Медсанбат 15

Знал бы майор, как он шибался… на войне никто не может ничего знать наперёд. На войне всё может всё измениться за час или в любую минуту. От того, что дивизия Ерёмина оседлала пока ещё не Волоколамское шоссе, а всего лишь районный большак, находящийся на стратегическом направлении, и мешала противнику подтянуть к фронту резервы, он, противник, вместо фронта бросил их на дивизию Ерёмина, и разрозненные мелкие стычки тотчас превратились в тяжёлые бои, в которых немец местами прорвал неокрепшую оборону дивизии пока посыльные из батальонов добрались до штабов полков, пока там написали реляции, которые  уже полковые посыльные донесли до дивизии, было уже поздно – противник ударил по большаку с запада, без артподготовки батальном танков, и противотанковая оборона на этом участке сначала захлебнулась а потом и вовсе была подавлена раньше чем успел развернуться артрезерв дивизии, и начался разгром…

Ни один даже самый смелый солдат, ни их рота и даже батальон не смогут остановить одним геройством и гранатами танковый батальон, поддержанный батальоном пехоты.
 
Всегда и везде за ошибки штабов пехота платила своей героической гибелью. Иногда она приносила спасение другим, но чудеса в жизни и на войне, в частности, случаются крайне редко, поэтому, когда «голубая фуражка» добралась до медсанбата, весь санитарный батальон, кроме походной кухни, с криком и шумом разворачивался на восток, а «Т-4» в башенном люке которого виднелась голова дяди Миши, а на крыше моторного отделения сибел боевой санитар Михалыч, напротив разворачивал свои гусеницы на запад.

Пока белые халаты вместе с чумазыми гимнастёрками водителей «Полуторок» снимали палатки, грузили только что доставленных раненых в кузова машин, где, потопив всяких инструкций и наставлений были развернуты хирургические блоки, в которых хирурги пытались оперировать.

– Татьяна Николаевна, слепое ранение в грудь! Лёгкие не задеты, – Полякова осматривала раненых. – Осколочное в ногу, термобарическая травма, осколочное в шею, закрытый перелом руки и далее, далее, далее…

– Перелом не смертельно – подождёт, слепое в грудь тоже нет: провозимся три часа, бросив остальных, а шансов в этой антисанитарии у него ноль, за то человек пять – семь потеряем безвозвратно – умрут от кровопотери пока мы с ним возимая. Санитар, давай окровавленного сержанта! А Вы, Александра Васильевна, осколочное в шею: наша задача – не спасти того или этого, а как можно больше. Доживет слепое в грудь до госпиталя – и ему жизнь и нам радость, но одного без шансов на семерых метать нельзя.
 
– Саня! Стой! Ёклмн!!! – Егорыч орал благим матом. – Образца задавишь!

Танк как смог остановился.
 
– Забелин! Ты куда? – майор госбезопасности едва увернувшись от стальной туши. – Ты куда?

– Своим помогать! – ответил дядя Миша за всех, кто в танке.

– Свои у вас вот! – Иванов показал на колонну батальона. – Приказываю: двигаться в арьергарде, защищая санбат с тыла. Ты, Забелин, мне за него головой отвечаешь! Ты, а не Полякова. Отдашь её приказ двигаться за штабом дивизии. Ты, Миша, идёшь к разведчикам, капитану Серову передашь от меня: «Сто семьдесят четыре». Повтори!

– Сто семьдесят четыре!

– Бегом!

Дядя Миша не спеша, даже немного гордо, выбрался из танка, но сразу после того, как оказался он оказался на земле, молодые ноги растворили тело в просторах родной природы.

 – Давай, Саша, работай. Тебе, хромой лошадке, ещё двух кобылиц приручить надо… это тебе не на трофее кататься.

– Злой ты, Ваня, – Забелин выбирался из танка. – Пошли пара на пару. Или боишься?
 
– Крика не переношу после того попадания: всё время кажется, что мёртвый мехвод кричит.

– Теперь в твоей памяти нас будет двое. Я пошёл…  – Забелин почти не хромал. – Ты-то куда?
 
– По идее я должен обеспечить охрану начдива, но предпочту делать это на переднем крае…

– Счастливчик! – вздохнул Забелин и пошёл на голгофу…

– Очень редко, но случается, что большие должности имеют свои плюсы, – усмехнулся Иванов и пошел на смерть.