Нам песня строить и жить помогает

О том, что у меня есть проблемы с музыкальным слухом, я понял достаточно рано: в начале второго года обучения в средней школе. Это была новая школа в микрорайоне, куда половину нашего первого класса перевели из старой школы. Видимо именно поэтому я после уроков не пошёл домой, а отправился шляться по школьным коридорам в целях ознакомления с внутренним убранством нового пятиэтажного здания без лифта.

Конечно, это было непростительно с позиции педагогического состава школы, и вскоре меня вычислили и насильно отвели в некий класс, где находилось некоторое количество моих «плюс-минус» ровесников, а также некая учительница. Я оторопел – уроки же кончились. Но не тут-то было! Меня подвели к доске и предложили спеть. То ли  «Под крылом самолёта о чём-то поёт…», то ли «Солнечный круг, небо вокруг…» Голос у меня был громкий, но, видимо, достаточно противный, так как после двух-трёх строк мне сказали, что достаточно, и я могу быть свободен. Я не очень расстроился и направился на первый этаж изучать плакат с текстом «Морального кодекса строителя коммунизма». На дворе же был сентябрь 1962 года. Не прошло и года, как завершился    программный 22 съезд КПСС.

А  уроки пения мне по просьбе учителя  был разрешено не посещать даже в их теоретической части. И совсем не в том смысле, чему, мол, я могу там научиться. А в том смысле, что ничему я там научиться не смогу. Такой вот каламбур. Я и не посещал. Теперь даже про ноты я ничего не знаю, кроме того, что их всего семь. Почему семь – не знаю. Вот в разных языках букв разное количество, и это понятно. А нот, как есть семь, так и не убавить, и не прибавить на любом из множества языков мира. То есть это некоторая объективная реальность, не зависящая от прихоти людской.

«Как говорил наш замечательный сатирик Аркадий Райкин», - «забудьте всё, чему вас учили в школе!» В институте занятий по пению, слава богу, не было. Даже в качестве факультатива. Зато в молодёжных коллективах особым почтением пользовалась игра на гитаре и исполнение песен под неё. Тут-то я наконец и понял всю свою ущербность в музыкальной сфере. О том, чтобы научиться играть на гитаре, речи вообще не было. А вот – спеть...  Немного подучив слова поющихся песен, я стал пробовать подпевать, но успехом это не увенчалось, даже когда я подпевал тихо-тихо. Ну, а как я вдруг расхрабрюсь и что-то в голос, то музыка смолкала. Типа «когда говорят пушки, музы молчат»? Нет. Просто мне делали строгое внушение: «такую песню испортил». И я сдался. Смотрел и слушал с завистью.   Надо заметить, что в нашей компании пелись песни в жанре, который позднее назовут «русским шансоном».             

А  вообще я привык к своей музыкальной неполноценности настолько, что даже дома в одиночестве ничего и никогда не напевал. Так прошла студенческая молодость, и очень быстро наступила воинская (не военная!) молодость.
 
Образование было высшим, поэтому на плечи мне легли лейтенантские погоны, а служить было всё те же два года, как и «срочникам» Служить довелось в закрытом военном городке – гарнизоне Харбинской ракетной дивизии.   Военно-учётная специальность (ВУС) у меня была непрофильная, и места в офицерском общежитии мне не досталось. Пришлось жить в гостинице барачного типа с такими же бедолагами, как и я, плюс командированные военные и ИТР (инженерно-технические работники) с заводов поставляемой военной техники – так называемые «доработчики».

Со временем прибыл в нашу гостиницу из самОй ГДР (ГСВГ)  старлей (а вскоре и капитан) Юрий. Прибыл ненадолго – пока не получил квартиру, ибо был он человеком семейным. А за это недолгое время наша уже крепко сколоченная компания с ним подружилась. Или он с компанией. Юрий был необычайно скромен при том, что обладал талантом рассказчика и знал множество историй, достойных запечатления в памяти. А кроме того, он виртуозно играл на гитаре. Но при этом, он не пел. Вообще. Пели все остальные. Включая меня. И никто меня теперь не одёргивал. Наверное, потому, что пели громко хором популярные песни типа  «Веселей, ребята, выпало нам строить путь железный, а короче – БАМ!» или «Мой адрес не дом и не улица, мой адрес – Советский Союз!».

То, что произошло вскоре, видимо и должно было произойти. А раз должно было, то оно и произошло.

На одном из дней рождений, поев и выпив хорошо, стали, согласно обычаю, петь песни под Юрину гитару. А репертуар-то не менялся, и народ как-то вдруг заскучал. А в тот день я был, видимо,  «смел и удачлив» и, чтоб развеселить поникшую взором публику, решил сам спеть. Юра мгновенно подобрал мелодию и все нужные аккорды, и я спел одну из песен из репертуара моего студенчества. Первый раз и сразу в качестве солиста. Успех был феноменален.

С тех пор всё так и повелось: мы с Юрой начали регулярно выступать на наших «тусовках». Я расширил свой репертуар, даже запрашивал друзей в Москве на предмет высылки текстов песен, слов которых я досконально не помнил. Юра без всяких проблем подбирал мелодии. Важно отметить, что это  не я пел под музыку, а Юра играл под моё пение. Это позволяло мне варьировать своё исполнение от раза к разу, добавлять драматизму и импровизировать как в джазе. С учётом того, что Юре не составляло никакого труда следовать за мной и даже предвосхищать меня, всё это выглядело, как «в лучших домах ЛондОна». Расширялся и круг участников наших банкетов и сабантуев. Более того, нас с Юрой даже стали приглашать к себе на тусовки лишь шапочно знакомые  офицеры (даже с большими звёздами) и их друзья.

Прошла пора вступлений и прелюдий.
Всё хорошо, не вру, без дураков.
Меня к себе зовут большие люди,
Чтоб я им пел «Охоту на волков» (с)


Так что мы с Юрой ещё в те далёкие времена выступали на корпоративах. Правда, бесплатно. Разве что – выпить и закусить. После моего отъезда в Москву навсегда я некоторое время переписывался с теми друзьями, что там оставались. И оказалось, что о моих песенных талантах в городке аж легенды стали ходить. Жил, мол, в гостинице, в номере 119 доработчик из Москвы, автор и исполнитель собственных песен. Вот, она – слава! Куда там Розенбауму или Митяеву, Кругу или Лепсу.

******

С Юрой мы не раз позднее встречались в Москве. Он больше не концертировал, а я больше не пел.