Липкая ситуация

    Вот уж что правда, то правда. На аэродроме в Варфоломеевке, где ветер гуляет так, будто читает строевым голосом устав, а медведь, встречая тигра, вежливо отдаёт честь – наступало главное событие года. Итоговая Проверка.
     Все ходили по струнке. Командовал батальоном майор Святохин, мужчина солидный, как будто не из плоти, а из дюраля и авторитета сколоченный. На совещании он ставил задачи, как снайпер – чётко и без промаха. Ты – за связь. Ты – за горючее. Дошла очередь до замполита автороты, древнего старлея Апранича.
      Человек он был тихий, задумчивый, служил тут, казалось, со времён первых посадок на грунт. Смотрел на мир усталыми, мудрыми глазами, в которых было написано: «всё это я уже видел, перевидел».
– Апранич, – сказал майор, уставившись на него взглядом, от которого можно было спрятаться только за сейфом. – Задачу свою знаешь?
– Так точно, – ответил старлей спокойно, будто докладывал о погоде. – Не впервой.
Все решили, что речь о какой-то политинформации. Что ж, замполит, он и есть замполит.
После совещания я, в ту пору командир роты охраны, поймал его в коридоре, где в воздухе навечно замешаны запахи махорки и солярки.
– Апранич, – говорю, – открой секрет. Какая у тебя задача такая особенная?
Он посмотрел на меня, помолчал, и ответил просто, без всяких уловок:
– Полы в канцелярии красить. Особой краской, которая сохнет неделю, а то и больше. Такая вот, – он едва заметно пожал плечом, – упрямая краска попадается.
    Вот так. Просто констатация факта.
    Прибыл проверяющий из Хабаровска, полковник. Лицо – каменное, глаза – сканирующие. Прошёлся по ангарам, посмотрел технику, полистал бумаги. И говорит:
– Посмотрим документацию. Показывайте, где работаете с ротной документацией.
     Идём втроем в канцелярию. Апранич – впереди. Открывает дверь.
     Полковник делает шаг и замирает. Перед ним – пол. Блестит так, что в нём, как в озере, отражается потолок. Сверкает. И пахнет. Пахнет свежей, очень свежей краской.
     Апранич стоит рядом, смотрит на пол, потом на полковника. Лицо у старлея сосредоточенное, даже озабоченное.
– К проверке готовились, товарищ полковник, – говорит он тихо, с лёгким укором самому себе. – Краска как-то попалась… Неделю назад красили, а она всё липнет.
     Полковник, как человек военный, привыкший проверять факты, наклонился. Ткнул указательным пальцем в эту зеркальную гладь. И – прилип. Отдернул палец с тихим, но отчётливым звуком. Посмотрел на подушечку, покрытую полупрозрачной плёнкой.
    На лице его не было ни гнева, ни раздражения. Было понимание. Холодное, ясное понимание ситуации.
– Документы, – сказал полковник, вытирая палец носовым платком, – где хранятся?
– В сейфе, – тут же отозвался Апранич, кивнув в дальний угол. – Я могу принести. Разуюсь и пройду.
     Он уже наклонился, чтобы снять сапог. Движение было абсолютно естественным, без тени игры. Просто надо пройти, а пол липкий. Значит, надо разуться.
      Полковник посмотрел на его искреннее, озадаченное лицо, на этот невысохший блестящий пол, на свой испачканный платок.
– Не надо, – резко сказал он. – Не нужно. Я понял.
      И развернулся. И ушёл. Не стал проверять. Не стал смотреть. Риск испачкать китель, сапоги, показаться смешным в этой абсурдной ситуации с липким полом оказался сильнее служебного рвения.
    Апранич молча закрыл дверь канцелярии. Постоял секунду, глядя в пол. Потом вздохнул. Не победно. Скорее, устало. Как человек, который снова, в который раз, выполнил необходимую, рутинную работу.
    И так – из года в год. Пока все суетились, он красил полы. Упрямой краской. Которая сохнет очень-очень долго. Это была не хитрость. Это была – технология. Технология спокойной службы. В Варфоломеевке, где даже ветер, кажется, понимает, когда нужно быть тише воды, ниже травы.