Бен Ааронович Лето с наперстянкой 11

11
Возможность предоставления услуг

В некоторых семьях вам нужно прийти всего три раза, прежде чем вам доверят заварить себе чай, придвинуть стул к телевизору и обозвать кота мерзавцем. Семья Освальдов была не из таких, хотя бы потому, что у них не было телевизора. Но Меллисса, была почти рада видеть меня, или,  вероятнее, Беверли.

– Ей здесь немного не хватает женского общества, – говорила Беверли, когда мы поднимались по крутой дороге к "Пчелиному домику". – Есть определённые темы, которые она не может обсуждать со своим дедушкой.

Я попросил её выяснить, кто были родители Меллиссы, но она ничего не обещала – даже сказать, если узнает. "Некоторые вещи должны храниться в тайне. Даже от полиции".

Это объясняло, почему, когда мы прибыли, меня безапелляционно погнали вверх по лестнице в кабинет, в то время как Беверли и Меллисса поспешили на кухню с радостными криками и туманным обещанием, что угощение может появиться позже. Поднявшись в кабинет, я аккуратно расчистил место на откидном столе и убрал стопку старых журналов Bee Craft с деревянного кресла с кожаной обивкой. На темно-розовой обложке самого верхнего журнала был схематически изображён улей и почти абстрактные цветы – тушью выпуклыми мазками, вызвавшими ассоциации с обложками Джерри Маллигана середины шестидесятых. Я помню, как в двенадцать лет часами разглядывал обложку "Feeling’ Good", но не из-за модернового дизайна.

Когда роешься в библиотеке практикующего мага, главное найти книги с заметками, сделанными на полях. Не знаю почему (возможно, в Кастербруке это поощрялось), но я ещё ни разу не встречал мага, который бы не записал свои мысли о чьей-то работе. «История Ладлоу» Томаса Райта, эсквайра, магистра искусств, почётного члена Королевского общества, 1850 года, была вся исписана и, судя по штампу, взята из Бодлеанской библиотеки.

В десятом веке было довольно много статей о волках и их бесчинствах, рядом с которыми Хью, ничего, увы! не написал. Одна книга привлекла моё внимание характерной однотонной бордовой обложкой, напомнившей мне издания, выпущенные в Оксфорде ограниченным тиражом для "Фолли". Я открыл её на фронтисписе и увидел название – "Обзор значимых мест Англии и Уэльса" Генри Боутрайта. Опубликованный в 1907 году, он представлял собой краткий обзор земляных укреплений и древних памятников, содержащий подборку любой информации, собранной авторитетными специалистами-практиками об этих объектах. Я проверил запись о Северном графстве Херефордшир и нашёл объявления о Крофт-Эмбри, Брэндон-Хилле, лагере Пайон-Вуд и поле битвы при Мортимерс-Кросс.

Боутрайт старательно записывал свои впечатления о возможных следах вестигии, когда осматривал эти места. Но, будучи выходцем из прошлого века, он ещё не освоил ультрасовременную японскую шкалу магического воздействия.

"Надо было завести себе собаку-охотницу на привидений", – подумал я. Именно так мы, продвинутые практики двадцать первого века, калибруем наши научные эксперименты.

Боутрайт был невыразимо скучным писателем, но, надеюсь, добросовестным – он, безусловно, подробно рассказывал о своих чувственных впечатлениях в манере, которой мог бы гордиться Генри Джеймс. В своё время я подготовил материал для выпускного экзамена по английскому. Предпочтение отдавал поэтам-метафизикам – так вот.

Но Боутрайту определённо нравился лагерь Пайон Вуд, расположенный по другую сторону дороги от Крофт Эмбри, – он говорил о его мистических качествах и духе древней торжественности. Он также оценил Крофт Эмбри из-за его величественного вида, но был разочарован, потому что не нашёл ничего подтверждающего его теорию о том, что именно здесь Каратак дал последний бой римлянам. На холме Брэндон у него появилось ощущение слабости в кишечнике, которое он позже объяснил некачественной вареной говядиной, съеденной накануне вечером. Я пропустил Мортимер-Кросс, потому что он был на другой стороне Лагга. Судя по столкновению Беверли с единорогом, тому, кто бегал по гребню, не нравилось пересекать реку. Почему это могло произойти, я планировал выяснить у Беверли.

Каратак испытал двойное унижение: его в цепях доставили в Рим, а Элгар написал о нём оперу. Дела со строптивыми британскими вождями – причина единственного интереса римлян к северному Херефордширу. Исключение – маршрут на Вроксетер и другим местам к северу. Они сделали это, построив Уотлинг-стрит, которая тянется по диагонали через всю Англию, как молния на платье Мэри Куант, от Дувра до Вроксетера. Эта дорога пересекала Лагг у гостиницы "Риверсайд Инн" и ею я любовался с вершины горного хребта. Она, несомненно, выделялась на фоне ландшафта.

Я сделал пометку проверить, возможно ли, что Пайон Вуд или Крофт Эмбри – тот замок, о котором говорила Ханна. Он мог быть таким же нематериальным, как единороги, – продуктом магии. Или ещё более эфемерным – призраком замка, похожим на бесплотные яблони, которые я видел в лунном свете. Если так и было, я бы сказал, что Римская дорога – та, которую описывала Ханна, пересекая её. Только она сказала, что дорога частично заросла. Согласно карте, ближайший заброшенный участок Римской дороги начинался более чем в километре к северу от Эйместри и продолжался, огибая восточную часть Уигмора.

Комментарии Хью были обширными, но загадочными, представляя в основном заметки для самого себя. Например, BA не согласен и см. IB07, BA подтверждает IB06. Самой многообещающей для меня была заметка на странице Крофт Эмбри, гласящая: "Деятельность прекращается в 1911 году, у ВА нет объяснения". Мне потребовалось ещё полчаса систематических поисков, прежде чем я обнаружил ряд старых потрёпанных тетрадей в коричневатых картонных обложках, на которых от руки было написано “История происшествий в графстве Херефорд”, и далее годы: 1899 – 1912.

Если у меня и были какие-то сомнения относительно характера фиксируемых происшествий, то их развеяли слова "ipsa scientia potestas est" – “знание само по себе является силой”, написанные размашистым почерком на внутренней стороне обложки каждой тетради. А под ними – название: Барнаби Аткинс, эсквайр, Массачусетс (Оксон), СР (Херефордшир). СР означает County Practitioner – "окружной практикующий (маг)", термин, употребляемый Найтингейлом. Но я никогда не воспринимал его всерьёз. Это навело меня на мысль о пробковых шлемах и чаепитии на веранде с окружным комиссаром. Но он есть – Барнаби Аткинс, бакалавр – и его книги происшествий (или IB) с 99 по 12 год.

Это были рабочие тетради, заполненные сокращениями и словами, которые могли означать не то, что я думал. Меня особенно насторожило количество женщин, с которыми Барнаби "общался" в ходе своей деятельности. Большинство дел передавались ему главным констеблем полиции Херефордшира, местными судьями или (это меня удивило) епископом Херефордским.

Всё это казалось очень неформальным, непринуждённым и лишённым заботы о правах получающих менее 160 фунтов стерлингов в год. Я знал, что в "Фолли" была секция мирской библиотеки, состоящая из отдельных страниц, переплетенных в гроссбухи с выгравированным названием графства на каждом из них. Должно быть, именно туда отправлялись официальные отчёты эсквайра Барнаби Аткинса – Найтингейлу следовало бы поискать в них кое-что для меня, – но я подозревал, что многое держалось в секрете и никогда не публиковалось. Особенно такие вещи, как "счастливая встреча в среду утром с Мэри, горничной у миссис Пакнар", – в высшей степени удовлетворительные.

Если оставить в стороне сексуальную эксплуатацию Барнаби, то мне потребовалось некоторое время, чтобы просмотреть материал. Я начал с 1912 года и проследил в обратном порядке, чтобы понять, какую деятельность не смог объяснить ВА, и почему она прекратилась в 1911 году. TH жалуется, что призрачные лошади больше не появлялись в Крофт-Эмбри, и что он остался без 5 фунтов стерлингов из-за потери клиентов. Он утверждает, что в летние месяцы такие визиты были обычным делом, но он не видел их с позапрошлого года. Барнаби сказал ему, что непостоянство заложено в природе духов и что подобные вопросы касаются его лишь, если они нарушают общественный порядок. ТН возразил, ведь потеря 5 фунтов – это серьёзное нарушение общественного порядка, но Барнаби повторил, что ничем не может ему помочь, и попрощался с ним.

Лошади–призраки, Крофт Эмбри, летние месяцы – это вам о чём-то говорит?

Барнаби, надо отдать ему должное, продолжил расследование и обнаружил, что ряд других магических явлений в Эйместри, Мортимерс–Кроссе и Яттоне – два призрака и потусторонний звон колокола – также прекратились.

Я недоумевал, почему Барнаби не спросил ни у одной из местных рек, знают ли они что-нибудь, когда я нашел это в IB05: “Сегодня наткнулся на одну из речных нимф в пруду у моста в Литтл-Херефорде и, очарованный её красотой, по глупости попытался сразиться с ней. Она нанесла мне такой удар по голове, что пришлось немедленно обратиться к врачу, а затем провести в постели две недели”.

Я сфотографировал это, чтобы позже показать Беверли.

1911 год не давал мне покоя, что же произошло в 1911-ом?
Более того, имело ли это какое-то отношение к моему делу? Лошади-призраки сказали "да", но в те дни лошади были так же распространены, как и люди, так что... Совпадение?

Я услышал скрип на лестнице и, подумав, что, принесли чай, высунул голову из-за угла – могу ли чем-нибудь помочь. К моему изумлению по лестнице поднимался Хью Освальд – шаг за шагом. Увидев меня, он поднял дрожащую руку в знак приветствия, но было очевидно, что он запыхался и не мог говорить. Я двинулся к нему, но он отверг помощь, покачав головой. Минимум десять минут Хью добирался до кабинета, где принял мою руку и повёл к поспешно расчищенному месту на диване.

Он с благодарностью сел и, жестикулируя, прохрипел извинения. На это было больно смотреть. Я предложил ему воды из бутылки, что лежала в моей в сумке, и он с благодарностью принял её, делая глотки между вдохами.

– Не думаю, что вам стоило подниматься по этой лестнице, – сказал я.

Дыхание его внезапно стало прерывистым, что встревожило меня, пока я не понял, что он смеётся.

– У меня был шанс купить бунгало в палладианском стиле. Но я хотел башню, – он сделал паузу, чтобы перевести дух. – Там даже подъемник для кресла не поместится. Меллисса потратила почти год, пытаясь что-то придумать. Опасно жить в здании – памятнике архитектуры.

Я предложил сходить за Меллиссой, но он отказался. “Она скоро начнёт меня искать. А я хотел побыть с тобой наедине. Она же разведёт суету”.

– Вам виднее, – что ещё мог я сказать.

Бледные пятна сошли с его лица, но дыхание оставалось хриплым.

– У меня есть кое-что для тебя, – он подвёл меня к сундуку, спрятанному под пыльными красными подушками в цветочек и двумя томами Британской энциклопедии. Я открыл его и почувствовал аромат камфары и тёплый запах старой ткани. Внутри оказалась длинная цилиндрическая сумка цвета хаки с плечевым ремнём из грубой ткани. Я провёл достаточно времени, роясь в подвале "Фолли", чтобы сразу распознать армейское снаряжение. Сбоку на сумке по трафарету было написано "Освальд, Н. 262041", и она была застегнута на три пряжки. Вытащенная из сундука сумка тянула на пару-тройку килограммов. По указанию Хью я поставил её на пол у его ног и присел, чтобы расстегнуть застёжку.

Когда я открыл её, выпала толстая брошюра в тускло-красной обложке, на которой было написано "Солдатская книжка о службе и довольствии". Из её страниц выпала фотография молодого человека, выцветшая, цвета сепии. Моложе меня, он напряжённо позировал в своей форме, и я с удивлением узнал в нём Хью Освальда. Я поднял фотографию и протянул её c книжкой Хью, взявшему их не глядя. Он кивнул на сумку: “Что думаешь?”

Внутри сумки лежали два жезла размером и формой напоминающие кирку. На одном конце у них были рукоятки, обмотанные брезентом и кожей, а на другом – железный колпачок. На одной стороне аккуратно выгравирована та же последовательность цифр, что и на сумке (по-видимому, служебный номер Хью), а также символ молота и наковальни "Сыновей Вейланда" – легендарных магических британских кузнецов. Изготовители жезлов.

– Не стесняйся, – сказал Хью. – Они тебя не укусят.

Пара неудачных опытов научила меня определённой осторожности при обращении с незнакомыми магическими предметами, поэтому сначала я просто коснулся кончиками пальцев поверхности дерева. И сразу почувствовал это – шуршание, танец, извивание, пропитанную мёдом тёплую интимность улья.

– Вы хранили это у себя на чердаке? – спросил я.

– Вообще-то, да. Верно подмечено. Держи крепче. Тебе не будет больно.

Я обхватил рукой один из жезлов и поднял его, как дубинку. Он был тяжёлым и удобным и мог бы с пользой послужить оружием в рукопашной в случае необходимости. Доходило ли когда-нибудь до этого? Неужели этот немощный старик, который собирался с силами, чтобы съесть тост, ударил им какого-то бедного, ничего не подозревающего немца? Получи, Фриц! Жри английский дуб. Я почувствовал суть жезла, стук молотов и горячее дыхание кузницы, а за всем этим – реки стали, океаны угля и лязг, лязг, лязг Империи.

Не знаю, как враг, но это напугало меня до чёртиков.

– Хочу, чтобы они достались тебе, – сказал Хью.

– Не уверен, что мне стоит их брать. А Меллиссе они не нужны?

– А теперь послушай меня, парень, – прохрипел Хью. – В 1939 году мы и понятия не имели о том, что нас ждёт – конец света мог наступить без всякого предупреждения. Мудрый человек всегда держит при себе большую дубинку на всякий случай.

Я кивнул,  сказав: “Спасибо”. Положил жезл обратно в сумку и застегнул её. Подумалось – это более практичное оружие из менее цивилизованной эпохи.

– Что же всё-таки произошло в Эттерсберге? – этот вопрос я давно хотел задать.

– Операция "Спэтчкок" (быстро зажаренная на рашпере птица).

– Что пошло не так?

– А что шло правильно? Мы стали жадными, мы думали, что война почти закончилась, и начали думать о том, какова будет наша роль после, какова будет роль “Фолли”, ордена, Англии, Империи.

Он посмотрел на бутылку воды в руке, словно пытаясь вспомнить, для чего она нужна. “Это было из-за высокомерия”, – он сделал ещё глоток, а когда заговорил снова, его голос прозвучал увереннее.

– Найтингейл с самого начала был против этого, говорил, что мы должны послать королевские ВВС и разбомбить лагерь с высоты. Он сказал, что это единственный способ гарантировать успех, – он озадаченно посмотрел на меня. – Я сказал что-то смешное?

– Нет, сэр. Вы упомянули – были жадными. Жадными к чему?

– Перед войной было несколько ярких молодых людей, с обеих сторон. Такие, как Дэвид Мелленби, который говорил, что возможно сформулировать теорию, объединяющую магию и теорию относительности, – Хью снова сделал паузу, его взгляд был рассеянным. – Или это была квантовая теория? Какая из них с котом?

– Кот Шредингера?

– Да.

– Это в квантовой теории.

– Он называл это сокращением разрыва, – продолжил Хью. – Имел много друзей за границей, особенно в Германии, – все они были практикующими магами или учёными-консультантами, что, понимаешь, было чертовски необычно. Он очень тяжело воспринял начало войны – как личное предательство. Видишь ли, нацисты присвоили его работу и... я не уверен, что правильно подобрал это слово.

– Извратили её?

– Нет. Мы думали, что они устранят пробел, но методы, которые они использовали... – Хью дрожал, и я хотел позвонить его дочери, но увидел выражение его глаз и понял, что это гнев. Не просто гнев, а ярость – даже семьдесят лет спустя. – Они творили ужасные вещи с живыми заключенными, с мужчинами и женщинами, с фейри и...

Он замолчал, его грудь тяжело вздымалась, и он оглядел свой кабинет, странно моргая глазами.

– И, поскольку они были немцами, – сказал он наконец. – Они всё это записали, отпечатали в трёх экземплярах, сделали перекрёстные ссылки и аккуратно разложили по сотням картотечных шкафов в центральном бункере лагеря близ города Эттерсберг.

– Вот дерьмо, – сказал я. – Понятны последствия. – Хью бросил на меня укоризненный взгляд, но я продолжил. – Им нужны были данные исследований. В этом и заключалась вся операция.

– Мы не могли допустить, чтобы это досталось русским, или американцам, или французам, если уж на то пошло. К 45-му году всем стало очевидно, что это последнее "ура" Империи. Русские готовились к победе в Великой игре, а янки не могли дождаться, когда мы уберёмся с Дальнего Востока. Думаю, некоторые, включая Дэвида, верили, что это вернёт нас в игру.

– В какую игру?

– Вот именно, – Хью выглядел таким довольным, что я не стал объяснять, что задал вопрос буквально. – И мы сохранили библиотеку, после чего назвали её Чёрной библиотекой, за всю ту пользу, которую она нам принесла. Задачей Найтингейла было прикрывать эвакуацию, и, слава Богу, именно это он и сделал. Но даже он не смог спасти людей, которые оказались отрезанными в лагере.

Итак, операция "Спэтчкок" провалилась, и группа захвата, насчитывающая более восьмисот человек, была разбита и уничтожена по частям, в то время как остатки бежали на запад отрядами или поодиночке – "оборотни" висели у них на хвосте.

– Они были настоящими оборотнями? – спросил я. – Или только спецназ?

– Никто точно не знает.

Найтингейл был одним из последних, кому удалось перебраться через линию фронта союзников.

– Он убедился, что раненые находятся на планерах вместе с Библиотекой, и я был среди них, и он уступил своё место, чтобы Дэвид смог спастись.

– Дэвид Мелленби выбрался? – не удержался я от возгласа. – Думал, он погиб в бою.

– Нет, – ответил Хью. – К сожалению, покончил с собой. Запёрся в своей лаборатории и выстрелил себе в голову. Он был не единственным, конечно, уж точно не единственным, если подумать.

– Ты должен понять, Питер, – голос Хью дрожал, и я увидел слёзы в его глазах. – Я ни о чём не жалею, и если бы мог вернуться в прошлое, в свою юность, то сказал ему, чтобы он перестал быть слабой сестрой и довёл дело до конца. Иногда приходится делать выбор, а иногда действовать вслепую и верить в то, что друзья тебя не подведут.

Я услышал, как его внучка окликнула его снизу по имени.

– Но когда будешь это делать, Питер, – добавил он. – Убедись, что знаешь, кто твои друзья.

Меллисса влетела в комнату и выразила недовольство нам обоим. Я позволил увести себя вниз. Хью выглядел измученным, и я не хотел, чтобы он пострадал. Я схватил жезлы вместе с другими вещами, тяжёлое дерево клацнуло о бедро, когда я перекинул ремень через плечо.

На кухне я обнаружил Беверли, сидевшую за штабелем картонных поддонов, на которых стояли приземистые банки из зелёного стекла с самодельными этикетками.

– Надеюсь, ты заставила её заплатить за это, – сказал я Меллиссе.

– Сполна окупилось, – она подмигнула рассмеявшейся Беверли и попросила меня отнести банки в машину.

Раз уж я не мог поговорить с Ханной, то побеседую с кем-нибудь ещё. Например, её мамой. Поэтому я позвонил детективу Коул и спросил, могу ли взять интервью у Джоан. Она сказала, что Джоан спрашивала обо мне, смогу я навестить её прямо сейчас? Но разговор вести неофициально. На языке полиции это означало подождать, пока объект скроется, а потом всё записать.

Я уже достаточно хорошо ориентировался на трассах вокруг Рашпула, чтобы высадить Беверли у "Лебедя" и сразу отправиться к Марстоу. Я заметил, что часть журналистов вернулась на парковку паба, а свернув в тупик Марстоу, увидел фотографа, наблюдавшего за происходящим. Он сделал пару снимков, когда я проезжал мимо, но это был автоматический жест. Рутина.

Я также заметил, что "Тойота" Энди Марстоу не была припаркована возле дома, поэтому удивился, обнаружив Дерека Лейси, надёжно спрятавшего ноги под кухонным столом. Я последовал за Джоанн внутрь, и он вскочил пожать мне руку.

– Спасибо-спасибо-спасибо-спасибо, – затараторил он. Потом, с удивлением обнаружив, что всё ещё держит мою руку, отпустил её и предложил мне сесть напротив него и Джоанны.

– Спасибо, – ещё раз повторил он. – Это слово кажется таким неподходящим.

На кухонном столе стояли две открытые бутылки вина и два бокала. Когда я сел, Дерек, хорошо знакомый с кухней, достал ещё один бокал, поставил передо мной и спросил: “Красное или белое?”

Я выбрал белое. В конце концов, мне велели вести себя неформально. Прелесть правила "полицейские не пьют на службе" в том, что люди думают, раз ты пьёшь сейчас, значит не на службе. Это ошибка. Мы всегда на службе. Просто иногда чуток нервничаем. Строго говоря, мне следовало  получить предварительное разрешение у старшего офицера (от суперинтенданта и выше), прежде чем опустошить свой бокал.

Я попробовал вино. Год, проведенный за столом Найтингейла, позволял отличать хорошее от плохого – и это было неплохо.

– Вкусно, не так ли? – спросил Дерек. – Южноафриканское.

– Как там Николь? – поинтересовался я.

– Разве они не информируют вас об этом? – спросила Джоанна.

– Я всего лишь констебль, – скромно сказал я. – И, пожалуй, последний человек, которому кто-либо что-то рассказывает.

– Завтра утром она возвращается домой, – пояснил Дерек. – Вот меня и послали убедиться, что всё в порядке и в бристольском стиле.

– Значит, она оправилась от шока?

– Не совсем, – Дерек допил свой бокал. – Но врачи считают, что знакомая обстановка может помочь.

Помочь в чём? Я задавался вопросом, но лучше сделать вид, что интересно и надеяться на лучшее.

– У неё проблемы с речью, – сказал Дерек. – Она постоянно забывает слова, врачи называют это афазией. Когда мы только увидели её, она была совершенно не в себе, но сейчас ей намного лучше. – Он остановился, чтобы принести ещё одну бутылку – на этот раз Совиньон блан. – Я просто рад, что они вернулись.

– Питер, – начала Джоанна, а затем остановилась и посмотрела на Дерека, который глубоко вздохнул.

– Если бы с девочками что-то случилось... – пробормотал он. – Полиция не стала бы скрывать это от нас, чтобы пощадить наши чувства?

– Нет, – ответил я. И подумал – если только они не были подозреваемыми, но даже тогда... – Определённо нет.

– Вы уверены? – спросила Джоанна.

– А вы думаете, что-то случилось? – удивился я. Дерек наполнил свой бокал и мой тоже.

– Не знаю, – сказал он. – Они всегда были такими счастливыми девочками, спросите любого. Меня беспокоит, что Ники такая замкнутая и необщительная.

– И мы волновались в прошлый раз, – печально сказала Джоанна.

– В прошлый раз? – я насторожился.

Дерек вздохнул и сказал: “Это не первый раз, когда кто-то из моих детей убегает”.

Этого не было ни в одном из прочитанных мною отчетов, хотя обычно в делах о пропаже ребенка фраза "убегала раньше" довольно часто встречается на начальном этапе расследования.

– Николь убегала раньше? Когда?

– Боже, нет! – воскликнула Джоанна. Её бокал был пуст, и я наполнил его из чистой вежливости.

– Это было так давно, – сказал Дерек. – И это была не Николь, а моя старшая дочь Зои.

– Не знал, что у тебя есть старшая, – говоря это, я подумал, что если об этом есть в доках, Лесли очень разозлилась бы на меня за такой пропуск.

– От Сьюзен, моей первой жены. Она уже совсем взрослая. Живет в Бромьярде.

Я наполнил свой бокал и сделал глоток – вторая бутылка была не такой вкусной. Дерек, казалось, этого не заметил. Я наполнил и его бокал. Учитывая, сколько вина мы выпили, я решил просто спросить у них, что случилось.

– Зои всегда была трудным ребенком, – Дерек говорил, обратив лицо к столу.

– Но она была очень хорошей девочкой, – защитила девочку Джоанна.

– Ну да, она ведь любила тебя, скажешь нет? – спросил Дерек Джоанну.

Джоанна повернулась ко мне и сказала с притворной уверенностью: "Я нянчилась с ней, когда она была маленькой".

– И баловала её, – добавил Дерек. – И слушала её истории.

– У неё было чудесное воображение. Обожала "Гарри Поттера" и все эти книги о феях, – сказала Джоанна.

– Она сказала, почему сбежала? – у меня не складывался образ девочки, но этот вопрос я должен был задать.

– Нет, – сказал Дерек. Но он произнёс это слишком быстро, и его взгляд непроизвольно переместился на Джоанну, которая надолго пригубила бокал с вином, придумывая, что-нибудь убедительное. Я её не торопил.

– Это была просто глупая ссора, – наконец сказала она и добавила фразу, которую никогда не следует произносить в присутствии полиции. – Ничего особенного.

– И мы нашли её достаточно быстро, – дополнил Дерек.

– Получилось вовремя, – сказала Джоанна. – Мы как раз собирались позвонить вам.

– И где вы её нашли?

– На обочине у главной дороги, – сказал Дерек. – Вы до неё доберётесь, выехав из деревни и повернув налево, в сторону Лактона.

Я достал свой телефон и попросил показать это место на карте Гугла. Думаю, они хотели избежать этой темы, но не могли этого сделать, не привлекая повышенного внимания.

Это было к востоку от Рашпула, в противоположном направлении от того места, где, как предполагалось, Ханна и Николь пересекли ту же дорогу, направляясь к Бирчер-Коммон.

– Почему ты хочешь это знать? – вздохнув, спросила Джоанна.

– Привычка, – сказал я и сделал глоток вина. – Так меня учили – сначала задай вопросы, а потом беспокойся, зачем тебе это надо.

После этого я не стал задерживаться и оставил их вдвоём допивать третью бутылку. Искушение вернуться и заглянуть в окно возникло сразу, едва я вышел за дверь. Но решил этого не делать – даже у полиции должны быть какие-то стандарты. И если бы они увидели меня, то я потерял бы дальнейший источник информации.

Вернувшись домой в "коровник", я обнаружил Беверли роющейся в моих вещах. Пришлось спросить: “Что ты делаешь?”

Она стояла на коленях возле моих сундуков, одетая только в синие шёлковые трусики и маечку в тон, и методично раскладывала их содержимое на полу вокруг себя.

– Я томно ждала тебя, – невозмутимо сказала она. – Но через десять минут мне это надоело.

– Это объясняет нижнее бельё, – согласился я. – Очень милое, между прочим.

–Да уж.

– И что ты делаешь в моих вещах?

– Нам нужен подарок для Хью. – В ответ на то, что он дал тебе.

– Не думаю, что он ждёт чего-то взамен.

– Не тупи, – улыбнулась Беверли. – Он отдал тебе самое ценное, что у него было, – получился дисбаланс, ты не можешь этого допустить. Что если старик умрёт?

Она достала легкие двухдюймовые дробовики Purdey с самозарядным боковым замком, приоткрыла затворы и с вызывающим беспокойство профессиональным видом осмотрела их.

– Как думаешь, они ему понравятся? – спросила она.

Я сел на кровать и начал раздеваться. “Думаю, он завязал с оружием, – а ты?”

Я решил не снимать боксеры – в конце концов, мужчина должен сохранять некоторую загадочность.

– Да, – согласилась она. – И Меллисса отдаст их своему гарему.

Беверли закрыла сундук и посмотрела на меня. “Что ты делаешь?”

– Я томно жду, когда ты ляжешь в постель.

–  Почему ты думаешь, что я всё ещё в настроении?

– В отличие от некоторых людей, я привык к этому состоянию расслабленности. Много работаю над этим. При необходимости могу долго поддерживать его.

– Я могу вернуться в свой номер в "Лебеде", – сказала она.

Я медленно закинул руку за голову и вызывающе приподнял левую ногу. “Но тогда ты останешься совсем одна, а я всё ещё буду здесь, испытывая томление”.

Она заставила меня подождать минуту или чуть больше, а потом забралась на кровать. Пошли взаимные поцелуи и хватания за различные части тела и, когда мы приступили к делу, я спросил: “Мы же не собираемся удобрять этот сад или типа того?”

– Питер! – зарычала Беверли. – Сосредоточься!

Чуть погодя мы лежали, обливаясь потом, поверх пухового одеяла, раскинув руки, ловя слабый ветерок от двери, и не касались друг друга, кроме её руки на моём бедре, и моей сверху.

– Когда тебе было одиннадцать, – спросил я, – ты когда-нибудь тайком убегала из дома?

– Постоянно.

– Куда?

– В реку, конечно, куда же ещё?

– Ты танцевала там?

– На суше?

– Да?

– Может, и танцевала, не помню.

– Голая?

– Когда мне было одиннадцать?

– Я просто подумал, не было ли это делом фейри, – прошептал я. – Видел, как ты плавала без вашего снаряжения.

– Знаю, – она повернулась ко мне лицом, подперев голову рукой. – Видела, как ты наблюдал за мной.

– Не мог оторвать от тебя глаз.

Она протянула руку и провела кончиками пальцев по моему животу, заставляя меня смеяться и задыхаться одновременно.

– Дети вытворяют странные вещи, – сказала она. – Им не обязательно отличаться от других, чтобы танцевать так же свободно, как шимпанзе.

Она провела рукой по моей груди, вызвав небольшую волну воды. Я понял, что это был мой пот, и вряд ли можно было объяснить инерцией и поверхностным натяжением такое его скапливание и движение.

– Я была обнажённой, когда впервые увидела тебя, – помнишь? – спросила она. Ее ладони скользнули по моим плечам, словно руки ребёнка, собирающего материал для песочного замка.

– Ты была в реке рядом с Ричмондом, – вспомнил я. – Что случилось с твоим гидрокостюмом?

– Я была в мамином доме, а мой гидрокостюм остался у меня дома – когда объявили тревогу, мне пришлось рвануть в чём была. Мы плыли вверх по реке как сумасшедшие – я, Флит, Челси и Эффра. Если бы ты нас видел, то  здорово перепугался бы.

Она вытянула руку ладонью вверх, и над ней всплыл водяной шар.

– Мы погнали маленьких мальчиков отца Темзы обратно к их лодке и собирались приколоться над ними, когда на нас налетел "Ягуар", и выскочил Найтингейл. Я старалась держаться как можно незаметнее, потому что, знаешь, Найтингейл... У мамы свои взгляды на то, что с нами и  так слишком много неприятностей. Следующее, что помню, – я  вижу этого неуклюже выглядевшего мальчика, стоящего на берегу.

Земной шар начал вращаться и слегка сплющиваться.

– Ты обругала меня, – заметил я.

– Я порезалась о проволочную сетку", – вдруг сказала она. – Какие-то дурацкие экологические противоэрозионные меры или что-то в этом роде.

Я протянул руку и сосредоточился, что было нелегко, когда одна из грудей Беверли касалась моей груди. Аква – это форма, освоенная мною совсем недавно, но удалось создать приличный водяной шар, парящий над моей рукой.

– О, спасибо, – улыбнулась Беверли, и без всякой суеты мой шар перепрыгнул через неё и слился с её шаром. Она заметила мой удивлённый взгляд и усмехнулась.

– Как тебе это удалось? – не сдержался я.

– Хочешь узнать? – спросила Беверли, и по изящному взмаху её руки шар взмыл к потолку и взорвался клубами пара. Прохладный туман окутал нас, заставив меня вздрогнуть.

Я мог бы сказать, что она знала, что я собираюсь спросить ещё раз, потому что она наклонилась и целовала меня до тех пор, пока я не забыл, что собирался сказать. После этого одно повлекло за собой другое. К счастью, Беверли сделала достаточно долгую паузу, после чего пустила пар, но мы не упали в обморок от теплового удара.

Увы, всё хорошее когда-нибудь заканчивается – хотя бы для того, чтобы избежать чрезмерной нагрузки на спину.

– Какие у тебя планы на завтра? – спросила она.

– Завтра я перехожу на высокие технологии.