Гл. 16. История Фриды

В голове был хаос, из-за высокой температуры она с трудом различала тонкую границу между сном и реальностью. Эхом доносился разговор отца и кого-то еще... Наверное, это был врач... Слова разобрать она не могла, но очень хотела, чтобы ей, наконец, помогли, и этот удушающий жар ушел из ее тела.
Черная тень лежала на груди, крепко обнимая ее и что-то бормотала себе под нос, София хотела сбросить ее, но руки не двигались, тело не двигалось, даже просто думать было невероятно больно. Темнота, застилает ей глаза, темнота становилась все плотнее и плотнее, даже силуэты комнаты стали неразличимы, в конце концов в ее сознании укоренилась одна мысль:
“Я умираю”.
Как только мысль достигла ее, то сразу же, будто звук колокола от удара, дрожью разошлась по всему ее телу и была принята, как совершенная истина.
“Я умру”.
Вторая волна, но более слабая и спокойная, чем первая разошлась по телу и закрепила эту мысль. Дальше она уже не боялась, смирение пришло к ней быстро, почти сразу же после осознания. Черная тень все бормотала что-то, этот звук по-своему напоминал колыбельную, он убаюкивал ее. Девочка знала, что скорее всего, если заснет сейчас, то не проснется больше никогда. И, несмотря на неотвратимость смерти и сильные муки из-за жара, она тянула, желая продлить тяжелые мгновения жизни.
София закрыла глаза и представила свою смерть: ее тело вымыли горничные, а потом одели в белые одежды... Она даже представила это платье, кружевное с бесчисленными оборками, именно такие платья были сейчас в моде у девушек ее возраста, на ушах будут сережки, на шее колье из горного хрусталя, также недавно вошедшего в моду ... На ногах... Скорее всего туфли из “Мадлен”, они тоже будут белыми, усыпанные горным хрусталем... Да, только из “Мадлен” … Прическа... Вряд ли горничные будут слишком возиться с волосами, ведь лица-мертвецов закрывают плотной вуалью, возможно, волосы будут аккуратно распущены или заплетут косы по бокам... Хоть бы ее не одевали в то красное платье для портрета, только не оно…
А потом ее ждет... Склеп? Не сразу, перед этим немного прощаний, молитв, жалоб, сплетен, а вот после... Она видела его только издалека, но уже он пугал ее, темный и сырой, пустой и одинокий. Она знала, что в нем было тяжело даже дышать, что даже ветер предпочитал не заглядывать в эту обитель и не тревожить вечный сон.
София испугалась, ее пугало будущее, где ее положат в один из многочисленных саркофагов и задвинут каменную крышку. И ей придется лежать там, рядом с матерью, которую она совершенно не помнит, рядом с многочисленными родственниками, которые не нравились ей даже по портретам... А что с картиной? Ее готовили для принца, это был брачный портрет, а куда ее денут теперь? Повесят в галерею? Или отец просто запрет его в каком-то шкафу?
Если бы она знала, то заранее просто бы разорвала его... Нет, неужели ее запомнят такой? Ведь там совсем не она. Не она та напыщенная девочка с восковым лицом в огромном роскошном платье с тугим корсетом, там совсем не она.
“Я тебя не оставлю”.
Она услышала знакомый и печальный голос у себя в голове, она знала, что он принадлежал тени.
“Тебя нет, тебя нет, ты просто мое одиночество, моя мечта о настоящей семье...”
У нее защипали глаза, но слезы так и не появились, жар сразу высушил их. Софии было очень плохо, ей хотелось, чтобы мучения, наконец, прекратились и оставили ее. Она начала мычать и метаться по кровати, надеясь стряхнуть тяжелую тень, но та только сильнее обняла ее и сдавила грудную клетку, София почувствовала, что задыхается и начала кашлять.
“Я тебя не оставлю”.
Вдруг кто-то грубо повернул ее голову, открыл рот и влил какую-то жидкость, София пыталась сопротивляться, но сил у нее было мало. Горькая жидкость обожгла горло, а потом расслабила его, кашель прекратился и давление на грудь ослабло, у нее начали слипаться глаза, но здесь, то ли необычный звук бесшумных шагов или особенный запах прохлады и свежести удержали ее на границе сна.
Мутное, белое пятно подошло к ней и положило руку на лоб, приятное и прохладное прикосновение будто ослабило хватку тени, девушка немного расслабилась и слегка подвинула голову, чтобы продлить контакт, немного ослабевший ее муки. София не заметила, как уснула, не потеряла сознание, а именно уснула, как не спала уже много лет...


Абеляр вышел на задний двор, где его уже ждала карета и паладин в одеянии ученика, серые одежды с золотым воротом, у самого Абеляра одежды были совершенно белые, даже накидка, защищающая от ветра, только тонкое золотое кольцо на безымянном пальце левой руки выдавало его ранг Верховного жреца.
- Ждал долго, Дариус?
- Совершенно нет, учитель.
- Хорошо...
Абеляр тщательно осмотрел юношу: простое и доброе лицо, легкая, скромная улыбка, взгляд выдавал невинность и неопытность... От наглого и грубоватого парня, с которым он говорил вчера не осталось и следа. Абеляр еще раз убедился, что не просто так выделил юношу: его руки были неуверенно сомкнуты на животе, появилась сутулость, прибавившая нерешительности и скромности образу, даже походка стала медленнее и осторожнее.
“Такой юноша быстро сыщет доверие слуг и выведает слухи, а охрана не усмотрит в нем угрозы... И для этого ему потребовалось меньше одного дня. Превосходно”.
Будто случайно Абеляр вынул из кармана платок и уронил его, а потом машинально стал наклоняться за ним.
- Учитель, не стоит.
Торопливым, неуверенным шагом Дариус подбежал к жрецу и поднял платок, чуть улыбнулся и достал из кармана свой собственный.
- Пожалуйста, воспользуйтесь моим, учитель. Обещаю я верну ваш платок позже, когда смогу постирать его.
Жрец сдержал довольную улыбку, потом, проигнорировав протянутый ему платок, он схватил паладина сначала за кисть, а потом прикоснулся к мышцам на предплечье.
- Почему не стал использовать заклинание трансформации? Оно ведь по силам тебе. Твоя мускулатура может вызвать подозрения.
Невинная улыбка не дрогнула, Дариус лишь слегка наклонил голову.
- Заклинание нужно постоянно поддерживать и делать перерывы, чтобы деформация не стала необратимой. Мы не уверены сколько пробудем в поместье и какие действия придется предпринять. Если это простая проверка, то принятых мер будет достаточно, если потребуются дополнительные действия, то полный запас маны будет полезнее, чем простая перестраховка.
“Неплохо…”
 Абеляр принял платок и, не глядя, положил ее в карман и быстро пошел к карете, его ученик тут же опередил его и неловко открыл перед ним дверцу. Жрец снова внимательно посмотрел на него.
- Переигрываешь... Служи, но не раболепствуй. Если косо посмотрят, то просто наивно улыбнись. Улыбка сильная сторона моего ученика Розалина.
- Спасибо за наставления... Но, учитель, разве это не женское имя?
- Мы уже говорили о глупых вопросах.
- Прощу прощение, более этого не повториться.
Абеляр сел в карету и дал команду кучеру ехать, Розалин с трудом успел вскочить в карету и не испачкать одежды, чистота которых была обязательна для храмовников. Когда он сел напротив учителя, то сразу же внимательно осмотрел подол и, убедившись в его чистоте, облегченно откинулся на спинку сидения. Ему сейчас очень хотелось съязвить или пошутить, но тогда его тут же вернули бы обратно в храм. А еще хуже, если Абеляр разочаруется в нем.
Среди высших храмовников было нормально примечать талантливых учеников и брать их под свое крыло, делая их личными учениками и надежными помощниками. Для ученика это было престижно, значительно ускоряло процесс обучения и продвижения по карьерной лестнице, а также наделяло некоторыми привилегиями, но… все эти блага можно было легко потерять из-за одной-единственной ошибки, было достаточно только проявить невнимательность, несдержанность, чтобы учитель разочаровался в тебе.
Прямо сейчас у него экзамен, он начался, как только его взгляд встретился со взглядом Верховного жреца, если сейчас он разрешает называть его “учитель”, то не факт, что эти отношения продолжаться после. Розалину, точнее Дариусу, очень не хотелось возвращаться обратно в казармы и снова изучать программу, которую он давно освоил.
“Я не могу позволить себе облажаться... Розалин, Розалин, мое имя Розалин”.
- Хог! Сверни на главной улице и потом налево, пекарня “У Кони”.
- Есть, господин!
Дариус был в недоумении, но Розалин лишь спокойно посмотрел на учителя, ожидая от него ответа, который так и не получил, тогда ему просто пришлось смириться и наблюдать за развитием событий. Прошло время, они уже подъехали к пекарне, а Абеляр не разомкнул и рта. Розалин так же молчал и смотрел в окно, любуясь улицами Золотой розы, столицу Королевства Роз.
Было совсем рано, мощеные улицы пустовали, но в маленьких домиках уже начинала просыпаться жизнь. Жизнь, полная простых радостей и тревог, от которой отказываются белые, высшие храмовники, а те, кто не может, идет в чёрное жречество или вовсе сходят с этого пути.
“Он меня испытывает?”
- Мы на месте, господин!
- Розалин.
Дариус чуть было не вздрогнул, но все же сумел сдержать удивление. Перед ним теперь сидел лим в черном одеянии, серебряным кольцом на безымянном пальце и короткими русыми волосами. Розалин слегка улыбнулся и его одежды тут же стали совершенно черными, кожа стала смуглее, а волосы чуть отросли и почернели. Он еле слышно вздохнул, осанка его стала увереннее, подбородок поднялся чуть выше, а взгляд стал холоднее, а огонек в зрачке совсем погас.
- Спасибо, что подождали, учитель.
Он встал и открыл дверь, вышел сначала сам и потом помог выйти Абеляру. Им навстречу спешила пышная и румяная женщина-лим.
- Ааа, господин Джерой! Приехали навестить дочь? Не балуйте вы ее визитами, не балуете! А кто этот молодой храмовник? Ваш ученик?
- Здравствуй, Кони. Ты очень проницательна, это Дин, он только недавно принял сан, сейчас он осваивается под моим началом.
- Хмм... Будете заходит внутрь или сядете на улице?
- Сюда, если возможно, Кони, погода очень хорошая, а воздух свеж.
- Располагайтесь, господа. Вам как обычно, да? А господину Дину?
- Я буду тоже, что и учитель, спасибо вам, Кони.
Женщина довольно улыбнулась.
- Ой, какой вежливый. Располагайтесь, располагайтесь, сейчас все будет.
Дариус, который теперь был Дином, снял два стула со столиков, достал платок (он всегда носил несколько с собой) и протер стол, а потом предложил место учителю и, когда тот сел, присел сам.
Вскоре к ним пришла молодая девушка, явно дочь Кони, и поставила на стол поднос с ароматным чаем и горячими, только испечеными булочками с сахаром. Что-то в ее взгляде было особенное, когда она смотрела на молодого храмовника, но тот никак не ответил на этот взгляд и немного расстроенная, девушка ушла.
- Мог быть потеплее, когда благодарил ее.
- Зачем? Это лишь прикрытие и незачем давать надежду, там, где ее не может быть.
Абеляр взял чашку и с удовольствием сделал первый глоток чая за сегодня.
- Хаа... Ладно, забудь. Ешь. Это очень вкусно.
Дариус смотрел, как Абеляр укус за укусом съедает мягкую сладкую булочку, его желудок заурчал, но он все еще сдерживался.
- Учитель... Нам же стоит быть более сдержанными? Разве нам можно? Пусть и в черном, но на самом же деле... Наши обеты строже...
Жрец с удовольствием доел булочку и сделал новый глоток чая, сейчас он чувствовал себя живым и уже не так злился, что ему пришлось встать на рассвете.
- В чем разница между служением и послушанием?
- В... Самоуважении? Когда мы отъезжали...
- В чем разница между сдержанностью и аскетизмом?
- А... Я...
- А между Богиней и храмом?
Здесь Дариус выдал себя, его мышцы напряглись, а глаза опасно сверкнули, он потерялся, на мгновение в нем проснулся гнев и только ледяной взгляд Абеляра усмирил его.
- Учитель, я не знаю ответа.
- Тогда ты еще незрел...
Эти слова полоснули Дариуса по самому сердцу, Богиня была его единственным сокровищем, единственной причиной жить, лучом во тьме, за который он держался из последних сил. Когда-то лишь Она протянула ему руку помощи и с тех пор он не отпускал Ее. На мгновение он снова стал маленьким беззащитным сиротой только оказавшемся в монастырском приюте.
- Ты упускаешь главное, тонкую грань, которую необходимо видеть белому храмовнику. Есть те, кто слушает правила и следует им, это простые несложные правила, та же Кони и ее дочь, они живут в спокойном мире и не думают о том, какой ценой этот мир был достигнут, для них главное, чтобы все было “в порядке” и ничто не вынудило их нарушить принятые нормы и правила. Легко быть добрым и правильным, когда ничто не требует от тебя противоположного.
- Вы... путаете меня.
- Апостол принес мир на Континент, когда старая религия и драконы его практически разрушили. Он сделал добро всем, но ценой жизни драконов, многих народов и жрецов, отказавшихся менять веру.
- Но!
- Разве не каждая жизнь важна и любима? Разве ты не сам говорил мне это?
Дариус ничего не ответил, но его руки сжались, и он не заметил, как вышел из образа послушного ученика.
- Именно на этих костях воздвигнут храм Богини, именно они заложили его фундамент. Паладины защищают храм мечом, а белые жрецы умом и, если нужно, интригами и кознями. Черные жрецы сливаются с простыми людьми и следят за их настроениями. Единство и самоотверженность - вот в чем наша сила.
- Но это...
- Эта правда...
Абеляр понял, что нашел слабое место паладина, червоточину, которая всю жизнь точит душу брошенного ребенка, жестоко оставленного на произвол судьбы и подобранного монахами. Ребенка, огораживающего себя от жестокой правды жизни идеалами религии.
“Но нужно быть смелее… Иначе застрянешь и не сможешь идти дальше, мой дорогой ученик”.
- Богине не нужно доказывать свою веру, но ее нужно доказывать храму. Ты должен понять разницу.
Дариус заинтересованно наклонил голову, улавливая настоящий смысл слов учителя.
- Спрошу лишь один раз. Готов ли ты пойти до конца?
- Да. Я выбрал путь паладина, путь защитника храма.
Абеляр внимательно посмотрел на него, на холодные и острые глаза...
- Хорошо. Я поверю тебе.
Верховный жрец вздохнул и сменил тему:
- Мы практически всегда находимся на виду и обязаны быть примером для младших, но ты сойдешь с ума, если не сможешь выделять себе хоть немного времени на отдых, на небольшую отдушину. Не будь строг к себе так, как учит Марат, если желаешь подняться выше его. Тебе понадобиться гораздо больше сил для этого и одним усердием ты не добьешься высоких результатов.
Дариус вздрогнул и доверчиво, как ребенок, посмотрел на храмовника.
- Вопреки всему, вопреки даже самой себе - жизнь есть подарок, Ее подарок. Научись видеть в ней ценность, а не жертвенный подвиг.
Паладин застыл, слова Абеляра вскрыли старую опухоль и тут же залечили ее, ему стало легче. Он, наконец, понял, что пытались донести до него монахи, и почему были против, когда он истязал себя упражнениями и голоданием.
“Служение не всегда послушание. Благо не всегда добро, а боль может быть исцелением.
Теперь я понимаю слова из Писания...”
И все же... Он чувствовал сопротивление, он смутно понимал к чему его подталкивают и на что рассчитывает учитель, разумом он все понимал, но сердцем…
“Все не так просто, как я думал”.
- Мы задержались. У тебя есть пять минут, чтобы прийти в себя и съесть этот роскошный завтрак. Я много жду от Розалина.
 - Да, учитель.
Нерешительно, Дариус взял свежую, теплую булочку и осторожно сделал небольшой укус.
“Это самое вкусное, что я когда-либо ел в своей жизни”.