Мысли Алиты

Алита… Она снова повторила это имя про себя, медленно, почти осторожно, словно примеряла не звук, а кожу. Алита. Так он её назвал — один раз, между делом, не глядя прямо, но с той особенной интонацией, которой называют не по паспорту, а по ощущению. И этого оказалось достаточно. Теперь ей хотелось быть именно Алитой — не героиней старого фантастического фильма, не боевым роботом с холодным сердцем и механическими суставами, а женщиной. Близкой. Живой. Желанной. Хотя бы в воображении.
Её квартира — полноценная «двушка» — располагалась высоко, почти на уровне облаков, в одной из новых башен левого берега. Город под окнами вечером напоминал разложенную схему: прямые линии проспектов, светящиеся точки фар, редкие тёмные пятна парков. Она любила этот вид. Он давал ощущение контроля и свободы одновременно — странное, почти детское чувство, будто весь город помещается на ладони, но при этом остаётся недосягаемо огромным.
Когда-то, уже будто в другой жизни, Aelita de Cousteau — выпускница факультета журналистики и международных связей — приехала в этот город молодой республики и неожиданно влюбилась. Не в человека. В город. В его простор, в воздух, в ощущение незавершённости. В то, что он ещё не успел устать от самого себя.
В свободное от работы время она бродила по улицам с Canon EOS, иногда по двенадцать часов подряд. Снимала не здания — лица. Людей на остановках, у витрин, в городском транспорте. Ей казалось, что город проявляется именно так — не в архитектуре, а в взглядах. Париж после этого выглядел захламлённым, перегруженным. Там было слишком много истории и слишком мало воздуха. Она пыталась возвращаться — раз, другой, третий. Но каждый раз через неделю ловила себя на том, что задыхается. Не физически — иначе. Там не было ветра степей. Не было горизонта.
И она решила остаться. Не навсегда — это слово она избегала. На обозримые пять, десять лет. А дальше — как сложится.
Что она теряла? Почти ничего. Паспорт ЕС обеспечивал прежнюю мобильность. Зарплаты на телеканале, вместе с рентой от парижской квартиры, хватало с избытком. Она не была богата, но была независима. И всё же в её аккуратно выстроенной жизни оставалась пустота. Не зияющая дыра — скорее тихая, незаполненная комната, в которую никто не заходил. Отсутствие близкого человека рядом.
И вот — как дура, думала она иногда, почти с усмешкой, — влюбилась в человека, который годился ей в отцы. Так сказала мама. И услышать это от истинной француженки, с её культом свободы и личного выбора, было особенно странно. Но разве у всех хватает принцев на белых конях? Да и при чём тут кони… К нему она пришла вовсе не за романтикой.
Боль в пояснице. Простуда. Очередной клубный автомарафон, холодный старт, адреналин, мокрая спина. Ничего героического. Он принял её спокойно, без лишних вопросов. Осмотрел. Назначил лечение. И лечил, как умел — точно и быстро. Уже через неделю она чувствовала себя так, будто ничего и не было. Новенькая. Собранная. Благодарная.
А потом началось то, что она теперь называла «цепочкой случайностей». Она звонила ему по пустякам. То в аптеке нет назначенного препарата. То «кажется, снова тянет». То просто хотелось уточнить — можно ли бегать, можно ли в бассейн. Он отвечал всегда ровно, без раздражения, без фамильярности. И каждый такой разговор оставлял внутри неё странное тепло, будто кто-то ненадолго включал свет в той самой пустой комнате.
Постепенно темы разговоров менялись. Она начала спрашивать о медицинских вещах, которые не понимала, освещая критические ситуации в своём канале. Он объяснял — не упрощая, но и не демонстрируя превосходства. Говорил так, будто она способна понять. Это подкупало сильнее любых комплиментов.
И она влюбилась. Если это вообще можно так назвать.
В студенчестве у неё было много поклонников. Красивых, шумных, уверенных в себе. Были романы — короткие, яркие, с обязательным разочарованием в финале. Но здесь было другое. Ничего внешнего. Никаких прикосновений. Ни намёка. И при этом её сердце начинало вести себя предательски — подпрыгивало, сбивалось с ритма, когда он был рядом или когда на экране телефона загоралась его фамилия.
Она поймала себя на том, что ждёт этих сообщений. Не содержания — факта. Как ждут дозу. И это слово — «зависимость» — сначала показалось ей слишком грубым, но потом стало точным. Она искала поводы. Шла к нему без особой причины. Звонила. Писала в WhatsApp. За очередной порцией бабочек в животе и где-то выше, в области сердца.
Иногда, сидя вечером у окна, она пыталась быть честной с собой. Что это? Иллюзия? Проекция? Профессиональное восхищение, перепутавшееся с личной тоской? Она задавала себе вопросы, как на интервью. Но ответы ускользали.
Она знала: между ними ничего не будет. Он слишком… цельный. Слишком выверенный. В нём не было пустот, в которые можно случайно провалиться. Его жизнь была собрана, как точный механизм. И всё же именно это притягивало. Рядом с ним ей не хотелось играть роль. Не хотелось быть журналисткой, француженкой, красивой женщиной. Хотелось просто быть. Молчать. Слушать. Дышать.
Она вспоминала, как однажды он назвал её Алитой. Не Аэлитой, не по-французски. Короче. Теплее. Почти по-домашнему. И тогда что-то внутри неё окончательно сместилось.
В эту ночь она долго не могла уснуть. Город внизу постепенно гас. Она лежала на спине, глядя в потолок, и думала о том, что, возможно, ей не нужна взаимность. Возможно, ей достаточно этого странного, одностороннего чувства — как тайного сада, в который она заходит одна. Без свидетелей. Без последствий.
Алита… Она улыбнулась в темноте. Имя снова отозвалось тихим теплом.
Иногда любовь — это не история.
Это состояние.
И, может быть, этого достаточно.