В гостях у сатанистов

У нас тут, в Запрудном, как в проклятом календаре: триста шестьдесят пять дней в году — понедельник. Проклятый День сурка. Посёлок вогнали в землю, как ржавый гвоздь, ещё при совке — вблизи химического комбината «Прогресс». «Прогресс» теперь тихо дохнет, но дышит по-прежнему: зимой — едким жёлтым туманом, летом — сладковатым запахом гнилой капусты. Девчонок красивых тут не осталось. Кто поумнее — свалили в город сразу после школы. Кто поглупее — быстро обзавелись ребёнком и уплыли в омут пелёнок, телевизора и вечного недовольства мужем, который тоже либо на том же «Прогрессе», либо в запое.

А мы с Катькой и Светкой — особая каста. Мы — гламурные. Это наш личный бунт. Бунт против серости, против запаха дешёвых котлет из столовой, против маминых вздохов: «Выучилась бы на бухгалтера…». Мы парим ментоловые вайбы, красим губы перламутрово-розовой помадой «Буржуа», которую выписываем по каталогу, и носим узкие джинсы со стразами. Мы — три  мушкетёрши в мире, где все ходят в ватных штанах и с безразличными лицами. Нас за нашу вычурность презирают. Но и побаиваются. Потому что мы ходим на ...

Только это не те групповушки, о которых вы подумали. Это VIP-лига нашего ада. И ведёт нас туда не банальный гоповитый сутенёр , а Артур Игоревич, которого все зовут Артурыч. Он не авторитет в криминальном смысле. Он — менеджер. Поставщик живого товара.

Место это у нас называется «особнячок».
Но это не обычный  кичливый новострой с бутафорскими колоннами. Это — настоящая крепость. Его построили лет пять назад на самой окраине, за высоким бетонным забором с колючкой и камерами. Никто из местных туда не попадал — ни на стройку, ни в охрану работали приезжие вахтовым методом. Ходили слухи, то ли про какого-то олигарха, то ли про тайную лабораторию. А оказалось — для нас. Вернее, для них.

И вот мы за забором. Сумки остмотрены безукоризненными безразличными охранниками и телефоны сданы.  Снаружи — образец дорогого, безвкусного шика: итальянская штукатурка, ландшафтное освещение, массивная дубовая дверь.

Но внутри все было не только  шикарно и богато, но и со вкусом сделано и обставлено.  Первый раз мы пришли туда, трепеща от восторга. Нас встречали не просто «шоколадочки и коньячок». Был фуршет с устрицами, которых мы в жизни не видели, и шампанское, бутылка которого стоило поди как ползарплаты моего отца. Нас провели в зал с антикварной мебелью и камином, где полыхал настоящий огонь. Мы пили, смеялись, танцевали стриптиз на персидском ковре. Нас не трогали. На нас смотрели мужчины в безупречно сидящих костюмах. Они не улыбались. Они оценивали. Взгляд был как рентген — холодный, сканирующий товар.

Потом Артурыч отвёл нас с сторону сказал: «Девоньки, сейчас будет основная программа. Декорации — для атмосферы. Правила — для вашей же безопасности. Согласны?» И он назвал сумму. Мы, уже пьяные от шампанского и собственной избранности, ошарашенно кивнули, не веря своим ушам. Катька переспросила - нет, ещё один ноль ей не послышался. И что нам было терять? Нашу жизнь в Запрудном?

Нас не просто  провели в другой зал. Лифт спустился под землю, и даже вроде глубоко. И здесь шикарный лоск сменился нарочитой, зловещей театральностью. В большом зале воздух был густым от воска и ладана. Стены затянуты чёрным бархатом. Пол — из полированного бетона, на котором мелом была начертана идеальная пентаграмма. В каждом её углу горели массивные чёрные свечи, их дрожащие отблески скользили по стенам, уставленным перевёрнутыми крестами из тёмного дерева. И в самом центре, на низком каменном алтаре, лежал распотрошённый чёрный кот. Настоящий. Его внутренности, тёмно-бордовые и блестящие, были выложены почти аккуратно. От этого было ещё противнее. Мне захотелось блевануть и убежать. С позывами к рвоте я справилась, а бежать было точно не куда. Судя по глазам,  мои подруги чувствовали тоже самое.

Из-за жуткого алтаря поднялась фигура в багровом, расшитом серебряными нитями балахоне. Маска — стилизованная голова козла, тоже из чёрного дерева. Фигура начала говорить. Голос был низким, нарочито-замедленным, и слова лились на латыни. Не сбивчиво, как по бумажке, а ровно и гулко, как заученная роль: «Ave, Satanas… Rex magnus tenebrarum… Ecce ancillae tuae…» («Славься, Сатана… Великий царь тьмы… Вот рабыни твои…»).

Всё это было так чётко, так обставлено, как дорогая постановка. И от этой осознанной, дорогой бутафории становилось не просто страшно, а как-то особенно унизительно. Понимаешь, что твоё унижение — часть шоу. Что для них это игра в тёмных богов, а для тебя — единственная реальность.

Игра перешла в новую стадию, когда появились они. Наверняка те же мужчины, что были наверху, но теперь в чёрных шелковых халатах и с гладкими, безликими масками из полированного оникса. Раздался тихий, деловой щелчок — сигнал. Нас взяли. Молча, без эмоций. БДСМ-практики здесь были не порывом страсти, а методикой. Каждый удар плетью, каждый жгучий след от воска со свечи, каждый болезненный захват — всё было рассчитано, дозировано, как процедура. А когда дошло до анального секса (а именно такой форме он тут чаще практиковался) это было уже не просто насилие. Это был ритуал стирания. Демонстрация, что твоё тело — не твоё. Что оно — публичный алтарь, на котором они совершают своё действо под аккомпанемент заученных сатанинских мантр. Ты — часть их дорогой, страшной игры, в которой не предусмотрено право сказать «нет».

Утром нас разбудил не свет, а звук. Тихий шелест пачек купюр. Артурыч, загадочно и как-то плотоядно улыбаясь, клал на тумбочку у каждой койки по толстому, плотному конверту. Внутри — суммы, которые даже назвать было страшно. Годовой доход всей нашей семьи. «На молчание, — отчеканил он. — Одно слово, одна глупая фотка — и вас найдут, как того кота. Только ваши кишки будут разбросаны не на алтаре, а в канаве за "Прогрессом".  Он не угрожал. Он констатировал факт игры, в которой мы уже проиграли. А ещё он почти участливо поинтересовался: "Медицинская помощь никому не нужна?" Медицинская если и нужна была, но не здесь - хотелось бы выбраться скорее из этого ужасного места.

Мы молча одевали порванное кружево. Тела гудели сплошным синяком. Кишки наши, слава богу, оказались крепкими, ничего нам внутри не повредили. А ссадины и гематомы - ничего, до свадьбы заживёт.  Но внутри было пусто. Пустота, заполненная запахом воска, ладана и денег, больших денег. Для нас. Но не на для них.

На выходе нас обыскали безукоризненные и  безразличные охранники и вернули  телефоны. Вывели на холодный рассвет у чёрного хода. Калитка в забор захлопнулась. До дома было недалеко.

– Ну что, — прохрипела Катька, её лицо было серым, как пепел.  — Погуляли по преисподней.
Светка молча сжала в кармане конверт, её пальцы дрожали.
Я посмотрела на бетонную громаду особняка. И поняла. Ад — это не когда тебя мучают демоны. Ад — это когда богатые люди платят большие деньги, чтобы сыграть в демонов, а твоё реальное, живое страдание становится для них всего лишь реквизитом, частью шоу. Самой интересной  и самой бесправной частью спектакля.

И ведь самое страшное — мы вернёмся. Когда конверт опустеет, а в голове не останется ничего, кроме отголосков той латыни и воскового запаха дорогого кошмара. Телефон Артурыча загорится на экране не как приглашение. Как напоминание о роли, которую мы уже никогда не сможем с себя снять. И мы, три мушкетёрши, купившие на эти деньги далеко не только  новую помаду и куртки, снова пойдём вниз, в этот подземный чудовищный театр боли и унижения.  Потому что мы больше не верим ни в бога, ни в чёрта. Мы верим только в толщину конверта. Так устроен наш «Прогресс». Беспощадный, циничный и пахнущий дорогими духами.