Другая земля

Другая земля.

С тех событий прошло уже почти тридцать лет. У меня седая голова, больные суставы и внуки, которые уткнулись в свои смартфоны. Но я до сих пор, закрывая глаза, вижу тот день так ясно, будто он был вчера.

Вот скажите, вы верите в сказку? Не спешите усмехаться и крутить пальцем у виска. Я тоже не верил. Я был советским офицером, членом КПСС, материалистом до мозга костей. Для меня небо было формулой подъемной силы, а земля, навигационными ориентирами. Но скажите мне, вы когда-нибудь видели сказку своими глазами? Не в кино, не в книжке с картинками, а вживую, через стекло кабины военно-транспортного самолета?

А вот я видел. И эта память, моё благословение и моё проклятие.

Я вспоминаю тот день, и память услужливо подсовывает не только картинку, но и запахи. Запах керосина, разогретого бетона, дешевых немецких сигарет и той особой, ни с чем не сравнимой затхлости, что живет в обшивке старых военно-транспортных бортов. Было 15 мая 1994 года. Гросс-Дёльн, Германия. Аэродром, который мы покидали, казался вымершим гигантом, с которого сдирали мясо, оставляя лишь голые кости бетонки.

Наш Ил-76 МД, бортовой «780-й», стоял на стоянке, тяжело просев на шасси. Мы были перегружены. Это знали все, но в слух не произносили. Официально, вывозим имущество полка и личный состав. Неофициально, в грузовой кабине, зажатые между контейнерами с ЗИПами и парашютными укладками, стояли чьи-то «Мерседесы» и «Опели», купленные за бесценок, коробки с видеомагнитофонами, сервизы и, кажется, даже пианино замполита. Мы вывозили всё, что могли унести, словно мародеры, покидающие богатый дом перед пожаром.

Экипаж, шестеро усталых мужиков, которым осточертела неопределенность. Я, Александр «Саныч» Волков, командир корабля. Справа от меня, помощник командира (второй пилот) Витя Пчёлкин, молодой, злой на жизнь, вечно с красными от недосыпа глазами. В «аквариуме», стеклянной кабине внизу, возился с картами штурман Петров, наш «мозг», способный проложить курс даже по пачке «Беломора». За спиной, у пульта с бесконечными циферблатами, царствовал бортинженер Сергеев, человек-флегма. Бортрадист Токарев и борттехник Сидоров, отвечающий за погрузку и десантное оборудование, уже заканчивали проверку герметизации люков.

— Саныч, центровка предельная, но в допуске.

Голос Сидорова в интеркоме звучал с характерным треском.

— Если тот полкан ещё хоть ящик тушенки притащит, мы от полосы не оторвемся. Будем до самого Берлина бетон шлифовать.

— Принял, Петрович. Гнать всех в шею. Люки задраить, — скомандовал я, щелкая тумблерами проверки систем.

В кабине стоял привычный гул преобразователей. Стрелки приборов дрогнули и ожили.

— Экипаж, карта контрольных проверок перед запуском.

Мой голос звучал спокойно, хотя на душе скребли кошки. Возвращение в Ростов-на-Дону не сулило ничего, кроме нищеты, разборок и вида на разруху. Здесь мы были чужими, там станем «нахлебниками».

— Запуск первого, — доложил Сергеев.

Свист турбины перерос в мощный, низкочастотный вой, от которого мелко завибрировал пол под ногами. Ил-76 просыпался. Огромная, надежная машина, рабочая лошадка умирающей империи. В грузовой кабине, на откидных сиденьях вдоль бортов, притихли пассажиры, офицер с женой и детьми. Они сидели на узлах, укутанные в куртки, глядя на тусклый свет плафонов. Для них этот гул был звуком надежды, для нас, просто работой.

Набрав высоту, мы оказались в открытом небе. Погода была отличной, видимость хорошая. Я, как командир корабля, внимательно следил за показаниями приборов и работой двигателей. Всё шло штатно, как и предполагалось изначально. Мы болтали друг с другом на различные темы.

— Проклятый «меченый»… — процедил сквозь зубы Пчёлкин, с ненавистью глядя на проплывающие внизу немецкие аккуратные домики. — Иуда. Продал страну за красивые улыбки Тэтчер и похлопывание по плечу от Рейгана. Подвесить бы его за одно место на кремлевской стене, чтобы вороны клевали…

В кабине повисла тяжелая тишина, нарушаемая лишь гулом турбин. Тема была больной, как открытая рана. Мы, элита Военно-Воздушных сил, чувствовали себя не победителями, возвращающимися домой, а побитыми псами, которых хозяин выгнал из будки на мороз.

— Ты думаешь, Ельцин лучше? — горько усмехнулся Токарев. — Один начал, другой продолжил. А в итоге — общее горе. Страну, которую боялся весь мир, сейчас по кускам растаскивают. И мы, элита, везе;м в трюмах не знамя победы, а чьи-то «Мерседесы» и сервизы. Позорище.

— Отставить политзанятия, — буркнул я, хотя у самого внутри всё кипело.

Перед моим мысленным взором встал наш гарнизон. Три года жизни. Место стабильности, который мы сейчас бросали. Мы уходили не просто из Германии. Мы уходили из Истории. Нас вышвыривали спешно, унизительно. Офицеры грузили скарб в контейнеры, жены плакали, понимая, что едут в никуда. Там, на Родине, нас никто не ждал. Там царили бандитизм, рэкет, пустые прилавки и ваучеры, которыми можно было только подтереться.

Союз нерушимый… Какой там, к черту, нерушимый. Расыпался карточный домик.

— А ведь какая страна была, Саныч, — вдруг тихо, с надрывом сказал штурман Петров, откладывая линейку. — Мы полмира держали. Нас боялись и уважали. А теперь? «Вывод войск». Это не вывод, это бегство. Мы сдаем позиции без боя. Наши отцы Берлин брали, кровью умывались, а эти двое… Один пятнистый демагог начал перестройку, которая переросла в перестрелку, а второй, «царь Борис», подписал приговор в Беловежской пуще. Три мужика собрались, сообразили на троих и расчерк росчерком пера убили Империю. Предатели. Оба предатели. Гореть им в аду вечно.

— В Ростове говорят, зарплату задерживают по три месяца, — подлил масла в огонь бортинженер. — Пайки не выдают. Керосина нет. Станем сидеть на бетоне, самолеты ржаветь будут, а мы, спиваться.

— Зато демократия, — сплюнул Пчёлкин. — Свобода, блдь. Свобода сдохнуть под забором.

Я сжал штурвал так, что побелели костяшки. Злость душила. Злость на политиков, на генералов-лизоблюдов, на собственное бессилие. Мы были воинами, у нас в руках была грозная боевая машина, но мы ничего не могли изменить. Мы просто выполняли приказ. Везли барахло и сломанные судьбы на восток, оставляя за спиной Европу, которая смотрела нам вслед с презрительным облегчением.

— Эшелон девять тысяч шестьсот, — монотонно бубнил Петров снизу. — Ветер встречно-боковой, десять метров. Сносит, зараза. Коррекцию ввел.

— Топливная система в норме, расход по графику, — отозвался Сергеев.

Я откинулся в кресле, позволяя автопилоту делать свою работу, но рук со штурвала не убирал. Привычка. Небо было стерильно синим, до боли в глазах.

— Слышали, что в 16-й воздушной говорят? — вдруг ожил в наушниках голос радиста Токарева. — Говорят, в Союзе ваучеры какие-то меняют на «Волги». Брешут?

— На «Волги»… — хмыкнул Пчёлкин, давя окурок в пепельнице. — На бутылку паленой водки тебе их поменяют. Страну растаскивают, а мы тут керосин жжем, везем барахло генеральское. Саныч, вот ты веришь, что нам квартиры дадут в Ростове?

— Мне бы, Витя, до пенсии дотянуть, а там хоть в землянке, — ответил я, сканируя приборную доску.

Авиагоризонт, вариометр, указатель скорости, всё стояло как влитое.

— А я бы в бизнес пошел, — мечтательно протянул Сидоров. — Ларёк открыть. Жвачка, спирт «Рояль», сникерсы. Уважаемый человек.

— Ты сначала этот летающий сарай до полосы доведи, бизнесмен хренов, — буркнул штурман. — Подходим к границе зоны ответственности Варшавы. Сейчас поляки начнут на своем английском цокать, хрен разберешь.

— Высота 8000 метров, курс 180 градусов, — доложил штурман Петров, дымя сигаретой.

Моё внимание вновь сосредоточилось на полёте.

— Принято, — кивнул я, продолжая изучать горизонт.

Впереди по курсу выросла стена облачности. Странная, скажу вам, это была облачность. Слоистая, плотная, с каким-то неестественным фиолетовым отливом по краям, словно синяк на теле неба.

— «Гроза» ничего не дает, засветок нет, — озадаченно произнес Петров. — Чисто, как в аптеке. Но визуально, сплошная стена.

— Обходим? — дернулась рука Пчёлкина к РУДам (рычагам управления двигателями).

— Топлива в обрез на круголя, — возразил Сергеев. — Идем насквозь, по эшелону. Включаю обогрев ПВД.

Как только нос Ила пропорол белую вату, самолет тряхнуло так, словно мы налетели на бетонный блок. Штурвал вырвало из рук, автопилот жалобно пискнул и отключился.

— Держи! — заорал я, хватаясь за «рога» обеими руками. — Витя, помогай!

— Крен левый пятнадцать! Тангаж растет! — орал Петров.

Стрелки приборов сошли с ума. Авиагоризонты завалились, вариометр показывал то набор, то падение с дикой скоростью. Радиовысотомер крутился волчком. В ушах заложило, как при резком снижении, хотя высотомер барометрический показывал стабильные 9600.

— Навигация отказала! Курсовая система, отказ! РСБН, нет сигнала!

Голос штурмана сорвался на фальцет.

— Магнитный компас, смотрите на компас!

«Бычий глаз», резервный магнитный компас, вращался так быстро, что сливался в размытое пятно. В кабине резко запахло озоном, как после грозового разряда, и… ладаном?

Тряска прекратилась так же внезапно, как и началась. Мы вывалились из облака в кристально чистое пространство. Солнце ударило по глазам, но оно было… другим. Ярче. Злее. И стояло оно не там, где должно было быть в два часа дня.

— Штурман, место! — рявкнул я, выравнивая машину.

— Не могу знать! — отозвался Петров. — Доплеровский измеритель скорости и сноса не работает. Омега молчит. Под нами не Польша, Саныч… Я не знаю, что это.

Я глянул вниз и почувствовал, как холодок пробежал по спине под мокрой от пота рубашкой и курткой.

«Что за…» — подумалось мне, и самолёт сбавил высоту, чтобы лучше разглядеть то, внизу.

Под крылом, насколько хватало взгляда, не было ни квадратов возделанных полей, ни ниток автобанов, ни дымов ТЭЦ, ни бетонных коробок городов. Внизу бушевала дикая, первобытная природа.

Огромные лесные массивы, густые и темно-зеленые, словно мох, покрывали предгорья. Деревья там были исполинскими. Даже с высоты нескольких километров отдельные кроны выделялись, как грибы. Реки, чистые, бирюзового цвета, не спрямленные каналами, вились причудливыми змеями, образуя водопады такой высоты, что Ниагара показалась бы ручейком.

— Высота по давлению 760, пять тысяч, — доложил штурман, но в голосе его сквозил ужас. — Саныч, я вижу горы по курсу. Высокие. Эшелон безопасный, но… рельеф абсолютно незнакомый. Карты можно выбросить.

— Витя, что с эфиром?

— Эфир чист, как слеза младенца. Ни шума, ни морзянки, ни гражданских, ни вояк. Спектр пустой. Мы оглохли, или тут никто не живет.

Но они жили.

— Командир, справа под сорок, удаление визуально десять, — напряженно произнес Сидоров. — Вижу дымы. Много дымов. Похоже на пожары.

— Снижаемся, — принял я решение. — Нужно визуально привязаться хоть к чему-то. Экипаж, внимание, идем на снижение. Сергеев, следи за режимом.

— Есть следить.

Мы провалились до двух тысяч метров. Теперь детали проступали пугающе отчетливо.

Внизу, в долине между двумя скалистыми хребтами, шло сражение. Это не было похоже на современную войну. Никаких вспышек артиллерии, никаких трассеров. Но огромные массы… существ? Людей? Они сталкивались, как две волны.

— Бинокль мне! — крикнул я.

В оптике все приблизилось. Я увидел блеск. Тысячи искорок. Металл? Доспехи? В центре одного из построений двигались какие-то неуклюжие деревянные конструкции, напоминающие осадные башни. А с другой стороны…

— Твою мать, — выдохнул Пчёлкин. — Саныч, скажи мне, что у меня белая горячка. Пожалуйста.

— Я тоже это вижу, Витя, — сухо ответил я.

На флангах одной из «армий» бежали звери. Огромные, серые, похожие на волков, но размером с лошадь. На них сидели всадники.

— Володя, сделай попытку связаться с землей, пусть проверят наши координаты, — приказал я бортрадисту.

Тот лихорадочно защелкал тумблерами, но ответа не последовало. Радиосвязь не существовала в этом мире.

— Товарищ капитан, связи нет! — встревоженно доложил тот.

Люди, что сражались внизу, подняли головы и битва прекратилась. Все они смотрели на нас, диво дивное, а мы на них. Кто мы для них, огромная железная птица?

— Проклятье.

Я призадумался. Что происходит? Неужели мы каким-то образом переместились в другое измерение? Такое казалось невозможным. Но факты были налицо. Незнакомый ландшафт, отсутствие связи. Мы летели над неизведанными землями. Нечто подобное могло произойти только в фантастическом романе, которыми я зачитывался в далёком детстве.

— Посмотрите, вон там, — вдруг указал борттехник Сидоров.- Похоже на древние развалины, а рядом, огромный замок на скале! И вроде бы, млять,… Да нет, не может быть!

— Азимут 20, выше нас! Идет на пересечение курсов! — завопил штурман, вжимаясь в остекление носовой кабины. — Размер цели… огромный! Это не птица!

Я задрал голову. На фоне ослепительно синего неба, закрывая собой солнце, на нас падала тень. Существо было колоссальным. Размах крыльев, метров тридцать, не меньше, почти как у нашего Ила. Кожистые, перепончатые крылья, мощное мускулистое тело, покрытое чешуей, отливающей багровым золотом. Длинная шея вытянулась, и я отчетливо увидел гребень на спине и хвост, работающий как руль направления.

— Уходим левым виражом!

Рефлексы сработали быстрее разума. Я заложил штурвал влево, давя на педаль. Тяжелая машина со ста тоннами веса неохотно, с натужным воем, начала валиться на крыло.

Существо, заметив нас, не испугалось. Наоборот, оно сложило крылья и камнем ринулось на перехват.

— Он нас атакует! — визжал радист. — Он думает, мы добыча!

— Сергеев, взлетный режим! — орал я, чувствуя, как вибрирует штурвал. — Максимал! Уйдем по скорости!

Дракон, а это был именно он, мать его, дракон из детских сказок, пронесся метрах в пятидесяти от нашего правого борта. Я успел разглядеть его глаз, вертикальный желтый зрачок, полный ярости и удивления. Он открыл пасть, усыпанную кривыми ножей-зубов, и оттуда вырвалась струя… нет, не огня. Какая-то черная копоть, которая мгновенно вспыхнула, но поток воздуха от наших турбин сбил пламя.

Турбулентность от его пролета тряхнула нас так, что в грузовом отсеке что-то с грохотом упало.

— Параметры двигателей в норме! — доложил бортинженер, хотя голос его дрожал. — Температура газов растет!

— Хрен тебе, ящерица, — прорычал Пчёлкин, вцепившись в штурвал до белых костяшек. — У нас четыре движка по двенадцать тонн тяги! Попробуй догони!

Ил-76 ревел, набирая скорость. Дракон сделал боевой разворот, удивительно грациозный для такой туши, но тягаться с реактивной авиацией в горизонте он не мог. Мы отрывались.

— Борттехник, что в грузовой? — спросил я, вытирая пот со лба.

— Пассажиры в панике, жена Васильича в обмороке. Полковник орет, требует оружие, хочет стрелять!

— Успокоить! Сказать, что попали в зону грозовой активности! Никого к окнам не пускать!

— Легко сказать.

Мы летели над долиной. Дракон отстал, превратившись в точку, но внизу открылись новые чудеса. Замок, который мы видели издалека, теперь был прямо под нами. Он вырастал из скалы, словно ее естественное продолжение. Высокие шпили, соединенные ажурными мостами. И никакой грязи, никакого средневекового смрада. Белый камень, синие крыши. Вокруг замка, на террасах, цвели сады таких цветов, которых я в жизни не видел. Неон-розовые, кислотно-салатовые.

— Дайте оптику, быстро! — протянул я руку, не отрывая взгляда от приближающегося замка.

— Опять?

— Быстрее!

Штурман вложил мне в ладонь тяжелый бинокль. Я прижал окуляры к глазам, подкручивая фокус. Картинка дрожала от вибрации двигателей, но то, что я увидел, заставило меня забыть, как дышать.

На одной из террас, выложенной белым мрамором, среди этих невозможных цветов, стояла девушка. Она была так близко, что мне казалось, я могу дотянуться до неё рукой. Ветер, поднятый нашим гигантом, трепал полы её длинного одеяния, платья глубокого изумрудного цвета, расшитого золотом, с длинными рукавами, какие носили боярыни в старину или принцессы в сказках.

Но не одежда поразила меня. Её красота была… болезненной, ослепительной. Бледная кожа, словно фарфор, темные волосы, ниспадающие водопадом до пояса, и тонкие, аристократические черты лица, полные какого-то неземного благородства.

Скажу сразу, вспоминая сейчас, скорее всего, многие детали я дорисовал, так как мы находились на расстоянии. Хотя у меня тогда в руках и находился мощный бинокль, но возможно воображение закончило картину. А может и нет, кто его знает. Если в этом мире водились драконы, так почему бы там не быть волшебству, которое помогло мне увидеть всё чётко.

Она не испугалась рева двигателей. Она медленно подняла голову.

В бинокль я увидел её глаза. Огромные, фиолетовые, как грозовое небо. На мгновение, всего на долю секунды, наши взгляды встретились. Я, уставший русский мужик в потной летной куртке, несущийся на железной птице сквозь чужое небо. И она, хозяйка этого замка.

Кто она была? Принцесса, запертая в башне? Могущественная волшебница, вышедшая посмотреть на странных гостей? Или чья-то жена, тоскующая в золотой клетке?

В её взгляде я прочел не страх, а безмерное удивление и… надежду? Она сделала шаг к краю перил, протянув руку в нашу сторону, словно умоляла забрать её с собой, или, наоборот, пыталась остановить нас, предупредить о чем-то.

— Господи, какая красивая… — выдохнул я, опуская бинокль, потому что глаза заслезились от напряжения. — Таких просто не бывает.

Сердце защемило острой, пронзительной тоской. Я почувствовал себя чудовищем, вторгающимся в рай.

— Саныч, смотри на реку! — позвал штурман. — Там… корабли.

— Какие ещё, к чёрту, корабли, — отозвался я, всё ещё находясь под впечатлением от увиденного.

По широкой реке шли суда. Но у них не было парусов. Над палубами вращались какие-то хрустальные сферы, испускающие свечение, и корабли шли против течения без вёсел.

— Это не прошлое, — тихо сказал Пчёлкин. — Это вообще не Земля. География другая. Физика… вы видели, как этот ящер махал крыльями? При такой массе он должен был упасть. Тут гравитация другая, или воздух плотнее.

— Топливо, командир, — напомнил Сергеев. — Мы жжем керосин. Если это не Земля, где мы будем садиться? На поляну к эльфам? У нас стойки шасси уйдут в грунт, и мы скапотируем. Взорвемся к чертям.

Это был отрезвляющий момент. Красота красотой, но 170 тонн металла и живых людей нужно было куда-то девать.

— Ищем вход! — скомандовал я. — Мы вошли через облако-аномалию. Значит, выход должен быть таким же. Штурман, смотри в оба! Любая странность, любой туман, любое искажение воздуха!

Мы наматывали круги над этим невозможным миром уже десять минут. Горючее таяло. Надежда тоже.

— Слева, курс 270! — заорал Петров. — Вижу марево! Похоже на вихрь, висит прямо над озером!

Я посмотрел влево. Действительно, над зеркальной гладью огромного озера висело облако, но оно не плыло по ветру, а вращалось вокруг своей оси, напоминая гигантскую воронку, положенную на бок. Внутри него вспыхивали молнии.

— Выглядит хреново, командир, — сказал Пчёлкин. — Если это смерч, нас разломает.

— А у нас есть выбор? Садиться на скалы к драконам?

Я перевел Ил в набор высоты, разворачиваясь на эту воронку.

— Всем пристегнуться! Экипаж, полная готовность! Приготовиться к сильной болтанке. Возможно, разгерметизация.

Мы неслись на это вращающееся облако. Оно пульсировало, меняя цвет с серого на тот самый, фиолетово-чернильный.

— Срань какая-то! — пробормотал я, чувствуя, как дрожат руки. — Господи, если ты есть, вытащи нас к нормальным плохим дорогам и дуракам, только не это всё!

Удар.

На этот раз было ощущение, что мы врезались в воду. Самолет затрещал. Стекло кабины покрылось сеткой электрических разрядов. Огни Святого Эльма плясали прямо перед моим лицом. Гул двигателей изменился на визг. Меня вдавило в кресло с такой силой, что потемнело в глазах. Перегрузка 3, 4… Мы падали или взлетали? Понять было невозможно. Пространство вокруг вывернулось наизнанку. Я слышал крики экипажа, но они звучали как будто замедленно, с диким эхо.

Ревя двигателями, наш громадный Ил-76 устремился вперед, входя в облако, пронзая его насквозь. И вот, пройдя сквозь плотную пелену, мы оказались… над привычными равнинами. Внизу простирались знакомые нам поля и селения. Я облегченно выдохнул.

И вдруг, тишина. Вернее, ровный, привычный гул Д-30КП. Тряска исчезла.

За бортом была серая, унылая, родная облачность. Дождь барабанил по стеклу. Обычный дождь, вода, а не магические искры.

— Компас! — выдохнул штурман. — Компас стоит! Курс 185!

— Радиовысотомер работает! Высота семь тысяч!

— РСБН захватил маяк! — дрожал от счастья голос радиста. — Слышу Варшаву-Контроль! В эфире польская речь и английский! Саныч, мы дома! Твою мать, мы дома!

Пчёлкин трясущимися руками пытался достать сигарету, но пачка выпала у него из рук. Он посмотрел на меня безумными глазами. Лицо у него было серое, как пепел.

— Саныч… мы же там были… минут пятнадцать, да?

Я посмотрел на бортовые часы.

— По часам полета прошло три минуты с момента входа в первое облако, — хрипло сказал я. — Всего три минуты.

— Но мы же сожгли тонну керосина! — вмешался бортинженер Сергеев, тыча пальцем в расходомер. — Посмотрите на остаток! У меня минус полторы тонны от расчетного! Куда они делись за три минуты?!

Мы переглянулись. Это было единственное материальное доказательство. Топливо. Его не было. Мы действительно маневрировали там, уходя от дракона, снижаясь и набирая высоту.

Весь полет до Ростова мы молчали, каждый размышляя о случившемся. Что это было? Временной или пространственный сдвиг? Или мы действительно пересекли границу между измерениями? Вопросов имелось больше, чем ответов.

Ростов встретил нас низкой облачностью и разбитой рулежкой. Когда колеса коснулись бетона и мы покатились к стоянке, в кабине стояла гробовая тишина. Никто не шутил про «Волги» и ларьки.

Мы зарулили, выключили двигатели. Гул стих, уступая место тикам остывающего металла.

— Командир, что писать в бортжурнале? — тихо спросил Петров. — И в полетном листе? Причина перерасхода топлива?

Я снял гарнитуру и потер лицо ладонями.

— Напишешь: «Встречный ветер неустойчивого направления, обход грозового фронта».

— А если расшифруют «черный ящик»? МСРП (магнитный самописец)? — спросил Пчёлкин. — Там же записаны все параметры. Рули, высоты, обороты… Наши маневры… Они решат, что мы тут пьяные высший пилотаж крутили.

— Пленку засветить, — жестко сказал я. — Или размагнитить. Сбой оборудования.

— А пассажиры? Полковник видел дракона.

— Полковник пил спирт с момента взлета, — отрезал я. — Ему привиделось. Белочка. Его жена в обмороке, а дети… Никто нам не поверит, мужики. Нас спишут в дурку. Вы хотите летать? Или хотите в психушку и без пенсии?

— Летать, — хором выдохнули все.

— Тогда молчать. Мы видели грозу. Сильную, необычную грозу. Всё.

Мы вышли из самолета на влажный ростовский воздух. Техник на земле удивленно посмотрел на нос самолета.

— Товарищ командир, вы где летали? Птицу поймали?

— А что такое? — с подозрением поинтересовался я.

— Да вон, — указал он подбородком.

Я подошел ближе. На обтекателе радиолокатора, прямо по центру, был глубокий, рваный след. Словно от гигантского когтя. А в трещине застряла чешуйка. Размером с тарелку. Золотисто-багровая. Она медленно тускнела на глазах, превращаясь в серую пыль, пока я на неё смотрел. Через секунду ветер сдул этот серый порошок, и осталась только царапина.

— Птицу, — кивнул я, чувствуя, как дрожат колени. — Большую, сука, птицу.

Одно я знаю точно, часть меня осталась там, в том небе.

После того полета моя жизнь потекла своим чередом. Грязным, трудным, земным чередом 90-х. Безденежье, развал армии, увольнение в запас, попытки торговать на рынке, инфаркт… Я жил как все, тянул лямку. Но по ночам, когда жена засыпала рядом, я лежал и смотрел в потолок, вспоминая тот фиолетовый блеск в глазах незнакомки.

Я тосковал. Тосковал по тому, чего у меня никогда не было, но что, как оказалось, существует где-то совсем рядом, за тонкой пеленой облаков. Мы все мечтаем о чуде, но когда чудо случается, мы в страхе жмем на газ, убегая обратно в свою привычную серость. Я сожалел. Господи, как же я сожалел!

Я жалел, что мы нашли выход. Жалел, что не посадил самолет на ту зеленую поляну, пусть даже сломав шасси. Жалел, что не остался в том мире, где драконы парят над замками, а реки текут бирюзой.

Та дверь в сказку закрылась навсегда. Красавица на террасе, волшебный лес, исполинский дракон, всё это растаяло, как дым. Мне осталась только память и щемящее чувство потери. Потери дома, который я нашел на три минуты и тут же потерял навсегда.

А вы говорите, сказок не бывает… Бывают. Просто мы разучились в них оставаться.

***

Из Личных Хроник Магистра Элдора из Дома Лумар, Верховного Толкователя Небесных Знамений и Хранителя Звёздных Скрижалей.

Записано в час Ночной Совы.

День Лазурного Ветра, 17-й месяц Тишины, год 12 307 от Основания Элиона.

Утро этого дня не предвещало ничего, кроме привычной рутины. Я провел первые часы рассвета в Северной Башне, калибруя линзы главного телескопа. Эфирные потоки были спокойны, лей-линии, пронизывающие наш мир, гудели тихо и ровно, словно сытые мурианске коты. Солнце Элиона, наше великое Золотое Око, лениво поднималось над пиками Хребта Молчания, окрашивая снежные шапки в цвет молодой крови.

Лорд Кайран ещё с вечера приказал готовить охоту на небесных скатов в долине, а леди Лирэль, как обычно, ушла в свои висячие сады, чтобы петь утренние гимны цветам-крикунам. Мир был неизменен, застывший в своем вечном, благословенном равновесии.

Но в полдень, когда солнце коснулось вершины Зеркальной Иглы, ткань реальности дрогнула.

Я почувствовал это не ушами, а костями. Глубокая, тошнотворная вибрация прошла по полу обсерватории. Пыль на столах разом поднялась. Мои астролябии жалобно зазвенели. Это не было похоже на магический всплеск. Магия звучит как звон струны или треск огня. Это был гул. Грохот, чуждый нашему миру. Грохот металла, разрывающего воздух грубой силой, без капли изящества левитации.

Я бросился к балкону. Над Лесом Стражей, там, где небо обычно девственно чисто, возникло искажение. Воздух скручивался в спирали, выплевывая клубы серого пара, и из этой раны в пространстве вывалился Он.

Это был колоссальный конструкт. Я видел небесных китов Моря Туманов, видел боевые баржи Империи Заката, но этот объект превосходил их своей чужеродностью. Его корпус, гладкий, лишенный чешуи или рун защиты, блестел мертвенным серо-белым светом, подобно полированному клыку великана. У него имелись крылья, неподвижные, жесткие, торчащие из верхней части туловища, словно у распятой птицы, но они не махали.

Как оно держится в воздухе! — пронеслась паническая мысль. — Без взмаха, без видимых кристаллов антигравитации?»

Под его крыльями висели четыре громоздкие бочки, из которых вырывался невидимый жар, искажающий воздух позади, и тянулись длинные, грязные хвосты черной копоти.

— Оно горит! — прошептал я, хватаясь за перила. — Оно падает!

Но оно не падало. Оно ревело. Этот звук оказался ужасен. Монотонный, сверлящий вой тысячи демонов, запертых в железные трубы. Он давил на уши, заставляя вибрировать даже каменную кладку замка. Стражи на стенах побросали копья, закрывая головы руками. Птицы в лесу замертво падали с веток от разрыва сердца.

Ковчег шел низко, преступно низко для такого гиганта. Он двигался с пугающей скоростью, рассекая облака не магией, а одной лишь тупой, яростной инерцией. На его высоком хвосте я успел заметить странный символ, красную звезду, очерченную белым. Знак неизвестного Дома? Или метка проклятия?

И тут тень накрыла долину. С Пика Ветров сорвался Валдрун, наш старейший Дракон Хранитель. Его чешуя, золото с багрянцем, сверкала на солнце. Валдрун был огромен, он был гордостью Лорда Кайрана, но рядом с пришельцем даже он казался… уязвимым.

Я видел через увеличительную трубу, как ящер, сложив крылья, ринулся на перехват. Он, как и любой зверь Элиона, принял небесного гостя за соперника.

— Нет! — крикнул я в пустоту. — Не трогай его, глупый ящер! Это не живое!

Валдрун открыл пасть, собираясь выпустить струю плазменного огня, но поток воздуха от пламени чужака был такой силы, что дракона просто сдуло в сторону, как осенний лист. Чудовищная железная птица даже не дрогнула, лишь ускорила свой бег, оставляя за собой шлейф ядовитого смрада, от которого Валдрун шарахнулся, чихая и теряя высоту.

Пришелец не атаковал. У него не было когтей, не было клыков. Он просто уходил, набирая скорость, недоступную ни одному живому существу нашего мира.

Я перевел взгляд ниже, на Белую Террасу. Там, среди своих драгоценных, поющих на ветру цветов, стояла леди Лирэль. Ветер, поднятый пролетом гиганта, рвал её изумрудное платье, расшвыривал длинные черные волосы, но она не отступала. Она стояла у самого края мраморных перил, вцепившись в них побелевшими пальцами.

В её позе не было страха. Лорд Кайран уже бежал к ней, выкликая стражу, но она его не слышала. Она смотрела вверх.

Я направил кристалл усиления зрения на кабину странного корабля. Его «голова» была прозрачной, состоящей из множества граненых стекол. И там, внутри, сидели… люди.

Не демоны, не духи эфира. Люди. В странных шлемах, в одеждах.

Один из них, тот, что сидел слева, смотрел вниз. Прямо на неё.

Леди Лирэль подняла руку. Это был непроизвольный жест. То ли приветствие, то ли мольба. Я видел её лицо в тот момент. На нём застыло выражение такого мучительного восторга, такой пронзительной узнаваемости, словно она ждала этого ковчега всю свою жизнь.

— Забери меня… — прочитал я по её губам, хотя шум заглушал всё. — Покажи мне…

Корабль пронесся над замком. Его тень на мгновение поглотила нас, и в этом мгновении Лирэль казалась не хозяйкой Садов Луны, а пленницей, увидевшей в окне темницы проходящее войско освободителей, которое прошло мимо.

Когда гул начал стихать, уходя к Восточным Пределам, я бросился к Сфере Согласия. Моя лаборатория сходила с ума. Писец-автоматон лихорадочно чертил на пергаменте ломаные линии, разбрызгивая чернила.

— Анализ среды! — скомандовал я, возлагая руки на пульсирующий кристалл. — Источник энергии объекта?

Сфера отозвалась тревожным багровым пульсом.

«Магии не обнаружено, — шептал голос в моей голове. — Эфирный фон нулевой. Движение осуществляется за счет взрывного сжигания ископаемой органики».

Я похолодел. Они летали на взрывах? Они сидели верхом на бочке с жидким огнем? Безумцы. Гениальные, отчаянные безумцы.

Но самое страшное показал анализатор жизненных ритмов. Я настроился на остаточный след их душ.

— Частота вибрации их ауры… — пробормотал я, не веря глазам. — Она слишком медленная. В нашем мире, где эфир пропитывает каждый камень, их кровь начала бы закипать. Их сердца остановились бы через час.

Они были здесь чужими настолько, насколько рыба чужда пустыне. Воздух Элиона, насыщенный маной, для них, настоящий яд. А их мир… вероятно, серый, тяжелый мир, где нет магии, и им приходится строить железных чудовищ, чтобы покорить небо.

Вечером, в Зале Затихающих Светил, ужин проходил в напряженной атмосфере. Слуги, разливая звездное вино, тряслись так, что капли падали на скатерть. Шепот полз по замку: «Колесница богов», «Предвестник конца», «Повозка Тёмного».

Лорд Кайран, мощный мужчина со шрамом на щеке, яростно резал мясо горного вепря. Он был зол. Вторжение в его владения, которое он не смог ни предотвратить, ни понять, уязвило его гордость.

— Я удвоил караулы на стенах, — бросил он, не поднимая глаз. — Лучникам выданы стрелы с наконечниками из грозового камня. Если эта штука вернётся, мы её собьём.

— Вы не собьёте её, милорд, — тихо возразила леди Лирэль.

Она почти не притронулась к еде. В её глазах всё ещё стоял тот блеск.

— Оно летело быстрее звука собственного крика. Валдрун выглядел рядом с ним неуклюжим щенком.

— Это была иллюзия! — рявкнул Кайран, отбрасывая нож. — Фокус Тёмных Магов с Запада! Магистр Элдор, скажите ей! Это ведь был морок?

Я вздохнул, вертя в руках бокал.

— Боюсь, что нет, милорд. Сфера Согласия не ошибается. Это была материя. Плотная, тяжелая материя. Десятки тысяч локтей металла. И внутри были живые существа.

— Существа… — подалась вперёд Лирэль. — Я видела одного. Мужчину. У него было усталое лицо. Он не выглядел завоевателем, Кайран. Он выглядел… потерянным. Как путник, сбившийся с тропы в метель.

— Потерянным? — усмехнулся Лорд. — Они чуть не снесли шпиль моей цитадели! Они напугали дракона! Это разведчики, Лирэль. Шпионы.

— Шпионы не летают на грохочущих птицах, — парировала она. — Магистр, вы сказали, они не могут здесь жить. Почему?

— Наш мир слишком ярок для них, леди, — пояснил я, подбирая слова. — Представьте, что глубоководную рыбу вытащили на солнце. Наша магия, наш эфир, он сожжет их нервную систему. Они прибыли из мира, где законы природы иные. Более… жесткие. Там, где нет чудес, их приходится создавать руками. Из железа и огня.

— Мир без чудес… — прошептала она, и в голосе её прозвучала бездна сочувствия. — Каким же холодным должно быть их небо. И всё же, они смогли подняться в него. Вопреки всему. Это ли не истинное величие?

Кайран фыркнул, наливая себе вина.

— Это гордыня. Строить железных птиц, поднимающихся выше облаков, путь к падению. Вспомни легенды о Древних. Хорошо, что они убрались.

— А куда они делись? — спросила леди.

— В «Око Бури» над озером Мира, — ответил я. — Я отследил их траекторию. Они направили свой корабль прямо в аномалию, в вихрь хаоса. Любой наш корабль там бы развалило на щепки. Но их «ковчег»… он просто пронзил бурю, как игла ткань. И исчез. Дверь захлопнулась.

— Они вернулись домой, — констатировала Лирэль. — В свой мир. Но теперь они знают, что есть мы. Что есть цвета, которых нет у них. Что есть драконы.

— Пусть знают, — отрезал Кайран. — Лишь бы не возвращались. Наш мир не для железных птиц. У нас есть свои крылья.

— Да, милорд, — покорно согласился я, склоняя голову.

Спорить с Лордом, когда он в таком настроении, бесполезно.

Ужин закончился в молчании. Лорд ушел проверять посты, гремя сапогами. А леди Лирэль подошла к высокому стрельчатому окну. Двойные луны Элиона заливали зал серебряным светом.

— Магистр, — позвала она, не оборачиваясь. — Вы верите в судьбу?

— Я верю в движение звезд, леди.

— А я думаю… думаю, что нам сегодня показали сон. Чей-то чужой сон. Мы приснились им, а они, нам.

Она прижала ладонь к холодному стеклу, глядя мечтательно туда, где ранее в небе пронеслась железная птица, единственное доказательство того, что сказка была реальностью.

— Жаль, — тихо вздохнула она, и я увидел, как по её щеке катится слеза, сверкая в лунном свете как алмаз. — Жаль, что мы не смогли сказать им, что мы — не сон. Что мы тоже живые. И что мы… будем ждать.

Постскриптум, добавленный на рассвете.

Я не спал всю ночь. Я пересчитывал формулы, проверял записи кристаллов. Всё сходится. Разлом был случайностью. Вероятность повторения, один на миллион циклов.

Но я сохранил этот свиток в Особом Архиве. Я назвал его «Хроника Железного Странника».

Я записал всё это не для истории, а для памяти. Потому что чудо, оно ведь не в металле и не в магии. Чудо было во взгляде. Во взгляде, брошенном через бездну миров, между мужчиной в небесном корабле и женщиной на земной террасе.

Они были разделены всем. Пространством, временем, самой природой материи. Но на миг они были едины в своем удивлении.

Пусть их сосуд найдёт дорогу в свою гавань. Пусть их «земля» примет их обратно.

Но я знаю одно, Элион изменился. Мы больше не одни. Где-то там, за завесой облаков, есть мир, где люди не умеют колдовать, но умеют летать на силе собственной дерзости.

И я боюсь представить, что случится, если однажды они научатся открывать двери сами.