднодоступные сибирские края позволяли. Имя жестокого татарского хана Кучума осталось в памяти сибиряков, трансформировавшись в кличку западносибирской лайки. «Кучум», «Кучумка» - распространённое собачье имя конца двадцатого века на Урале и в Сибири.

«Что лаешь, как татарин?!» – можно услышать обращение сибирского охотника к своему совсем не злому псу или к непомерно разошедшемуся в «красноречии» собеседнику. Эта фраза, передаваемая из поколения в поколение сибиряков, за пятисотлетний период стала нарицательной, постепенно утратив свой первоначальный трагический смысл.

С семнадцатого до начала двадцатого века в городках, казацких крепостях, даже в мелких угорских поселениях бассейна Северной Сосьвы - притока Оби, воздвигались христианские храмы, церквушки, молебные дома. Христианство не всегда карало за язычество, проявляло разумную терпимость и такт в отношении особенностей жизни иноверцев. Царским правительством принимались законы по защите прав аборигенов. Направленные в тайгу на служение священники, активно не вмешивались в жизнь угров, исполняли в большей мере роль просветителей в среде христианизированных язычников.

Угры же, упорно поклонялись своим идолам, не игнорируя при этом и христианские храмы, просто приняв православного бога за ещё одного из «своих» божков. В их избах наряду с домашними духами появились вполне почитаемые иконы христианские, нашлось место и православным святым. Люди, чья жизнь связывалась с природой, легко нашли компромисс. Русские же перенимали у местных жителей опыт выживания в условиях Крайнего Севера. Язычество и христианство бескровно уживались на одной территории, скорее дополняя друг друга, нежели разрушая.

Всё перевернулось после революции в России, точнее – после Белоколчаковского мятежа 1918-1921 годов, и даже позже - после Казымского восстания хантов.

Жёсткая политика нового советского государства в отношении любой религии и, в особенности, против религиозных предводителей – христианских священнослужителей, угорских шаманов – тех, кто имел активное влияние в народной среде, выразилась в их тотальном уничтожении – в обезглавливании народов.

Угорские шаманы всегда исполняли роль народных врачевателей, хранителей народной культуры, морали, законов, знаний. Коса смерти в руках «диктатуры пролетариата», не щадившая ни манси, ни коми, ни ханта, ни русского; дополнила определённую «натянутость» в отношении угров к «пришлым» русским. Она существует и поныне, вспыхивая в высказываниях, некой отчуждённости, разобщённости этнических групп.

Современная приоритетная политика в отношении материальной поддержки малочисленных народов национального округа отнюдь не оказывает положительное влияние на укрепление дружеских взаимоотношений и взаимопонимания, проживающих на одной территории людей разных этнических групп, порождая некоторую национальную дискриминацию. И не так называемых «коренных» жителей Югры, а того же русского и зырянского населения. Вопрос о том, кто первым появился в здешних краях всегда актуален, как и то, кто-кого завоевал.

Зыряне считают себя первопоселенцами. Манси на высших уровнях добились признания их «первопроходцами», отстаивая версию, что всё в Сибири началось с Ермака. Полностью игнорируя, что донское казачество через Урал пришло в Ляпинский край ещё в начале 11 века. И Ляпа – распространённая кличка - фамилия казачья Южного Урала, а не вогульского князька 16-ого века. А ещё ранее здесь жили люди бронзового века. В 15-ом веке селились татары, - не угры и самоеды!

Помогать нуждающимся, конечно же, надо! Но!?.. - вот и получается: политика вмешательства властей в разные времена в жизнь коренного населения зачастую стимулировала деградацию его национальной культуры, создавая обратный эффект вместо желаемого. Остаётся лишь поражаться, сколь стойко немногочисленный народ на протяжении тысячелетий продолжает отстаивать самобытность, вопреки неизбежности хода исторического развития людской цивилизации. И все же: помощь государства и округа не должна расходится с конституционными правами равенства народов России, не плодить иждивенцев за счёт работающего населения, не стимулировать рождаемость поощрением алкоголизма и тунеядства.

…Хорошо утоптанная тропа проложена не рыбаками. Она вела к могиле недавно умершего манси. - Бежать! Бежать немедленно, не оглядываясь, - обратно на дорогу!

Страх! Дикий панический страх загнанного в ловушку человека… - суеверный страх перед явлением, именуемым «смерть!», гнал заблудившегося в ночных снегах, случайно забредшего в мир мёртвых живого человека. «Но случайно ли я здесь?!..» - Хотелось истошно кричать. Хотелось не просто убежать, а в долю секунды улететь, исчезнуть, вырваться сквозь кусочки звёздного неба, сжатые когтистыми лапами коварных чёрных елей. Липкий панический страх, готовый в долю секунды перерасти в неконтролируемый ужас, плотным комом подступил к горлу, зашевелился меж лопаток, ватной пустотой спускался под колени. Овладев мозгом, стал колыхать гаснущее, пульсирующее сознание. – Сон! Сон! Сон! - Это всего лишь сон! Такого быть не может, потому что не может быть!..

Только сознание прояснялось, волнами возвращалось, а с ним и понимание того, что всё происходящее не в кошмарном сне, не в фильме ужасов, а в реальности. За мгновения я видела то далёкие точки усмехающихся звёзд, то куски тёмного неба, то каждую иголочку на зловещих ветках, то снег и сверкающие безжизненные снежинки, то истлевшие доски разрушенных могил, плотным кольцом обступивших меня. Сознание то кристаллизовалось, то мутнело. То хотелось с диким воплем бежать, то стоять, не шевелясь - не дыша, не живя. Холодный озноб сменился жаром. Всколыхнулось тепло. Даже воздух, кажется, прогрелся вокруг. Мороза словно не стало: «Оттепель?! Потеплело?!.. – так быстро?!.. - разве так может быть?!..», – метались лихорадочно мысли. Видела то всё вокруг себя, то себя среди всего охватившего тело и разум суеверного ужаса.

Я с пелёнок до жути боялась кладбищ. Панически боялась с сознательного детства любых подобных мест. Панически боялась мёртвых, особенно – запаха тлена. Брезговала бумажными цветами, печеньем, конфетами, раздаваемыми сердобольными старушками на поминках - не понимала, для чего их нужно есть. Готова была извергнуть содержимое желудка, услышав звуки похоронного марша, испытывала суеверное отвращение к чёрному, красному, стороной обходила парковые памятники – словом всё, что как-то связывалось с нежизнью и провоцировало устойчивую неприязнь. Мозг охватывал абсолютно не объяснимый страх. …Или?.. - наоборот, - слишком уж объяснимый. Рано потеряла мать. Порок сердца – болезнь, о которой слышала уже с пелёнок. - «Скорые», больницы, запах лекарств, блеск хирургических инструментов… - операции, месяцы, годы без материнского внимания и… - страх, страх, страх… – ежеутренний, еженочный… - перед смертью… никому не рассказываемый, спрятанный от сторонних глаз.
«Ты и меня будешь бояться, когда умру?..» - спросила однажды мать. Ничего не ответила, подхватила портфель и убежала в школу: уже тогда боялась, очень боялась… - так боялась, что для жалости и любви, сострадания не оставалось места. Недетский страх вытеснил все чувства жалости, кроме себя самого.

Остатками гаснущей воли, заставила себя стоять: «Не бежать! Только не бежать! Не паниковать!» – тормозила свои непреодолимые желания. - Вернуться по тропке назад, пока панический ужас не погнал в неизвестность?!..Вспомнилось, как однажды пришлось переводить взрослую женщину через неглубокий, по щиколотку всего-то, ручей на Большом болоте. Неожиданно, та в панике бросилась бежать, ничего не соображая, не понимая, не слыша. Хорошо, что болото в том месте не было топким!..

Не раз доводилось видеть, как люди, и даже собаки, в тайге теряют самообладание и «разум» от первобытного страха.

Панический ужас отнюдь не редкое явление! Чаще боятся вовсе не реальной опасности, просто не догадываясь о ней по незнанию, а боятся чего угодно: темноты, всяких мышиных шорохов, надуманных видений, не существующих медведей.

Сама же давно привыкла к «ощущению» страха, к выбросу адреналина в кровь, как сейчас говорят: «стала адреналинозависимой». - Да и кто из сибирских охотников не знаком с ним?!.. - Страх – неотъемлемая часть таёжной жизни, обусловленная обыденностью реальных опасностей, экстремальностью самой тайги. Важно уметь контролировать излишние эмоции, уметь бояться, не позволять жути властвовать. И не отчаиваться даже в те секунды, когда дыхание небытия раскрыло последние объятия, и отчётливо осознаётся, что встала на лезвие… - на грань, за которой прошлого и настоящего теперь нет, а будущего может больше не быть никогда.

«Если вернуться назад, то придётся вновь идти среди могил через всё кладбище, а это долго, и нужно повернуться спиной к пугающему миру мёртвых. Тогда станет ещё страшнее. Страшно поворачиваться спиной к тому, чего боишься» – то слишком хорошо знала. - Не бежать! Главное, – не бежать! Побежишь… – и никогда не осилишь собственную слабость. Она вселится в каждую клеточку, будет мучить, изматывать душу, пока или преодолеешь фобию или станешь её зашуганным рабом – её тенью. Страх – это враг, которого надо или победить, или постоянно держать под контролем. Лишь тогда откроется путь к иным знаниям, к иным пониманиям, к новым возможностям и граням.

«Река, по расчётам, находится недалеко отсюда: захоронения встарь располагали на не затапливаемых берегах», - подумала, понемногу начиная отходить от шока. Да и про мансийский погост что-то подобное слышала от местных жителей. - Лучше идти вперёд! - берег где-то рядом! – решила окончательно. И - чего бояться?!.. - людей то здесь нет! (Имеется в виду, - живых!) - с грустной иронией приняла реальность своего необычного злоключения. - Во всяком случае, до сего мгновения, особо плохого ничего не произошло! Ну, подумаешь, - трагедия?!.. – струсила, обошла одно кладбище – зырянское; поплутала, как «турист», у околицы села в заполночь и среди ночи притащилась на другое кладбище – на мансийское!

- Кошмар, конечно! - Кому рассказать, – примут за ненормальную! А не поймут, – это уж точно! От чего бежала - к тому сама притопала! Естественно, что-то аномальное в этом есть. - Не захочешь, да поверишь во все деревенские сказки-страшилки! Пока лучше не думать о плохом! Да и когда бы решилась прийти сюда добровольно?!.. - надо же познакомиться с язычеством! И времени не нашлось бы для такой «экскурсии»… - в самый раз сейчас, в спокойной тишине, в одиночестве, без помех, досконально осмотреть! И… - никто не помешает!

Понемногу, приходя «в себя», внимательно осматриваю мистическое окружение.

«И - это взрослая женщина!.. – горе, а не охотник!» – что тут добавишь?!.. – хотелось ругать себя последними словами. Только в этом месте «последние слова» даже мысленные, думать - «не к месту». Благоразумно сдержала порыв русских эпитетов в собственный адрес, пришлось смириться, успокоиться, отыскав «плюсы» в «минусах».

Паника и ужас уступили место воздушной эйфории: «Адреналинчика не хило в кровь вспрыснуло!». Теперь даже с любопытством осмотрела кладбище, - пространство, что позволяло привыкшее к темноте зрение и слабое освещение допотопного фонарика.

На поминальном костровище головёшек не оставалось, – сохранились лишь небольшие остывшие угольки, да не смороженная зола. «Люди сидели долго - не один час… - костёр не тушили. Дрова принесли с собой: порубок не видно. - На кладбище не рубят дрова», – вспомнила рассказы местных. «Дрова жгли сухие, смолистые, не коптящие, дающие ровное жаркое пламя, иначе в холоде на морозе не посидишь… Ведро – эмалированное, закопчённое, не новое, заботливо повешено… – придут опять и ещё не раз. – Есть, кому приходить», – сделала выводы из увиденного.

Свежая могила находилась метрах в трёх от костровища. Площадка перед ней тщательно расчищена, утоптана ногами: «Вывалов земли не видать: похоже, схоронили не вчера. Может, - девять дней назад, а может… и сорок или пятьдесят (женщин и мужчин поминают по-разному)». Подошла к могиле ближе, осветила фонариком. Передо мной стоял добротно сколоченный низкий «домик», - не многим выше метра, срубленный из свежих досок и бруса. Крыша заботливо перекрыта листами толи: всё как полагается при строительстве настоящего деревянного дома.

Листы толи – новые. «Наверное, в экспедиции брали - в деревне со строительными материалами напряжённо и, к геологам постоянно бегут за помощью по разным вопросам…».

По внешнему виду безошибочно определялось: «домик» построен опытными, умелыми строителями – таёжниками. Строители хорошо знали древние народные традиции. «Скорее всего, домовина предназначалась для усопшего мужчины – охотника», - не зная почему, интуитивно, подумалось. - Может потому, что соседние могилы не смотрелись столь добротно, монументально – не напоминали зимовье.

Внимательнее осмотрела пространство вокруг могилы: лыж и других охотничьих принадлежностей оставлено не было. - Или их занесло снегом, или положили в «домик», как требует обычай. По всему видно, что похороненный человек почитаем родными, поэтому они заботились об его небесном пути, соблюдая досконально языческие обряды.

Страх уже ушёл окончательно. Исчезло и любопытство краеведа, представителя иной веры, иных традиций, иной культуры, иного народа. На место им пришли другие чувства. - Какая-то осветлённая грусть, ощущение возвышенной безграничной святости, соболезнование неизвестным людям, в чьи сакральные владения, не спросившись, вторглась – без приглашения, без разрешения. Или?!.. - по зову?!.. - Но кого?!.. – Охотника, такого же, как я… - знающего холода, бродившего по тем же таёжным тропам?..

Сколь заблуждаемся мы, полагая, что обучаясь в школе «на пятёрки», заканчивая институты, успешно работая на производстве, выполняя и провозглашая установленные правила и законы общества – можем уверенно сказать: «Я познал всё! Я могу и имею право учить и поучать других! Моя «правда» правее любой другой! Моя религия – истина! И лишь она имеет право существовать!». Чем внимательней рассматривала «домик», тем яснее осознавала, что в реальности ничего-то не знаю и не понимаю в жизни. Эгоистическое высокомерие заблуждений в отношении иных взглядов на сущее заложено с детства. Общественное воспитание вдолбило стандарты мировоззрения в глубины сознания.

От страха не осталось и следа. Его сменил стыд… - стыд за свою гордыню, за себя, за соплеменников, за единоверцев. В той гордыне не существовало моей прямой вины. Виной являлось насаждаемое вековыми догмами заблуждение: «Принято считать - человек произошёл от обезьяны. Христианство сменило дикость язычества». - А что, если… – человек деградировал в животное?! И древние языческие знания низвелись до современных верований?!Имеем ли мы право безоговорочно отрицать столь «нелепое» предположение?! Только ли прогресс движет людскую цивилизацию?! А какое место отведено регрессу?..

…Двускатная крыша. Маленькое окошечко в центре, закрытое специальной деревянной дверцей с выструганной ножом ручкой. «Для общения с духом усопшего», - позже узнает она. Окошечко открывают близкие, когда приходят навестить могилы предков. В него кладут подарки: сигареты, спички. Одну сигарету прикуривают, чтоб дух усопшего мог разделить с живыми небольшие радости жизни, не обижался, не сердился и не так сильно тосковал по всему, что оставил в земном мире.

Рядом с домовиной, прислонённым к дереву, стоял православный деревянный крест, украшенный венком из бумажных цветов. Крест выкрашен в бледно голубой цвет. Верхняя часть касалась кроны кедра. Поразил размер креста. Не думала, что закапываемая в могилу нижняя часть столь велика.

Венок, да и сам крест - не новы. Ветра, снега, дожди поистрепали их, оставили свои отметины. - Почему крест не стоял на могиле, а рядом?.. - непонятно. - Так случается, ведь вогулы не отрицают и христианского Бога, многие крещены. Здесь явственно смешалось две религии, точнее: для манси многобожие суть древнего языческого культа. Угры поклоняются наиболее сильному Богу, Духу. Главное, чтоб те им помогали. Христианского Бога принимают с должным почтением, считая сильным, но и от своих божеств не отворачиваются. Похоже, именно таким сращиванием культур и религий объяснялось сочетание символов христианства и язычества на одном погосте, возле одной могилы манси. Родственники умершего желая ему добра в иной жизни, исполнили культ обеих религий. - Может, крест всё же старый?.. – с другой могилы?.. - другого родственника?!.. – Слабое освещение не позволяло получить однозначный ответ.

Странные мысли пришли на уме: «Случайно ли моё присутствие на этом погосте?!.. - Чей дух запутал в предутренней тьме?! Чья неуспокоенная душа позвала сюда?! О чём хотела поведать… - здесь?.. – наедине…- в таинственной тишине заснеженного священного места другого народа?», – ответа не существовало.

- Возможно, неприкаянный дух вогульского охотника мечется, не может понять, что с ним произошло. Ему тоскливо одному ночами, когда заботливые родственники уходят в тепло земных домов, оставляя его в пустынном уединении, приучая к одиночеству и отречению от них?! Ведь души других похороненных людей давно покинули прежние жизни. - Кто ушёл со «среднего мира» в «верхний», кто – в «нижний», а кто-то вернулся в дома родных с народившимися младенцами. Так считается по языческой вере угров, в чём-то схожей с представлениями Древнего Востока, Тибета. Или… – пришедшей оттуда, сохранённой в глухих таёжных урманах Западной Сибири от тюркских, славянских и иных изменённых за тысячелетия догматизированных религиозных взглядов на жизнь и смерть человека. На их роль в круговороте жизней во Вселенной?.. - Вопросы, вопросы, вопросы и… - ни одного ответа.

Сердце наполнилось сочувствием к умершему человеку. И не столько к нему, а к его душе. Удивительно, но сейчас думала о душе не как о чём-то мифически не реальном в атеистическом представлении, а существующем – материальном, живущем по иным земным законам, или… - небесным?..

- Может, душа вогула тоскует по оставленным детям - мальчишкам и
девчонкам, кто так трепетно делится воспоминаниями об ушедших бабушках, дедушках, родителях?.. Я поняла, что прикоснулась к священному таинству, ранее недоступному. Стоя в сакральной тишине чужого погоста, пришло запоздалое уважение, сопереживание и что-то ещё, невыражаемое словами, лишь ощущаемое душой: и к людям, и к их Духам, и к их предкам, к их почтительному отношению к ушедшим в иной мир, к иной культуре, религии иного этноса. Стало жаль, что родители не привили такого понимания с детства. Да и сейчас оторвана от могил своих предков. Никогда не ходила к ним. Даже на могиле матери и бабушки бывала лишь раз. В нашей семье не принято навещать могилы усопших. Родители не обучили этому. И, если доводилось бывать рядом с местом захоронения предков, суеверно или - непонятно почему? - всегда стремилась скорее пройти мимо, обходила загодя стороной. – Может, слишком глубоки раны потерь? И просто бегу от реальности, боясь поверить в потерю?

Невозможно поверить, что от близкого человека оставалось отталкивающее, пугающее Ничто. Трудно смириться, когда близкого человека закапывают в землю. Неокрепшая душа не может не сопротивляться.

Угры в древности умерших не закапывали в землю, а погребали в «домиках», оставляя все необходимые для новой «жизни» вещи. Охотнику приносили на погост его охотничье снаряжение, деньги, предметы домашней утвари, одежду. Женщинам – рукоделье. Детям – игрушки. Холодный климат отчасти благоприятствовал погребальным традициям. Позже, во избежание эпидемий, врачи заставили копать могилы, хотя бы неглубокие. И «домики» ханты и манси стали возводить уже над могилами. Так сплелись славянские погребальные обряды с угорскими.

«Домики» строились прочными, добротными не только из-за уважения к ушедшему, но и от разорения медведями. Случаи появления медведя на кладбище – не редкость и сейчас в глухих таёжных деревушках. Их привлекает запах поминальной еды, запах тлена, воспринимаемый чутким обонянием. Медведь - священное животное у угров. Его почитают, боятся, уважают, но от охоты на него не отказываются.

Для нас - христиан, кажутся дикими или экзотическими языческие обряды. Но причина тому - наша некомпетентность и отсутствие стремления к восприятию иного мировоззрения – терпимости к иному взгляду на всё сущее. Отчасти правильно поступают угорские народы, скрывая от нас свои сакральные видения: слишком мы консервативны в своих представлениях.

Лишь вплотную соприкоснувшись с другой культурой, можно оценить продуманность и обоснованность их точки зрения на Мир. К примеру: встарь угры не закапывали умерших в землю, что отчасти оправдано тем, что - в отсутствии медицинского обеспечения это исключало вероятность погребения живого. Главная же забота проявлялась о душе, не исчезающей после смерти!

Близкие люди постоянно навещают могилы предков, особенно часто первые сорок - пятьдесят дней; позже - приходят коллективно в дни семейных торжеств и невзгод, в праздники, причём, как этнические, так и христианские, государственные. В древности первые сутки после захоронения самые близкие (оставшиеся супруги) ночевали возле могилы: переход души в иной мир сложен, и родственниками делалось всё, чтоб облегчить ей предстоящий путь в иную реальность.

Обряды угров, связанные с ритуальными действами, пожалуй, - сложнее и «продуманнее» христианских и исполняются более тщательно. Сейчас во многом забыты и смешались с православными. И в этом прослеживается отнюдь не дикость древнего угорского язычества, а скорее - мудрость древних религиозных учений - архикультур Тибета, Египта. Многое утрачено, ассимилировано культурами славянских, тюркских, финских, самодийских народов. И более молодое христианское воззрение вторглось в свои же исконные первоисточники.

…Всё когда-то должно случиться! Чей дух пытался говорить со мной?! Чьё присутствие сейчас ощущаю?! Кто незримый смотрит на меня? О чём пытается поведать? - О том, как тяжело расставание с близкими? С этим лесом, с тайгой, с зимой? Может, он видит вперёд - в будущее, и пытается предостеречь, помочь, остановить. - От чего?.. - ведь я уже иду. Уже выбрала свой путь - тяжкий, непомерно тяжкий, неподъёмно тяжкий. И взваленная ноша способна сломить, уничтожить любого. Не точка ли сейчас, с которой можно повернуть назад – не разбиваться в кровь, падая с непомерной высоты жизни в глубочайшую пропасть?! О том ещё не дано знать… - только родилось предчувствие. И уже нашло.

Всё не случайно. Всё имеет смысл. Даже сама бессмысленность - ничто иное, как смысл. Главное разобраться, - смысл чего? И не стоит спешить отмахиваться от чьих-то суждений, отличных от наших, клеймя их дикостью предрассудков первобытного ничтожества. Из века в век нам внушали то религию, то атеизм. Каждый раз заставляли принять насаждаемое, как единственно верное, имеющее право существовать понимание Мира и Бытия. Здесь, в священном месте ранее неизвестной культуры древнего народа Севера, ясно поняла и прочувствовала весь трагизм человеческих заблуждений, не оставляющих места иному мировосприятию.

- Сколько бед, рек крови приносили и приносят догмы! Вырастит ли Человечество в будущем из них?! Научится ли принимать другую жизнь без стремления карать за непохожесть – за белые крылья в чёрноте привычных стай?!

Стало спокойно здесь. Необычно спокойно. Противоестественно спокойно. Не хотелось расставаться с тем, кого чувствовала, о ком думала, но кого не просто не существовало по всем, тем прошлым, представлениям и знаниям, что вскормлены с детства – школой, комсомолом, да и всем остальным.

- Нужно идти дальше. Зимний день короток, а путь далёк, - очень далёк. И измерим не только километрами. Выключила фонарик. Батарейки оказались некачественными и быстро садились. Свет и без того хилый, тускнел. - Нужно экономить, - убрала фонарик в карман рюкзака. С ощущением осветлённой грусти, прозрения, понимания чего-то, очень давно не понятого, но терзавшего душу ещё с грани осознания себя человеком, с приливом нарождённых сил, не оглядываясь, неспешно пошла туда, где по расчетам должна находиться река. Что река рядом, - теперь не сомневалась. Знала это... - просто знала, как и знала точно, куда и зачем иду. Знала, или думала, что знаю: «На меня, провожая, задумчиво смотрели несуществующие глаза, наполненные мудрой печалью всепонимания и прощения всех».

Не ошиблась: через пять минут уже спускалась с крутого обрыва реки на заснеженный лёд. «Может, именно дух вогула - отца, дедушки или… - шамана, сейчас столь легко вывел странного человека со священного места, куда русским появляться, в общем-то, нежелательно?» – думала, любуясь голубизной чистого снега широкого русла таёжной реки. Светало. Отчётливо просматривался противоположный берег Щекурьи, название которой одноимённо с названием деревушки в её устье. «Щёкур – крупная рыба семейства сиговых, косяками поднимается на нерест в начале зимы с далёкой Оби», – вспомнились свои же слова поурочного плана школьного краеведения.

Снег местами промок от выступившей поверх льда воды. На заснеженном лугу левого берега стояли стожары, и направилась к ним по неровному, местами подмокшему следу саней. «Видно, днём кто-то решился пересечь реку на лошади», - обрадовалась. След за ночь могло подмыть. Идти по хрупкому первому льду боязно. При каждом шаге сердце замирало в ожидании рокового хруста трескающейся многослойной наледи. «Глубина на плёсе метра три, а то – и больше!..» - о ней не хотелось знать. - И течение под берегом!.. – лишь плотнее сжала зубы от напряжения. Ослабила лямки рюкзака, перевесив его на одно плечо.

Тяжеленный рюкзак свисал ниже колен и мешал движению. Подобная его транспортировка позволяла в любую секунду сбросить. «С рюкзаком, если что… – выбраться из реки нереально». На случай ухода под лёд носки валенок просунула в мягкие петли крепления лыж, не фиксируя ремешками на щиколотках. Палка… – наготове, чтоб успеть выбросить перед собой, если подмытый лёд проломится…

Благополучно перейдя реку, подошла к разобранному стожару. Оглянулась. С открытого пространства хорошо виден густой заснеженный лес с величественными кедрами, защищающими от чужих взоров священные могилы угров. Хорошо просматривались и заросли пойменного тала впереди. «Уже утро» – догадалась, - до темноты к своротку с трассы не успеть! Любоваться красотами просыпающихся пейзажей времени не осталось. Не стала прокручивать в памяти ночные приключения, наклонившись, привычно поправила крепления лыж, толчком вскинула на спину рюкзак, чуть наклонившись вперёд, подтянула лямки, повесила на плечо ружьё и по санному следу поспешила в направлении зимника


Над текстом автор работал 2007-2021-2022 года.


Фотоснимки Татьяны Немшановой разных лет. Храм древний в деревне Щекурья.
 4 декабря 2008 год. Полуденное время. Закат. Старинная деревня Щекурья, Впереди старинное здание православного храма. Ныне- клуб. Берёзовский район, Ханты-Мансийский автономный округ-Югра, Крайний Север, Западная Сибирь, Зауралье, Ляпинский край.


Ключевые слова:
Дух, Бог, тайга, кладбище, погост, тайга, зима, Сибирь, Север, ночь, мансийский погост, могилы, захоронения, лес, тайга, обряды, домовина, зырянское кладбище, Щекурья, Саранпауль, Сибиряковка, репрессии, расстрелы, сталинизм, гражданская война, Ляпин, Ляпинский край, зима, снег, лыжи, захоронения, обычаи, традиции, христианство, храм, церковь, Ханты-Мансийск, Казымское восстание, реки, Сибиряковка, Урал, Зауралье, ссыльные, церковь, могильные плиты, шаманы, священнослужители, история, этнос. Северные народы. Славяне. Казаки, интернат, школа, легенды, были, первые школы, клуб, алтарь, Ломбовож, Ясунт, коми, зыряне, ненцы, оленеводы, Манья, Носилов, путешественник, краеведение, народы.

Анонс:
Обходя ночью в пути кладбище зырянское, мистическим образом тропы привели на старинное кладбище вогульское. История Ляпинского Зауралья, севера Западной Сибири по краеведческим материалам автора.






© 16.11.2022г. Тулпар Емшан
Свидетельство о публикации: izba-2022-3428619

Метки: Дух, Бог, тайга, кладбище, погост, тайга, зима, Сибирь, Север, ночь,
Рубрика произведения: Проза -> Рассказ
«««552553554555556557558559560»»»