Игра в жизнь. Эпилог

Эпилог 

Слезы? Нет, это дождь. Больно? Нет, все в порядке. Вместе? Увы, но мы врозь. Сны? Мне они не понятны. Память? Ее не сотрешь. Сердце? Разбито - не склеишь. Мысли? Они все с тобой. Чувства? Их не изменишь…

    Она любила ночь и безумные огни, расцвечивающие улицы с наступлением темноты. Она любила после работы, забыв обо всем, просто сесть в машину и выехать за город, на возвышенность, с которой город в сиянии разноцветных витрин казался каким-то сказочным, совсем не таким, каким виделся при свете дня.  Что-то пьянящее, притягательное, что-то несбывшееся из детских снов было в тех огнях…
     Она часть этого города. Она не знает, что такое отдых, она давно не боится сложных проблем в своем бизнесе и решает их с удовольствием, граничащим с остервенением. Она теперь может позволить себе все, но… иногда задумывается, зачем ей это?
     И тогда понимает, что вся эта мишура с бизнесом, деловыми контактами и сделками - лишь стремление забыться в работе, уйти от мыслей, чтобы не думать об Андрее.
     Как это может быть? Как?! Как может мелодия «шербургских зонтиков», которую они любили слушать вдвоем, делать больно? Как его любимый фильм «Горячий снег», случайно увиденный в телике подруги, вырвать рыдания, чуть ли не истерику из ее души? Где он сейчас, что с ним?! Тот, который ушел когда-то, не сказав ни слова…
     Было время, когда она просто замкнулась. Закрыла двери, чтобы чувствовать себя в безопасности. Но проблема в том, что с каждым годом ты закрываешь всё больше дверей, пока в конце концов не задумываешься: а сможет ли кто-нибудь снова попасть внутрь…
     Теперь работа – её жизнь. Она принадлежит только себе. Но странным образом в ней, отнюдь не мирно, уживаются две женщины: одна желает получить от жизни всю страсть, всю радость, приключения, какие только может она дать. А другая хочет оставаться рабыней тихого повседневья, семейного очага, всего того, что можно без напрягов запланировать и исполнить. Она — мать и жена,  и любовница одновременно, и обе живут в ее теле и яростно сражаются друг с другом.
     Она останавливает машину у сквера «Юных коммунаров» и, прихватив из багажника плед, усаживается на лавку, прикрыв плечи пледом. Она сидит на лавочке, курит и не знает, что делать со своей жизнью. На часах около двух ночи…
     Редкие прохожие кидают на нее удивленные взгляды. Она сидит, завернутая в плед… и плачет. Давно, как давно она не была в его объятиях! Год? Два? Вечность. Звонит телефон, и она вздрагивает…
     - Где ты, милая? – голос Валентина звучит встревожено. – Я беспокоюсь!
     - Я скоро буду! – она пытается отвечать твердо, но голос предательски сипит.
     Она открывает «контакты» и видит его номер. Она смотрит на номер, смотрит так, как будто видит его впервые, и понимает, что даже если она грохнет сейчас телефон об асфальт, то память ее все равно услужливо воспроизведет его… Она всегда страдала и злилась, что эти бесконечные дни ожидания дают ей всего-навсего десять-двадцать минут любви и тысячи часов – чтобы думать о своем возлюбленном и представлять, как замечательно было бы, если б они сейчас хотя бы поговорили.

     Она садится в машину и едет к его дому. И вдруг вспоминает давний разговор с дочерью.
     - Ненавижу когда говорят: просто забудь его и живи дальше! Хорошо! Тогда вы просто оторвите себе голову, вырвите сердце и живите дальше... - произнесла она вслух, позабыв, что ребенок в машине, рядом с нею.
     - Кого ты должна забыть, мама? – дочь распахнула удивленные глазенки.
     - Иногда приходится прощаться с тем, кого любишь, милая... Это неизбежно, если ты растешь.
     - А все оставляют кого-нибудь, кого любят, когда вырастают? — спросила Дашка.
     - Почти все... А иногда оставляют даже самих себя. Наверно, это, в конце концов, одно и то же…

     Не надеясь ни на что, она набрала номер…
     - Алло, - он говорит тихо и хрипловато спросонья.
     Она молчит и давится слезами.
     - Ты еще помнишь меня? – говорит она, наконец.
     - Зачем ты спрашиваешь? – говорит он, и его голос обретает привычные оттенки нежности. – Ты все знаешь сама.
     - Ты… Ты не один? – вдруг спрашивает она, понимая бестактность своего вопроса. – Рядом с тобою жена, любовница… неважно, женщина?
     - Я один, - говорит Андрей. – Один!
     - Ты еще помнишь меня? – повторяет она тихо, как будто боясь, что кто-то услышит. – Давай увидимся…
     - Зачем? – в его голосе звучит боль. – Ты ведь замужем, а значит, я не тот, кто тебе нужен. К тому же, я никогда не принадлежал к числу тех, кто терпеливо собирает обломки, склеивает их, а потом убеждает себя и других, что починенная вещь ничуть не хуже новой. Что разбито, то разбито. И уж лучше я буду вспоминать о том, как это выглядело, когда было целым, чем склею, а потом до конца жизни буду лицезреть трещины. Извини, милая, но я не хочу больше рвать душу ни себе, ни тебе.
     - Послушай! – говорит она сквозь рыдания. - Не надо говорить, не надо вспоминать!  Просто давай увидимся. Я напротив твоего дома. Выйди!
     Она снова разворачивает плед, ее  знобит… Ей холодно? Или это холодное ожидание холодного мужчины?
     Андрей выходит в майке и спортивных штанах… Она смотрит на него, закусив губу, и понимает, что всегда любила только его и никого больше. Он не изменился, такой, как был всегда. Она его так давно знает, так хорошо помнит. Она вдруг понимает, что маниакально его любит, боится этого ощущения и знает, что ей не избавиться от него. Что же делать? Жить дальше, приумножая капитал и убивая чувства?
     Она стоит у машины на высоких каблуках, в обтягивающем черном сарафане, напоминающем змеиную кожу… Она его ждет. Волосы растрепаны, глаза, уставшие от слез, и… сердце, растерзанное на части.
     Она слишком поражена, чтобы двигаться. Ей кажется, что если она пойдет ему навстречу, все клетки ее тела воспламенятся. Она вдруг подумала, что безумно любит его уже двенадцать лет.. Они были счастливы когда-то…
     Во время их разлуки  что-то странное произошло с её чувствами. Они  болезненно усилились, будто она была вынуждена отказаться от какого-то эликсира, поддерживающего ее жизнь. Теперь она не знала, что мучительней — жить с этой пустотой или вновь быть с ним.
     Он не скрывает восхищения от её сексуального наряда и вдруг… широко улыбается. Только он умеет вот так улыбаться, сразу же обезоруживая собеседника своей улыбкой.
     - Надо же, какая красавица досталась этому увальню Валентину! – говорит Андрей, и в его словах нет злости.
     - Да, - говорит она, робко улыбаясь, и протягивает ему руку. – Но ты ведь просто исчез. Без слов. Даже записки не оставил.
     - Нас сдернули по тревоге, - говорит Андрей, мрачнея. – У меня не было и двух минут лишних, чтобы написать тебе. Что ж, ты знала, что меня могут вызвать в любой момент, и я обязан буду все бросить и встать в строй. Я как-то говорил тебе, что войны будут всегда, потому что так устроены люди. Женщины — нет. Но мужчинам нужна война — и, поверь, не меньше, чем женская любовь. А моя профессия – война. Ты помнится, говорила, что готова к этому.
     Она чувствует, как ноги становятся ватными… И понимает, что как бы глубоко она не прятала в себе самоё себя, - свои желания, опасения, откровения, желания откровений, страхи принадлежаний, независимые и охраняемые злыми псами недоверия территории искренности, ей не скрыться от этой любви…
     - Господи! – говорит она, и ее голова безвольно склоняется на грудь Андрею. – Ну почему мы начинаем чувствовать боль души, только когда болит? Необъяснимая штука — душа. Никто не знает, где находится, но все знают, как болит.
     - Ты похорошела, - говорит Андрей. – Стала еще более женственной, что ли…
     - Спасибо. Ты был тем стимулом, который сделал меня такой!
     Она берет его за руку и увлекает в машину. Она уже знает, чего хочет. Она хочет быть счастливой… Хотя бы раз за те беспомощные, одинокие три года, в течении которых она пыталась излечиться от зависимости… От него.
    Годы разлуки словно облетели, опали  с них, как шелуха, и прошлое властно вступило в свои права, обдавая обжигающим накалом прежних чувств…
     Андрей нежно обнимает ее. Он прекрасно знает, каково оно, когда болит… И пусть даже из-за её же ошибки или каприза, неважно…
     - Не делай мне так больно, как тогда… Не бросай меня! Пожалуйста!
     Они лежат на разложенных сиденьях, как нагрешившие студенты, и курят. Она мельком смотрит на приборную панель… Их счастье длилось ровно двадцать минут… Двадцать минут её счастья. Она знает, что завтра будет еще больнее, но лучше пусть так…
     Она его любит, она его всегда будет ждать. А он в очередной раз уйдет и не скажет «до свидания». Он снова сделает так же, снова лишит ее покоя. А она его простит. Ей надоело существовать в скорлупе, в которой она пыталась спрятаться от него, ведь все эти годы, куда бы она не посмотрела, она везде видела только одно – его рядом нет...
     - Знаешь, - говорит она и целует его лицо. – Я написала стихи. Они посвящены тебе, мой родной. Хочешь прочту?
     - Конечно, хочу! - говорит Андрей и целует ее глаза.
     Вот так, чувствуя его губы на своих веках, она и читала наизусть то, что выстрадала…

Ни деревянные ступени прошлого,
раскрошенные в пыльное крошево,
ни каменные пыльные настоящего,
пленяющие тихим изяществом,
ни ажурные кованые будущего,
не заменят мне тебя – такого будничного!
Выстрой мне лестницу до твоего далёка,
пусть будет она высокой-высокой!
Положи ступеньками нежность,
пусть уходит она в безбрежность!
Трепетность гордого сердца
пусть откроет мне свою дверцу!
Невозможность находиться порознь
пусть сломает твою гордость!
Свет счастья, летящий навстречу,
я замечу и я отвечу!
Протяни мне руку надежды,
ты мой милый, ты мой мятежный!
Проведи через мост разлуки
и избавь ты меня от муки!
Окутай музыкой страсти,
я твоя, я в твоей власти!

Закружи переходами вздохов,
и нальюсь я любовным соком!
И тогда... и тогда, наверно,
все воспрянет, что было тленно!
Невозможное станет близким,
и не хватит, пожалуй, жизни,
чтоб тобою мне насладиться!
Не могу я с этим смириться!
Наши тропы в одну дорогу
приведут к одному порогу…

Посмотрите, - держась за руки,
разорвав оковы разлуки,
уходят в свой мир двое...
Солнце тает в лазурном море…

     - Милый мой Андрюша! Все искупает одно живое, молчаливое прикосновение такого же непохожего, прячущего свои переживания внутри себя и прячущегося ото всех, такого теплого и родного… И я знаю, что ты сейчас скажешь!
     - Ничего не бойся! – говорит Андрей. – Я рядом! Но знаешь, бывает так, что в разлуке человек ближе, чем вернувшись после долгой разлуки. Потому что в памяти мы его храним, без малейшего изменения, а в живой жизни он возвращается пропахший новыми ветрами, с новыми мыслями, в новых морщинах, и ко всему этому надо будет заново приноравливаться. Ты не боишься этого?
     - Милый, когда ты рядом, я вообще ничего не боюсь!

КОНЕЦ