Жор

В замполитовском кабинете было тихо. Политически воспитанные мухи по честному летали идеологически правильными маршрутами. Жирный паук с крестом на спине, похожий на буржуина из советской сказки, ждал своего часа. Сибирское лето давало жарой по полной. Резко-континентальный климат, прописанный в учебнике географии, выдавал свое - в  казарме было душно, но, благо, окна можно было открывать, поэтому ветерок, бодро гуляющий по помещению, давал возможность дышать.
      - Пожрать бы чего? - Для затравки разговора сказал «дедушка» Жириль.
      - Ага! Но не сейчас же, а после отбоя, - ответил Андрюха.
      - Слушай, Андрюха, надо бы перетереть кой-чего.
      Маслянистые глаза Сереги Жириля с большой надеждой смотрели на собеседника. Жириль отслужил уже полтора года и был  настоящим «дедом», а Андрюха - всего год и перетирать с ним было нечего. В понятии Андрюхи,  ну совсем нечего.
      - Ну чего тебе? Опять, что ли, посылка?
      - Опять, большая.
      - Подойди тогда к командиру и попроси увольнительную на час, сходишь и получишь посылку сам.
      - Мне нельзя самому.
      - Почему?
      Удивился Андрей, за год пообтершийся в советской армии, и, бывший в теме всего, что может произойти с солдатом.
      Жириль надолго зашамкал ртом, как делают старики, не понимая, с какой буквы начать?
      - Так прилетело в прошлый раз, забыл что ли?
      - Мне-то чего помнить? Это тебе прилетело, а не мне.
      Андрюха вспомнил сочный синяк под глазом Жириля месяца два назад, который появился как раз вечером того дня, когда тот получил большую посылку из дома.
      На следующий день по инициативе замполита было проведено расследование по поводу возникновения синяка на теле исправно служащего солдата. Расследование установило, что Жириль ночью в туалете очень удачно наступил на швабру, неизвестно кем оставленную на полу. Никто, конечно, в это не поверил, в первую очередь, и сам замполит, но ведь должно что-то быть в итоге расследования.
      - Опять ведь может прилететь. Надо сделать все, - Жириль быстро оглянулся, не слышит ли кто, - по-тихому. Я тебя отблагодарю.
      - А как по-тихому? Даже, если твою посылку получу я, то я обязан ее показать  старшине. Как по-тихому?
      - Со старшиной я уже договорился. Ну что, сходишь?
      Глаза «деда» наполнились грустью  израильского юноши пролетевшего мимо земли обетованной и случайно родившегося где-то на Украине, и далее  не успевшего на очередную проповедь по торе, и поэтому понимающего, что теперь он будет лишен родителями сладкого.
      - Ну что молчишь-то? Получишь? Я тебе хороший шмоть сала отрежу. Домашнее, мамка сама солила.
      Изо рта у него вдруг пошла слюна, как бывает у совсем голодного человека, который подумал об очень вкусной еде. Он сглотнул слюну, зашаркал вдруг кирзовым сапогом о стену.
      - Слушай, евреи ведь  не должны сало есть?
      Жириль даже не понял, о чем сейчас его спросил собеседник? Он вытер рукавом гимнастерки обильную мокроту у рта.
      - Мы же только что обедали!
      Андрюха удивился на слюнопускание товарища и поменял тему разговора.
      - Это ты обедал и сыт. А я, если сала кусок не съел, значит, весь день голодный.
      И глаза Сереги стали бездонно прозрачными, сознание улетело куда-то в грезы о пожрать.
      - Сколько сала дашь, если пойду? - хотел конкретики собеседник.
      - Мамка написала, что пять кило  положила, полкило отрежу тебе.
      Что-то в этой просьбе «деда» Андрюхе не нравилось. Всегда с этим Жирилем были какие-то проблемы. Всегда. Даже сало из его посылки всегда было с проблемами.
      - У тебя, наверно, в посылке будет водка? Вот ты и хочешь меня отправить, чтобы все по-тихому было. Правильно?
      Писарь внимательно смотрел на просящего. Тот опять начал шоркать сапогом и раздумывать губами ответ, глаза его налились прозрачностью и, наконец, он созрел.
      - Еще конфеты должны быть шоколадные, пара килограммов, разные. Дам тебе несколько штук. Ну и, может, мамка грелку положила…
      Жириль надолго завис, понимая, что проговорился.
      - Когда будем пить, тебя приглашу. У нее знаешь, какой самогон? Весь район знает мамкин самогон.
      - Ну тебя, Жириль, куда подальше с твоим самогоном, на хрена мне залеты нужны. Иди сам за своей посылкой.
      - Ну так чо? Не пойдешь?
      - Не пойду.
      Хлопнула дверь кабинета, в котором Андрюха исполнял обязанности ротного писаря, и «дед» ушел. «Ну и черт с ним. Значит, сам он боится идти на почту за своей посылкой, а мне, значит, можно. Думает, что за полкило сала меня можно купить. А, если кто-нибудь из офицеров посылку проверит, то я могу на неделю в наряд по кухне попасть из-за его самогона. Козел!» Андрюха вытянул ноги под столом, откинулся на спинку стула и задремал.
      Минут через двадцать дверь осторожно открылась полностью, так как толстожопый Жириль мог пройти только в полностью открытую дверь. Фигура у него была очень похожа на неухоженно-заброшенную бабскую. Узкие плечи Жириля трапецией уходили в сторону талии, которую обозначал широкий армейский ремень. Ремню, надо сказать, досталась тяжелая доля - талия Сереги была настолько объемной, что ремень был настроен, практически, на полную длину. Далее из талии вниз начиналась грандиозная жопа, причем, чем ближе было к дембелю, тем больше эта жопа становилась. Она росла, практически, на глазах, как растет тесто,  замешенное на хороших дрожжах.
      Андрюха лично это наблюдал уже в течение года. И, вообще, на  Сереге было два места, на которых останавливался взгляд любого, кто с ним общался, - это было грустное лицо с большими маслянистыми глазами, разделенными огромным еврейским носом, и чуть ниже лица - жопа, размер и округлость которой были настолько странны, что было не совсем понятно, как она может так неправильно расти, не только строго назад, как у обычных людей, но и в бок, и даже, что очень странно, слегка вперед. Да-да, именно вперед.
      Из-за этой особенности его фигуры у него постоянно возникали проблемы, если вдруг он стоял в строю в первом ряду. А такое случалось часто, вдруг по недогляду Жириль оказывался в первом ряду при построении,  казалось, что в месте, где он стоит, находится какое-то несуразное утолщение солдатской шеренги на уровне чуть ниже талии. Потом, когда отцы-командиры поняли его такую редкую инвалидность, а также то, что с такой особенностью фигуры Жириля нельзя ставить попереду, шеренга стала выглядеть лучше.
      Даже пацаны из молодого призыва иногда, между собой, позволяли шутки по поводу Жирилевской задницы в присутствии носителя этого раритета, хотя тот для них был дедом и имел полное право дать пошутившему салаге в морду или заставить того отжиматься. Однако, салаги не боялись Жириля, понимая, что он только покричит в их сторону и этим все закончится. Ну разве может жопа с короткими руками кому то дать в морду?! Конечно нет.
      - Я тебе курева три пачки дам, - сказал вновь вошедший проситель.
      По тону это звучало так,  как будто бы он отдавал последнее курево на планете Земля.
      - Я не курю.
      - Обменяешь на чего-нибудь.
      - Иди на хрен, Жириль!
      Андрюха снова закрыл глаза, показывая, что разговор окончен.
      - А  я думал, что мы - друзья.
      Серега глубоко вздохнул.
      - Знаешь, как мы его растим?
      - Кого?
      Андрюха чуток приоткрыл один глаз.
      - Порося.
      - Не знаю.
      - Откуда тебе знать, ты же городской, а я поселковый. Не деревенский, а поселковый. У нас под Житомиром все поросей держат. Мамка его четыре раза в день кормит, если выходная, ну, а если я дома, так и я кормлю. А так мамка принесет со столовой объедки, раз их в корыто и эта харя зараз ведро отходов съедает. А там и хлеб, и пюре, и даже сосиски попадаются.
      - Хрена! Это откуда такое богатство?
      - Она в школьной столовой работает начальником. Так вот такие порося только у нас и вырастают. А, вообще, их знаешь чем, кормят?
      - Ну чем?
      - Да всякой хренотенью кормят: кто картошкой, кто свеклой сахарной, кто каши наварит  дробь шестнадцать, накидает туда капусты и еще какой-нибудь  ерунды. Вот я у тебя спрошу - разве будет у нормального порося сало с таковой жратвы?
      Жириль посмотрел на Андрюху с грустью, понимая, что разговаривает с человеком, который настолько ничего не знает о процессе вскармливания поросей, что просто жуть пустая, бестолковая, и махнул рукой.
      - Да че тебе объяснять, ты и сала настоящего не пробовал. Настоящее сало нашпиговано чесночком, з пэрчиком душистым и еще мамка умеет соли добавить ровно в меру, не так, как в магазине сало, берешь и  потом соль ножом соскребешь.
      У него вновь потекла неконтролируемая слюна, он задумался, глядя в окно. Наконец, заметил слюну, достал платок из кармана и утерся.
      - Почему не пробовал? Пробовал.
      Андрюха пытался отстоять ароматную сальность тех просторов, где он родился и вырос.
      - Ну, может, и пробовал, когда я тебя  месяц назад угощал, вот тогда и пробовал.
      - Да уж ты угощал, отрезал пару кусков с ладошку, тут и вкуса-то не поймешь.
      - В этот раз не обижу. - Жириль снова утерся платком  вокруг рта. - Я со старшиной договорился. Буду тебя ждать на калитке, никто не увидит. Ты отдашь мне посылку на входе и я с посылкой сразу в каптерку.
      Серега ждал. Глаза его начали наливаться предвкушением того пира, какой он устроит, получив посылку. Зря Андрюха глянул в эти глаза, ведь Жирилевское предвкушение было катастрофически заразно. У Андрюхи вдруг что-то заурчало в животе сочувствием и он, как и его товарищ, сглотнул слюну, понимая, что не сможет отказать тому в помощи с посылкой.
      - Можно, конечно, и завтра. Но завтра дежурным по роте «деревянный» будет. Сам знаешь, что мимо него даже мышь не пробежит.
      Здесь Жириль был прав. Оправдывая свою фамилию старший лейтенант Деревянко был прилично туповат. Эту свою природную особенность он компенсировал великолепным  чутьем, как у борзой собаки, на любые неуставные действия и договориться с ним о какой-то поблажке, выходящей за рамки устава, было абсолютно невозможно. В том числе, было точно непосильной задачей пронести посылку без его подробного досмотра.
      - Нужно сегодня.
      - Ладно, иди к старшине, пусть он выпишет мне увольнительную.
      - Держи увольнительную, старшина уже все выписал.
      Счастливый Жириль достал заполненную бумажку увольнительного бланка и дал Андрею.
      - Фига, ты какой шустрый!
      Минут через сорок ожидания Серега, дежуривший у калитки, увидел Андрюху и с улыбкой невероятного блаженства распахнул дверь.
      - Ну что?
      - Еле дотащил, двенадцать килограмм.
      - Давай до каптерки донесу.
      «Дедушка» бережно, с любовью принял ящик посылки, как принимают ребенка, которого не видели много лет, и быстро побежал. Через минуту штык-нож уже вонзился под верхнюю крышку коробки.
      - Жириль, ты давай там осторожней.
      Старшина Приходько достал «Беломор», прикурил и стал подробно наблюдать за вскрытием посылки.
      - Все готово.
      - Давай проверю.
      Старшина отодвинул мелко дрожащего Серегу от ящика.
      - Ну что у тебя здесь запрещенного?
      Приходько достал конфеты, потом четыре банки сгущенки, четыре банки тушенки, новые шерстяные носки, несколько пачек индийского чая, еще что-то съедобное и, наконец, дошел до сала.
      - Слушай, Жириль, ты мне скажи, как вот так хохлы сало делают, что от одного запаха в обморок упасть можно?
      Старшина вытащил огромный кусок сала килограмма на три, достал еще один шмоть, положил его рядом на стол на заранее приготовленную газету.
      - Ну вот и запрещенное - грелочка и даже две! Интересно, что там, водка или самогон? Сейчас будем пробовать или вечером? Что молчишь-то, Жириль?
      - В-в-веч-ч-чеером.
      Серега начал заикаться от волнения, по лбу его текли две струйки нервного пота.
      - Вообще-то, я должен у Вас это отобрать и сдать командиру роты.
      Жириль затрясся, еще две струйки пота появились на висках.
      - Старшина, я не знал, что грелки будут.
      - Ну ладно, верю.
      Приходько открыл одну из грелок и понюхал.
      - Ну, конечно, что может приехать с Украины? Конечно, горилка. Так?
      Он задумался о своей доле и, возможно, о наказании за такую неуставную вещь.
      - Одну грелку я забираю себе, а то вы упьетесь до чертиков. А вторую можешь сегодня с дедами в каптерке посидеть.
      Жириль кивнул, понимая, что легко отделался.
      - Ну и сала половину забираю. – «дедушку» затрясло. - Да не трясись ты, а то Кондратий хватит. Загляни в посылку, там еще такой же большой  кусок сала на дне лежит. Андрюха, ты как хоть посылку-то притаранил, руки не отвалились?
      - Да потянул мышцу.
      - Вишь, чо говорит твой друган, он мышцу потянул, проявляя заботу о тебе.
      Старшина взял штык-нож и отрезал себе кусок на полтора килограмма.
      - Вот теперь справедливо. Я сегодня дежурным, после отбоя подойдешь ко мне, как все будет готово,  я приду на начало. Картошки нажарьте, ну, чтоб все было чин-чином. Начнем вместе, а там и без меня погуляете.
      - Слушай, Серега, я сало вечером возьму, ты отрежь мне, как обещал, полкило, - Андрюха развернулся и ушел.
      Наступил долгожданный вечер. Отбой уже успокоил роту, все спали, кроме компашки дедов, входящих в прикормленный Жирилем круг друзей.
      И вот тут случился большой жор. В тесной каптерке сидел сильно потный, но гордый тем, что он сегодня расстелил поляну, Серега. Сегодня он не крысятничал, по-честному,  добровольно кормил своих товарищей. Команда была в полном составе: пять дедов, с которыми Жириль когда-то прибыл в роту, приглашенный за правильно сделанную поставку Андрюха, ожидающий  свои полкило сала, рядовой «Гаврила», в данный момент бывший каптерщиком, служитель шинелей, портянок, вещмешков, и лицо особо уважаемое, так как именно он разрешил посиделки, лично старшина.
      Повар узбек притащил огромную сковородку жареной картошки, тарелки, кружки,  хлеб.  Жириль лично толстыми кусками нарезал сало - главное украшение стола, и начался ЖОР.
      - У меня впечатление, ребята, что вас не кормили минимум месяц!
      Приходько, не торопясь, гонял картошку по своей тарелке, у всех подчиненных картохи в тарелках уже не было. Все согласились и приналегли на хлеб с салом.
      - Эх, старшина, нет эстетства в том, как гуляем!
      Через полчаса посиделок, когда закончилась горилка, сказал Щеглов. Он взял в руки гитару, запел красиво, очень от души.
      - Понятно дело, бутылку обычно пьют на троих. А у Вас здесь девять лбов, получается  по двенадцать капель на брата. Может быть, Вашу достанем?
      Щеглов мог себе позволить быть слегка наглым, у него со старшиной были особые отношения.
      - Мне завтра вас не собрать будет! Ты уж, Щеглов, лучше играй и пой! От твоих песен хочется жить, Щеглов! Давай такое,  что я люблю, как ее там, «Маруся Климова, прости любимого».
      Пока певец подбирал аккорды под Марусю, заказанную старшиной, тот вдруг решил проверить, все ли на месте? Он подошел к своему сейфу и открыл его. Тут зазвучала любимая старшиной «Маруся», он  присел на сейф, застыл и заслушался. Вдруг на грубом лице Приходько завлажнели глаза и он, к удивлению всех присутствующих, достал вторую грелку из сейфа.
      - Хрен ли сидите, балбесы? Давайте свои кружки сюда!
      Балбесы быстро подали кружки, восторженно приветствуя такие действия начальника. Старшина лично всем понемногу плеснул, закинул грелку снова в сейф, достал свой большущий кусок сала и тут же сам отрезал девять толстых кусков.
      - Это на закуску! Спасибо тебе, Щеглов! Ваш старшина никогда не был жадным. Ты слышал, Жириль, и ты, «Гаврила»? Не был жадным!
      Те послушно кивнули.
      - Старшина, за Ваше здоровье!
      Сообразил Щеглов, звякнули металлом кружки, все выпили.
      - Все, мне надо в караул с проверкой. А вы тут давайте чай организуйте и через полчаса, чтобы все спали.
      Приходько развернулся и ушел.
      - Вот человек - и сам погулял, и про солдата не забыл.
      Щеглов дожевывал свое сало.
      - Отобрал у меня половину сала.
      Грустные глаза Жириля были пустыми от осознания количества потери.
      - Ты, Серега, этой своей половиной купил себе индульгенцию. Помнишь, как в прошлые разы тебе в морду регулярно прилетало? Ты же все время крысятничал.
      Щеглов ждал ответа.
      - Помню.
      - Скажи спасибо старшине. Он научил  тебя делиться и, б…, ей богу, спас твою морду сегодня от бития.
       - Сука, половину забрал.- Себе под нос буркнул Жириль
      Через полчаса, выпив чаю, часть компании разошлась по своим койкам. В каптерке остались Жириль, Щеглов, Гаврилюк и Андрюха. Пьяный Серега не мог угомониться и все рассказывал, каких большущих поросей растит его мамка. С каждым следующим заходом в рассказе порося становились все больше, а скорость их роста удваивалась.
      - Слушай, заткнись, давайте спать.
      Подвел итог гулянке Щеглов после того, как Жириль утвердил последний привес:
      - В месяц пятьдесят кило прибавляет! Ей богу!

      Прошла неделя, от Жирилевской посылки уже ничего не осталось. Ну, по крайней мере, все так думали. В очередной раз на дежурство по роте заступил старшина.
      Андрюха по-тихому сидел с Щегловым в кабинете писаря, (он же замполитовский), и медленно, с наслаждением потягивал чай. Вдруг вошел Жириль.
      - Чай пьете? Меня угостите? Конфет дам.
      - Садись, угостим.
      Сереге налили в кружку, он полез в карман и достал две затертые карамельки, по виду живущие в кармане его галифе, наверняка, с Нового года.
      - Там сейчас Гавриле прилетит по-серьезному.
      Жириль был прав, со второго этажа слышалась возня и какие-то крики. Звуки нарастали и вдруг превратились в конкретику, товарищи вышли в коридор.
      - Ах ты, сволочь поганая! Желудок пьяного осла с ногами! Челюсти  кастрированного борова!
      Раздалось очень культурно и громко голосом старшины, дальше послышался топот ног по лестнице и полетели сапоги - пара, за ними еще пара. По лестнице вниз бежал «Гаврила», а за ним, точно ему в башку и спину, очень метко летели сапоги.
      - Это не я!
      В ответ орал Гаврилюк.
      - А кто?
      Вместе с вопросом в Гаврилюка прилетел еще один сапог. Приходько был в преддверии возраста мудрости и потому не мог догнать молодого и шустрого каптерщика, ему было легче метать в того сапоги со второго этажа.
      - Хрена, дела! - Прокомментировал картину Щеглов.
      Гаврила,  уворачиваясь от сапог, пролетел в подвал и было слышно, что он там заперся в нижней каптерке. Старшина, насколько мог быстро, спускался вниз.
      - Вот, баран! И я такую змею пригрел у себя! Прибью сейчас!
      Старшина взял по дороге  пару валявшихся на полу сапог, оглядел налитыми кровью глазами компанию.
      - Точно прибью! - И пошел в подвал убивать Гаврилу.
      - Все, хана ему! - Прокомментировал Жириль.
      - Точно хана. Я старшину первый раз таким вижу! - Согласился Щеглов.
      Через минуту кино повторилось. По лестнице огромными прыжками вверх летел Гаврилюк, а за ним удивительно быстро для такого упитанного тела бежал старшина, волтузя того шваброй.
      - Сволочь! Ведь все сожрал. Все! Сука!
      Через несколько минут красный, как рак, старшина сидел в писарской.
      - Сделайте-ка мне чаю, ребята.
      Забурлил электрической мощью самодельный кипятильник, сделанный из лезвий. Двухлитровая банка приняла в себя заварку.
      - Да насыпай еще, мне всю ночь теперь не спать
      - Что случилось, старшина? - Щеглов решился спросить.
      - Даже говорить не хочу! Прибью придурка или на гауптвахту отправлю завтра!
      Приходько начал потирать ногу.
      - Похоже, что ногу растянул, когда за ним бежал! Сволочь! Ну давай наливай.
      Старшина долго дул на кружку, потом уставился в окно. Товарищи молчали, понимая, что начальнику надо прийти в себя.
      - Да… - начальник развернул конфету. - Дааа. Кому про это расскажи, никто не поверит. Меня же засмеют!
      Он начал растирать ладонью затылок.
      - Старшина, что случилось? - Щеглов ждал.
      - Да этот придурок сожрал весь ротный «НЗ» (неприкосновенный запас).
      - Это сколько? - Уточнил Серега.
      - Жириль, это много даже для тебя! Ящик тушенки и ящик галет. Все, падла, сожрал! А у меня через день проверка!
      Старшина пригубил еще чаю.
      - Жириль, а вы с Гаврилюком случайно не братья?
      Щеглов пытался иронизировать.
      - Ты слова подбирай. Он с Твери, а я нормальный с Житомира! Я свое ем, из дома присланное, а этот на общее «НЗ» посягнул.
      Серега сегодня не хотел быть даже рядом с таким позором, как Гаврила. 
      - Жириль, иди на хрен отсюда.
      Старшине не понравились слова, сказанные Серегой.
      - А чо я-то?
      - Да, наверно, ты с Гаврилой  вместе и сожрал, вы же корифаны.
      Приходько все еще метал молнии в возможных соучастников происшествия.
      - Чуть что, сразу - Жириль.
      Серега, обиженный, вышел из кабинета.   
      - Старшина, так что случилось-то?
      - Кузькины щи, Щеглов, будто бы ты не знаешь. У нас в каптерке хранится «НЗ» на случай войны или еще какой-нибудь хрени по боевой части, маленький, конечно, но свой. Ящик тушенки и ящик галет. Галеты и тушенка каждый год приходят свежие. Сам понимаешь, галеты никому не нужны, старый ящик прошлогодний так и стоит, бывает вам к чаю выдаем.  А вот с тушенкой сложней, тушенку любят все.
      Старшина достал беломорину, покрутил ее пальцами, разминая сначала табак, а потом мундштук.
      - Даже ты, Щеглов, со своим больным желудком, наверно, не откажешься баночку тушенки навернуть?
      - Это да, старшина, не откажусь.
      - Сколько я здесь служу? - Старшина задумался, подсчитывая, сколько он уже здесь. - Так вот, в следующем месяце будет восемнадцать лет. Вот с тех пор я свежую тушенку, то, что раз в год приходила, пристраивал. Сам понимаешь, всем кушать надо. И так за восемнадцать лет ни разу тушенку не обновлял. Она не просто просроченная, а как бы это сказать правильно,  непригодная для еды.
      Приходько затянулся глубоко, задумался, стоит ли продолжать?
      - Да, грешен я, но ведь за восемнадцать лет никто и никуда ни разу не выдвигался, сидим в нашей роте на жопе ровно! Так Гаврила, сволочь, умудрился эту тушенку несъедобную сожрать! Ящик! И ведь ни разу на желудок не пожаловался! Ни разу! - Старшина затянулся остатками беломорины. - Я сейчас внизу последнюю банку из этого ящика обнаружил, открытую. Хотите посмотреть?
      - Блин, не блевануть бы от таких Неприкосновенных Запасов! Ну только, если посмотреть, надеюсь, что пробовать не будем, - согласился Щеглов.
      - Дневальный, Гаврилюка ко мне! - Скомандовал старшина в коридор.
      - Гаврилюк, срочно к старшине!
      Истошно заголосил дневальный, прибывший на службу пару месяцев назад.   Буквально через минуту в двери возникло красное от позора и забегов по лестницам лицо Гаврилюка.
      - Знаешь что, Игорек, принеси-ка мне ту банку тушенки из НЗ, которую ты не доел.
      - Зачем?
      - Молчать, ослиный желудок! Быстро неси сюда.
      Раздался топот тяжелых ног, несущих откормленное тело каптерщика, и в дверном проеме вновь возник Игорек.
      - Вот.
      Гаврилюк поставил перед старшиной банку со знакомым рисунком и очень старой, выцветшей  бумагой
      - Ага… 1968 год, июнь месяц. Тык она твоя ровесница! - сказал Приходько после того, как внимательно изучил циферки на банке.
      - Ну и как, Игорек?
      Губы Игорька немного задрожали в ожидании очередной вспышки гнева старшины, но он собрался и сказал правду:
      - Ну, если пожарить, посолить, поперчить, то съедобно.
      - Вот сволочь…Ты слышишь, Щеглов, если пожарить, то съедобно.
      - Меня там точно не было, старшина.
      - Я понимаю, что тебя там не было. У тебя, Щеглов, гастрит и ты живешь от головы, а не от желудка, как вот это существо - «Гаврила». Он Родину за три банки тушенки продаст.
      - Нее. Не продам.
      Губы  Гаврилюка задрожали от обиды, он часто заморгал.
      - Теперь давайте посмотрим образец гостовской тушенки от 1968 года.
      Старшина достал модную финку, которую он всю жизнь таскал с собой, брезгливо забрался ножом в банку, отрезал кусок, достал его и протянул на ноже виновнику.
      - Ешь, сволочь.
      - Не могу, жарить надо.
      Подошел Щеглов, спасая Гаврилу от наказания, осторожно взял кусок, помял его в руках и издалека понюхал.
      - Гаврила, как ты это ел? Это же резина, как покрышка автомобильная.
      Он протянул кусок Андрею.
      - Да, очень похожа на покрышку, - сказал Андрей, помяв то, что когда-то было тушенкой.
      Игорек стоял, чуть вздрагивая. Он понимал, что сейчас может потерять самую блатную и сытую солдатскую должность.
      - Старшина, извините меня. Давайте я на кухню на трое суток в наряд.
      - Нет, дорогой, не на трое, а на семь суток в кухонный наряд и прямо сейчас заступаешь. А я в эти дни подумаю, оставить тебя на каптерке или кого-нибудь из молодых взять, у кого с башкой все хорошо. 
      Гаврила вышел. Приходько дождался, пока затихнут его шаги в коридоре, и сказал:
      - Первый раз встречаю такого придурка. Вы же знаете, что обычный залет каптерщика - это бухло, причем, неоднократное и настойчивое. Пару раз были каптерщики, которые были спецы по девкам, да еще такие, что просто шиздец! Один татарин; а второй - не помню, вроде, наш - сибиряк. Сибиряка я вообще раза четыре с поличным брал. Силен был! И то, и другое могу понять, сам был молодой. Но когда вот так…
      Старшина осторожно потыкал пальцем в резиновый кусок тушенки, который лежал перед ним на столе, нервно достал папиросу, закурил, жутко матюгнулся и пошел куда-то по своим делам.
 
      - Эх, Андрюха, вернусь домой - два раза в день буду обедать!
      Они сидели и пили чай в замполитовской. Жириль, закатив глаза, рассказывал, что он будет делать на дембеле?
      - Ты задолбал меня совсем. У тебя какие-нибудь темы, кроме жратвы, еще есть?
      Серега, не обращая внимания на Андрюхин вопрос, продолжал:
      - Устроюсь на мясокомбинат, хоть сторожем, хоть грузчиком, и буду жить, как человек. Знаешь, как в столовке на мясокомбинате кормят?
      «Дедушка»  внимательно глянул на собеседника.
       --Понятно, не знаешь, где уж тебе….
      - Жириль, ты свою морду в зеркале видел? Наверно, нет. С таким фейсом на мясокомбинат не берут. Столовка разорится таких кормить.
      - Злой ты, - Жириль обиделся.
      - Гаврила уже третьи сутки, как  котлы на кухне драит. Сходи лучше проведай корифана.
      - Я вчера после отбоя ходил.
      - Ну и как он там?
      - Очень хорошо. У меня сало было, пришел к нему, он картохи начистил, пожарили и  пожрали. Хорошо!
      Прошло минут пять. Замполитовский паук, наконец, поймал жирную муху и в данный момент потирал лапки в предвкушении сытного обеда. Жириль внимательно наблюдал за паучьим обедом.
      - Эх, пожрать бы чего?
      Закатив глаза, и, чуть брызгая слюной,  выдал Жириль мечтательно.
      - Ага! Но не сейчас, а после отбоя, - ответил Андрюха и тоже глянул на паука -Две радости у солдата-пожрать и поспать.