Пьеса лилеева л. ю. подвал 1988г

ЛЕВ ЛИЛЕЕВ











П О Д В А Л

(ОДНА ИЗ БЕСЧИСЛЕННЫХ ТРАГЕДИЙ 1938 ГОДА В УШ КАРТИНАХ
С ЭПИЛОГОМ).












МОСКВА
1988-89г.
ДЕЙСТВУЙЩИЕ ЛИЦА


Ивутин Юрий - инженер-химик
Юна - его жена
Андрей - их сын
Харыбин Петр - комбриг
Рагинский Олег - пианист
Отец Григорий - священник
Варвара - его жена
Садчиков Семен - сержант НКВД
Крогис -  старший следователь 
Глыбин Иван - майор, начальник тюрьмы
Елена - машинистка у Глыбина
Лурих Матвей - военюрист
Попов
Судьи
Кандыбин

Зоя - секретарь суда


Сотрудники НКВД, охранники, солдаты

Действие происходит летом 1938 год






ДЕЙСТВИЕ 1
КАРТИНА 1
Комната в квартире Ивутина, служащая и гостиной, и рабочим кабинетом. Стол с грудой каких-то бумаг, несколько стульев, диван, два кресла и по стенам книжные шкафы. На стенах несколько картин, между ними портрет Сталина. Комната слабо освещена светом настольной лампы с зеленым абажуром.
Ивутин, невысокого роста мужчина с начинающей седеть бородкой, и его жена Юна сидят на диване, взяв друг друга за руки. Старинные настенные часы гулко бьют два раза. Глубокая ночь.
ЮНА. Тишина-то какая. (прислушивается). Ты слышишь? На кухне капает вода…
ИВУТИН. Я, очевидно, не плотно закрыл кран.
ЮНА (встает). Пойду закрою.
ИВУТИН (не отпускает ее руку). Не уходи от меня…Пожалуйста. 
ЮНА. (снова садится) Хорошо, Юраша. Не уйду. (Некоторое время оба сидят молча, пристально прислушиваясь к звукам падающих капель. Вдруг Ивутин резко поднимается).
ИВУТИН. Я, кажется, забыл положить запасные очки. (Подходит к столу, на очешник). Нет, к счастью, не забыл. А то ведь без очков совсем плохо. (Убирает очешник, закрывает саквояж. Ходит по комнате, останавливается около окна). Кажется, машина подъехала. (Смотрит в окно, Юна подбегает к нему и тоже смотрит).
ЮНА. Нет…только показалось.
ИВУТИН. Юночка, дорогая, обещай мне, что после этого сразу уедешь к маме. Забирай Андрюшу и поезжай. Обещаешь ?
ЮНА.  Нет, Юра, и не проси. Я никуда не уеду, пока не узнаю, что с тобой и где ты.
 ИВУТИН.  Но ведь и Мария Гавриловна, и Елена Петровна, и Ксюша так ничего и не узнали. Зачем напрасно хлопотать и унижаться? Уезжай. Прошу тебя. Ты должны теперь заботиться и о нашем маленьком. (Легонько поглаживает Юну по животу). А я, как только представиться возможность, сразу дам о себе знать. 
ЮНА (обнимает мужа). Ты мне ничего не сообщишь, как и все они. Они уходят и исчезают…навсегда. И ты, Юраша, неужели и ты? За что? Почему так получается?
(Тихо входит Андрей, высокий худой юноша и, прислонившись к шкафу, молча смотрит на родителей)
 ИВУТИН (замечает сына). Ты почему не спишь?
АНДРЕЙ. Что-то не спится.
ИВУТИН. Тебе необходимо выспаться. Ты должен иметь светлую голову: у тебя завтра последний экзамен. Ты же можешь кончить школу на одни пятерки- с похвальной грамотой. А это так сейчас важно.
АЕДРЕЙ (подходит к отцу) Папа, а тебя непременно сегодня заберут?
ИВУТИН. Да… вероятно. Вчера арестовали Викентия Викентьевича и Глеба Спиридоновича, всех, кто ездил вместе со мной в Германию. А ведь я был руководителем делегации.
АНДРЕЙ. Но ты оговорил, что Викентий Викентьевич по дороге заболел.   
ИВУТИН. Его сняли в Польше прямо с поезда с обострением аппендицита и вернули в Москву. А больше он не выезжал. 
АНДРЕЙ. Так почему же его арестовали? Он даже не побывал у фашистов?
ЮНА.  Что ты говоришь, Андрюша! Разве всех, кто был в Германии непременно нужно арестовывать? За последние годы туда сотни людей выезжали: их посылали учиться, набираться опыта.
ИВУТИН.   Всех и взяли.
(Слышен шум подъехавшего лифта, стук металлической двери. Юна и Андрей быстро подходят к Ивутину)
АНДРЕЙ. Это… они…
Но за стеной послышался шум веселых голосов, пение, звонкий женский смех)
ЮНА. Это Клавка пожаловала …Опять с кавалерами.
(Шум за стеной стих)
ИВУТИН (сыну). Береги маму, Андрюша. Ты ей будешь единственным помощгкм. Здесь у нас больше никого нет. Обещай, что уговоришь маму уехать к бабушке Вере  в Ярославль.
АНДРЕЙ (сквозь слезы). Я … я постараюсь.
ИВУТИН (обнимает сына) . И не падай духом, сынок. Будь настоящим мужчиной. Помни, что у тебя скоро должен появиться братик или сестричка. Помоги маме вырастить его.  И помни великую истину, которая всегда ободряла наш народ: «За счастьем вслед идут  печали, печаль же радости залог»… Мы ведь до сих пор жили неплохо. Верно, Юна?   
ЮНА.  Верно, Юраша. Я с тобой была счастлива.  (Раздается резкий звонок один, другой, третий. Все встрепенулись и замерли).
ИВУТИН.  Ну …вот и все. Прощайте, родные мои. (Юна и Андрей бросаются к Ивутину, обнимают его). Да...давайте поцелуемся. Я не хочу делать этого при чужих людях. (Горячо целует жену и сына). Прощайте. А ты, Андрей, должен знать, что отец твой был человеком честным и совесть его чиста…
(Снова резкий звонок. Ивутин спешит к двери. Выходит, через несколько мгновений возвращается в сопровождении трех человек- штатского и двух военных в зеленой форме НКВД)
ШТАТСКИЙ. Ивутин?

ИВУТИН. Я
ШТАТСКИЙ. Юрий Сергеевич?
ИВУТИН. Да. 
ШТАТСКИЙ. Покажи, Ивутин, где ты запрятал оружие?
ИВУТИН. (оторопело). Я…у меня нет никакого оружия.
ШТАТСКИЙ. Нет, говоришь? А если найдем?
ИВУТИН. Пожалуйста, ищите.
ШТАТСКИЙ (военным) Приступайте.
(Военные, стуча кованными сапогами, начинают все переворачивать и вытряхивать. Выбросив с полок книги, один из военных находит какой-то небольшой блестящий брусок, протягивает его штатскому. Штатский рассматривает брусок)
Это что- серебро?
ИВУТИН. Это алюминий, первая партия металла, полученная в нашей стране.
ШТАТСКИЙ. А почему он оказался у тебя? Украл? Где?
ИВУТИН. Я- один из создателей этого металла. Посмотрите, там написано.
ШТАТСКИЙ. Что написано? Кто написал?
ИВУТИН. Киров написал, Сергей Миронович. Нам всем, кто принимал участие в подготовке и выпуске алюминия на Волховском заводе, Киров лично подарил по такому брусочку. Вот подпись (Ивутин берет брусок, поворачивает  его , находит вытесненную там на металле надпись и показывает штатскому, читает.) «Творцу первого советского алюминия. Сергей Киров. «
ШТАТСКИЙ (засовывает брусок в портфель). Ладно, там разберутся, какой ты есть творец. (Наблюдает как обыскивающие продолжают все расшвыривать и перетряхивать. Подходит к забившимся в угол Юне и Андрею ). Ну, малый, говори, где батяня твой прятал оружие?
АНДРЕЙ. У папы никогда не было оружия. Он и стрелять не может: у него плохое зрение - минус 8
ШТАТСКИЙ. А его дружки-приятели из все их шпионской банды не приносили оружия?
АНДРЕЙ. Нет…Никто не приходил.
(К штатскому подходит один из военных)
ВОЕННЫЙ. Товарищ оперуполномоченный, никаких вещественных доказательств не обнаружено.
ШТАТСКИЙ. Ладно, пошли. (Ивутину). Следуй за нами. (Уходит. Ивутин надевает плащ, шляпу, берет свой саквояж, кладет в карман лежавшее на столе яблоко, еще раз долго обнимается и целуется с женой и сыном, уходит. Следом громыхают сапогами военные.
Юна навзрыд рыдает, припав к груди сына).
АНДРЕЙ (сдерживая слезы) Ничего , мамочка, ничего. Будем надеяться…Может быть...Как-нибудь…все и обойдется. Как-нибудь. Папа ведь сказал, что тебе нельзя волноваться. Береги себя… береги.
(Занавес). 

Картина П
Обшарпанная камера в подвале какого-то старого дома , превращенного в тюрьму. На нарах, сколоченных из неструганных досок и смонтированных одна над другой сидит хилый молодой человек, Рагинский, и человек могучего телосложения в потрепанной военной форме без знаков различия- Харыбин. Харыбин встает , расхаживает по камере.
ХАРЫБИН. Больше часа уже прошло. Добьют они его сегодня.
РАГИНСКИЙ. Я удивляюсь, как старик еще жив.
ХАРЫБИН. А он не говорил, за что его взяли?
РАГИНСКИЙ.
ХАРЫБИН. Попа прикончат и за нас возьмутся. Но ты, парень, мне скажи, зачем меня 18 суток сюда из Благовещенска везли? Я на Уссури бригадой командовал. Меня арестовали, моего заместителя взяли, майора Сидорина. Нас обвинили в том, что мы изучали японский язык и поэтому, значит, были завербованы японской агентурой. А у нас японский почти весь комсостав изучал, по приказу командарма Блюхера. А потом сказали, что мы готовили передачу Дальнего Востока японцам. Сидорина трибунал сразу приговорил по 58-й и его тут же и шлепнули. А вещественными доказательствами у него были русско-японский словарь, где он записывал иероглифы. А меня зачем-то сюда привезли… Тебя, друг, как зовут-то?
РАГИНСКИЙ. Олег.
ХАРЫБИН. Слушай, Олег, я знаю, в чем здесь дело.
РАГИНСКИЙ.В чем?
ХАРЫБИН. Это все японские диверсанты подстроили. Они на нас на всех, наверно, фальшивые окументы подбросили, а кто-то им и поверил. Хорошо, что меня в центр привезли. Я здесь рапорт подам, доложу о тамошних безобразиях. Прямо на имя товарищ Ежова напишу. Пускай прочно направят туда опергруппу и разберутся во всех преступлениях.   
РАГИНСКИЙ. А вы думаете, Петр, что только на Дальнем Востоке чудовищные дела творятся?
ХАРЫБИН. У вас в России тоже что-то происходит. И понять невозможно. Но на Дальнем Востоке, конечно, враги орудуют. Ведь сколько народа уже безвинно пострадало! Скажи, Олег, а тебя , как думаешь, за что взяли?
РАГИНСКИЙ. Я …я в Польшу выезжал, на международный конкурс имени Шопена . Я пианист. Серебряную медаль получил… И теперь от меня требуют, чтобы я выдал всю сеть польских и английских шпионов, которую мне было поручено формировать в нашей стране.   
ХАРЫБИН. Дело дрянь. И что же ты ответил?
РАГИНСКИЙ. Я сказал, что никакой сети не создавал и даже не знаю, как это делается. 
ХАРЫБИН. И они чего? 
РАГИНСКИЙ. Следователь Садчиков, который меня допрашивал, кстати, очень неприятный человек, велел мне как следует подумать и сделать выводы. Как вы умаете, что он имел в виду?
ХАРЫБИН. Выпытывать будут, чтобы ты им все сказал.
РАГИНСКИЙ. Как – выпытывать?
ХАРЫБИН. А так, как у попа, сам видишь.
РАГИНСКИЙ. Это ужасно, у него сорвали ногти. А если у мен? Я пианист, мне нужны пальцы. Что же делать? Кого, кого я могу назвать? Это все бред сумасшедшего. Если ничего нет, что я должен выдумать?
(Открывается дверь и в нее вталкивают человека в разорванной рясе, с растрепанными волосами и всклоченной бородой. Это священник Гргигорий.

Пошатнувшись, он падает на пол, но потом медленно поднимается и садится на нары.)
о. ГРИГОРИЙ. (расчесывает пальцами бороду) . Бога ради, дайте воды…     (Харыбин бросается к небольшому бачку с краном, стоящему в углу камеры, берет кружку, открывает кран. Воды нет).
ХАРЫБИН.  Так и не налили, скоты. (Подходит к двери, стучит по ней кружкой. Никто не отзывается. Стучит второй раз, третий. Наконец, дверь открывается и на пороге появляется хмурый охранник).
ОХРАННИК. Чего стучишь?
 ХАРЫБИН.   Принеси воды, второй день просим.
ОХРАННИК. Обойдешься (уходит, громко хлопнув дверью).
ХАРЫБИН. Вот сволочь, как над людьми издеваются. Я и об этом в докладной напишу.
о. ГРИГОРИЙ. Не надо , Петр, не держи зла на сердце. Бог даст, все как-нибудь обойдется. 
ХАРЫБИН.  Ты же пить хочешь…
о. ГРИГОРИЙ Ничего, перетерплю.
(Рагинский роется в карманах пиджака, достает леденец, протягивает старику. )
РАГИНСКИЙ. Возьмите, вот еще осталось.
о. ГРИГОРИЙ (Кладет конфету в род) Ох, душевно признателен. 
ХАРЫБИН. Откуда это у тебя? 
РАГИНСКИЙ. Я недавно курить бросил, вот мятными леденцами и перебивался. Во всех карманах были насыпаны. Одна случайно завалялась.         
о. ГРИГОРИЙ. (теребит бороду). А мне, представьте, бороду  подожгли. Я даже не нал, что паленый волос так скверно пахнет.
ХАРЫБИН. Чего, отец, они от тебя добиваются? 
о. ГРИГОРИЙ. Мою церковь взорвали. У меня приход был, в селе Онуфриевском, недалеко от Ярославля. Старый храм, начала ХУП века. Фрески там были, на всю православную Россию знаменитые. Все уничтожили…

ХАРЫБИН. Да, мы все терпим. У нас на Дальнем Востоке сотни, может быть тысячи командиров невинно уничтожены, и кто хоть бы слово возмущения сказал? Терпим… терпим. Как только терпения хватает?
о. ГРИГОРИЙ. По- божески это, Петр. Бог терпел и нам велел. ( Сильно закашлялся, разорвал рубаху у себя на груди).О.. хоть бы глоток воды…
(Харыбин снова подбегает к двери и начинает сильно стучать кулаками и ногами. Через какое-то время дверь открывается и входит тот же охранник).
ОХРАННИК. Опять стучишь?
ХАРЫБИН. Воды дай. Видишь, человеку плохо.
ОХРАННИК. Какому такому человеку? Этому?  ( Показывает на надрывающегося т кашля старика). Этл не человек, а враг трудового народа. Понял?  И пусть от подохнет.
   ХАРЫБИН. (в исступлении) Неси воду, слышишь?                (Хватает охранника за грудки). Воду давай!
ОХРАННИК. Ты бунтовать, гад? Вот тебе вода (сильно бьет Харыбина рукояткой нагана в лицо, Харыбин отлетает на пол). Руку на меня поднял, собака японская? Ну, погоди (поспешно уходит, хлопнув дверью. Харыбин сидит на полу, размазывая по лицу кровь. С трудом к нему подходит о. Григорий).
о. ГРИГОРИЙ. О, люди, люди. Сколько крови, сколько зла. Разрешите я вас оботру (Расстегивает рясу, отрывает кусок от своей рубахи, тряпочкой осторожно протирает лицо Харыбина)
ХАРЫБИН. Сволочи…я этого не прощу…Я так это не оставлю. Все напишу. Самому Сталину. 
о. ГРИГОРИЙ. Что ты можешь сделать, Петр? Ты, хоть такой большой, сильный, но ты ничтожно малая песчинка в этом огромном мире Зла и Насилия. Давид перед страшным Голиафом. Смирись… Покорись.
ХАРЫБИН. Никогда … ни за что...
(Раскрывается дверь и в камеру врывается охранник и еще двое дюжих солдат. Охранник бросается к Харыбину).
ОХРАННИК. Вот он, бандюга.
(Солдаты хватают Харыбина и волокут его к двери. Но перед ними на колени падает старый священник).
  о. ГРИГОРИЙ. Оставьте его, не трогайте, он не виноват. Это я виноват. Он за меня вступился. Меня берите…Меня…(Старик пытается вырвать Харыбина из рук солдат, но охранник отпихивает его ногой)
ОХРАННИК. Ты свое еще получишь. (Втроем схватив отбивающегося Харыбина, охранник с солдатами вытаскивают его и камеры. О. Григорий снова опускается на нары)
  о. ГРИГОРИЙ О, Боже!   Дай нам сил, не остави нас в нашей горести и печали. Хотя бы один глоток воды…(Ходит по камере, ощупывает сырые стены, находит какое-то мокрое место, припадает к нему губами. Потом садится на нары, обхватив голову руками. К старику подсаживается Рагинский, притаившийся до этого в углу камеры.)
РАГИНСКИЙ. Так что же нам делать, отец Григорий?
о. ГРИГОРИЙ. Ждать.
РАГИНСКИЙ. Чего ждать?
О. Григорий.  Новых испытаний … и терпеть…
(Открывается дверь и в камеру вталкивают Ивутина. Он оглядывается по сторонам, делает шаг вперед и останавливается, смотрит на отца Григория и Рагинского)
ИВУТИН. Здравствуйте.
РАГИНСКИЙ. Забирайтесь наверх, там пока свободно.
ИВУТИН. Да... да... Конечно.
(О. Григорий ложиться на нижние нары, лицом к стене, стонет) Он болен?
РАГИНСКИЙ. Старик очень хочет пить, а воду нам не дают.
(Ивутин достает из кармана яблоко, подходит к о. Григорию)
ИВУТИН. Батюшка, вот возьмите (о. Григорий вскакивает) , больше у меня ничего нет. Все отобрали.   
  о. ГРИГОРИЙ ( берет яблоко, жадно надкусывает его) Спасибо, сын мой. Велик Господь! Ты даешь нам пищу во благовремении …взалкал и Ты напоил меня … меня …Жадность-большой порок, но у меня, кажется, нет больше сил терпеть.       (Блаженно пережевывает яблоко) Боже, поистине- дар небес, пища ангелов.
ИВУТИН. Я больше всего опасался, что отнимут запасные очки. Ведь с одними я пропаду. Если случайно разобью, совсем слепым останусь. И вот – отняли. Вы не знаете, может еще отдадут? Зачем им мои очки?
РАГИНСКИЙ. Нет, не отдадут. У меня при осмотре все отобрали, мыло, часы, зубную щетку и порошок, думал, что проверят запишут, а потом вернут. Ничего не вернули.
ИВУТИН. И давно вы здесь?
 РАГИНСКИЙ Третий день.
ИВУТИН. Вас уже допрашивали?
РАГИНСКИЙ. В предварительном порядке. Мне предъявили какие-то совершенно нелепые обвинения. Я, конечно, от всего отказался.
ИВУТИН.А разве это можно… отказаться?
РАГИНСКИЙ. Не знаю, может быть и нельзя. Но я же не могу признаться в том, чего никогда не было и не могло быть. Вот отец Григорий тое отказывается. Смотрите, что с ним сделали.
О.Григорий (доел яблоко). Паки и паки благодарю … Хоть немного сухость в рту уменьшиась. А Вас как зовут?
ИВУТИН. Юрий . Юрий Сергеевич Ивутин.
О.Григорий. А будете вы кто?
ИВУТИН Я инженер- химик
  О.Григорий И за что вас сюда?
ИВУТИН Я в Германии был. Два года назад нас, группу специалистов, направили по приглашению знакомиться с химическими и металлургическими заводами. А теперь вот всех арестовал. Даже не знаю, в чем нас могут обвинить. Ведь посылали нас по решению правительства. Мы узнали много полезного. Это помогло нам с группой других производственников наладить выпуск в стране алюминия.  А он так нужен народному хозяйству, авиации.
О. Григорий . Мужайся, сын мой. Чтобы не случилось, верь в благой промысел Божий. Ибо сказано: «Волос с головы вашей не упадет без промысла Господня!»
( Откуда -то издалека доносится глухой шум ружейного залпа)
ИВУТИН (испуганно) Что это?
РАГИНСКИЙ. Тут после суда сразу и расстреливают. Я здесь уже третью ночь. Слышал семь залпов.
О. Григорий. Упокой Господи души новопреставленных раб Твоих. Неужели среди них был и воин Петр?
РАГИНСКИЙ. Так.. даже без всякого суда ?
( о. Григорий тихо запел какую-то молитву. Потом все погрузилось в мертвую тишину. Внезапно раскрылась дверь и в камеру затащили окровавленного Харыбина. О. Григорий и Рагинский наклоняются к нему).
РАГИНСКИЙ . Жив?
о. ГРИГОРИЙ. Слава Богу, див. Значит, это был не он (Рагинский и о. Григорий с трудов поднимают тяжелого Харыбина и кладут на нары).
РАГИНСКИЙ. Что с ним сделали!
о. ГРИГОРИЙ. Бунтарь…мятежный дух, не хочет покориться. (Оторвав от своей рубашки еще один кусок, снова вытирает Харыбину кровь с лица). На таких людях держится весь божий мир. Дай, Господь, ему сил… И нам всем дай. Только я, видно, уже стар. И у меня этих сил не хватит. Не приведет Бог дожить до того радостного часа, когда кромешный мрак снова рассеет солнце. Не доживу.
(Занавес). 
Картина Ш
Кабинет следователя Садчикова. Небольшая комната почти без мебели, только стол с телефоном, три стула, обитый дермантином диван с высокой спинкой. На стене над столом большой портрет Сталина. За столом сидит сам следователь Садчиков, молодой рыжеватый сержант госбезопасности.  Перебирает какие-то бумаги при свете настольной лампы.
(Вводят Ивутина. Он весь какой-то помятый, взъерошенный, надетые на нем очки остались только с одним стеклом).
ИВУТИН. Гражданин следователь, нельзя ли мне все-таки получить очки? Эти я, конечно, раскокал.
САДЧИКОВ. Зачем тебе очки? Смотреть теперь тебе будет некуда. Ну, говори, ты все обдумал ? Помнишь, что я тебе сказал?
ИВУТИН. Вы насчет чего?
САДЧИКОВ. Насчет того. Я дал тебе срок, чтобы ты подумал и точно описал, кто дал тебе поручение когда будешь в Германии встретиться там с фашистами и продать им секреты производства металла алюмиия ( вынимает из ящика брусок алюминия, взятого у Ивутина при обыске, кладет его на стол) вот этого. Из него фашисты с твоей помощью теперь строят самолеты для ихней люфтваффе.  Кто научил? Или сам додумался? 
ИВУТИН. (ошеломленный) Позвольте, гражданин следователь, тут какое-то недоразумение. Мы затем и выезжали в Германию, чтобы узнать технологию их производства металла. У них разработан мокрый щелочной способ по схеме Байера, а для нас более подходит метод спекания на базе тихвинских бокситов. Но во время поездки мы все-таки узнали много полезного  и для себя.   
САДЧИКОВ.Значит не хочешь добровольно признаться? Так и запишем ( что-то пишет на листке бумаги). Скажи, а за что же они тогда заплатили тебе 50 тыс. рублей? За твои красивые глазки или, может быть, за твою козлиную бородку?(Стучит кулаком по столу). Куда дел деньги? Где запрятал?
ИВУТИН. (опускается на стул) Что вы, какие 50 тысяч? Ко мне их дал? Какой-то бред…
САДЧИКОВ. Значит, бред? А тебе знаком гражданин Артюхов Викентий Викентьевич?
ИВУТИН. Как же … мы с ним вместе работаем.
САДЧИКОВ. Так вот, Викентий Артюхов показал, что он сам видел, как в гостинице «Дрезден» ты, Ивутин, передал немцу Бауэрману папку с бумагами, а он, немец, дал тебе 50 тыс. рублей. Не припомнишь?
ИВУТИН. Все это гнусная ложь! Мы вообще не были в Дрездене, а жили в Дуйсбурге и никакого Бауэрмана я не знаю.
САДЧИКОВ. Отказываешься? Тем хуже для тебя (Достает какую-то бумагу, протягивает ее Ивутину). Вот почитай, что показал твой Викентий.
(Ивутин хватает бумагу, с трудом читает ее через разбитые очки)
ИВУТИН. (прочитав) Невероятно! Как же Викентий мог это сам видеть, когда он даже не выезжал в Германию, а вернулся домой. У него по дороге вспыхнул сильный приступ аппендицита. Его не было ни в Дрездене, ни в Дуйсбурге.
 САДЧИКОВ. А подпись его внизу признаешь?
ИВУТИН. Да, это рука Викентия.
САДЧИКОВ. Ну вот, значит, нечего тебе отказываться. Так все и было   ( Протягивает Ивутину лист бумаги и карандаш). Бери бумагу и все подробно опиши. Кто тебе дал такое задание: его фамилия и место работы. Фамилии всех фашистов, с которыми ты вступил  в связь и которым, как Иуда, продал наши венные секреты. Где 50 тысяч? Жене отдал или сыну? Куда они их запрятали? Все напиши.
ИВУТИН ( возвращает бумагу следователю , встает). Нет…не буду. Это гнусная подделка и клевета. Как я могу писать то, чего не было?
САЛЧИКОВ. (рассвирипев, топает ногами). Признаешь, холуй фашистский, тварь продажная( Хватает лист бумаги, комкает ее и швыряет в лицо Ивутину). Пиши, тебе говорят. Подними бумаги, садись и пиши.
(Ивутин поднимает комок бумаги и кладет на стол)
ИВУТИН. Не могу, я не знаю, что писать.
САДЧИКОВ.Напишешь, фашист, все напишешь. (Нажимает кнопку на столе, входит охранник). Уведи его. (Ивутину) Через час тебя приведут, чтобы все было изложено (охраннику). А ты приведи мне этого скрипача. (Ивутин и охранник уходят. Садчиков нервно расхаживает по кабинету, потом садится за стол, начинает просматривать новую папку с делами. Входит Рагинский и раскланивается).
РАГИНСКИЙ. Добрый вечер!
САДЧИКОВ. Ну, давай список.
РАГИНСКИЙ. Какой, простите?
САДЧИКОВ. Я приказал тебе составить список тех предателей, которых тебе удалось завербовать в английских шпионов.
РАГИНСКИЙ. Каких шпионов?
САДЧИКОВ. Английских и польских. Сначала хоть цифру скажи.
РАГИНСКИЙ. Цифру… чего?
САДЧИКОВ. Сколько всего завербовал – пять… десять…двадцать?
РАГИНСКИЙ. Да, вы знаете, я как-то думал … не мог представить…
САДЧИКОВ. Ты же был в Польше, пиликал на скрипке?
РАГИНСКИЙ. В Польше я был, но пианист. Играл Шопена.
САДЧИКОВ. Это без разницы. Наши товарищи из Варшавы сообщили в центр, что тебя видели с англичанами, с которыми ты вступал в сговор с диверсионными целями. Ты говорил с англичанами?

РАГИНСКИЙ. Да, с одним, его звали Питер, фамилию не запомнил. Не то Пойнс, не то Джойнс. Он тоже участвовал в конкурсе и занял третье место. На торжественном банкете, посвященном закрытию конкурса, я поднял бокал  за его здоровье.
САДЧИКОВ. Не мели чепухи. Нам точно известно, что тебе поручено завербовать других музыкантов, которые играют в Большом театре, чтобы они подложили бомбу и устроили взрыв, когда придут смотреть балет товарищ Ежов и товарищ Каганович.
РАГИНСКИЙ. (совершенно обескураженно). А кто мне дал такое задание? Питер Джойнс?
САДЧИКОВ. Не валяй дурака, ты прекрасно заешь, кто тебя завербовал. Я тебе вчера приказал написать, почему не выполнил? Где список?
(Входит невысокий человек в пенсне и форме лейтенанта госбезопасности. Это старший следователь Крогис).
КРОГИС. (кивает головой на Рагинского). Это кто?
САДЧИКОВ.(вскакивает) . Этот тот самый польский диверсант, товарищ лейтенант. Я вам докладывал.
КРОГИС.И ,конечно, нив чем не признается?
САДЧИКОВ. Так точно, товарищ лейтенант. Отказывается.
КРОГИС. Увести! (Садчиков дает команду. Охранник уводит Рагинского).
САДЧИКОВ. Я велел ему написать фамилии, а он не пишет.
(Крогис садится на диван, закуривает).
КРОГИС. Плохо работаешь, товарищ сержант, очень плохо. Майор тобой не доволен. Хочет отстранить тебя от все дел. 
САДЧИКОВ. За что, товарищ лейтенант? Я же стараюсь. Разве я виноват, что они все отказываются. И химик, и музыкант, и поп, и этот комбриг с Дальнего Востока. 
КРОГИС. Он тоже не признается? Начальство им заинтересовалось особенно.
САДЧИКОВ. Дальневосточник вообще ничего не говорит. Только мычит. Вчера, когда к ним пришел парикмахер, он выхватил у него бритву и отрезал себе язык.
КРОГИС. Вот, скотина! Ну, ничего. За ним уже и без того столько статей, что на целую роту хватит. А у тебя, товарищ Садчиков, в этом месяце очень плохие показатели. Много хуже, чем у других.  У Петрухина 28 признаний, у Мелешки- 24, у Паламарчука-17, а у тебя только 6, а и то не полных. Из-за тебя наше отделение может оказаться на последнем месте. 
САДЧИКОВ. Что же делать, товарищ лейтенант, если они не признаются? А может они и в самом деле не причастны?
КРОГИС. Как это – не причастны? А тебе-то до этого какое дело? Тебе партия поручила почетное задание разоблачать гнусных предателей и врагов нашего трудового народа. А ты рассуждаешь: причастны или нет. Нет, товарищ Садчиков, ты не должен так рассуждать, ты должен выполнять, понял? 
САДЧИКОВ. Понял, товарищ лейтенант.
КРОГИС. Вот и ладно. Но знай- завтра последний срок.  (Уходит, Садчиков достает папиросу, закуривает, но начинает кашлять, мнет папиросу и бросает ее в корзину. Просматривает еще какие-то бумаги, разрывает их и тоже выбрасывает. Медленно открывается дверь и в кабинет входит Елена, красивая молода девушка).
ЕЛЕНА. Можно к тебе, Сеня?   
САДЧИКОВ. Заходи. Тебе- что?
ЕЛЕНА. А просто так.
САДЧИКОВ. Если просто так, тогда иди на свое рабочее место и работай.
ЕЛЕНА. Начальство меня отпустило. Говорит: сегодня больше не нужна.
САДЧИКОВ. Ну, поезжай домой.
ЕЛЕНА. Как же я поеду? Уже половина третьего, трамваи и автобусы не ходят. А ведь мне на другой конец города.
САДЧИКОВ. Пусть тебе дадут отдельскую машину.
ЕЛЕНА. Она куда- уехала и буде только к утру.
САДЧИКОВ.А раньше –то как добиралась? Ведь всегда лопоздна здесь сидим.
ЕЛЕНА. Раньше меня Иван Николаевич подвозил на своей персональной. А теперь он уехал, и я не знаю, что делать.
САДЧИКОВ. Значит к начальственной машине привыкла?
ЕЛЕНА. Привыкла. А разве плохо?
САДЧИКОВ. А начальство ебя прямо домой отвозило, или вы по дороге еще куда заскакивали?
ЕЛЕНА. Например?
САДЧИКОВ. Например, к нему до хаты?
ЕЛЕНА. Ну, Сенечка, ты уж скажешь! Дома его жена ждет, а потом ему скоро 50.
САДЧИКОВ. Ты ведь знаешь, что у товарища майора жены уже два года нет. А насчет 50-ти, так он еще мужик крепкий. 
ЕЛЕНА.  Все равно- старик. Мне бы- кто помоложе. (Садчиков подсаживается к ней на диван).
САДЧИКОВ. А каких ты предпочитаешь- брюнетов или блондинов?
ЕЛЕНА. Мне больше нравятся рыжеватенькие.
САДЧИКОВ. Значит, Лешка Спицын?
ЕЛЕНА. Скажешь тоже- Лешка! Он совсем невоспитанный - сразу лапать начинает. Видно, что деревня. 
САДЧИКОВ.   А тебе, выходит, которые из деревни не нравятся? Тебе интеллигента подавай? Видели мы этих интеллигентных хлюпиков. Вон, все камеры такими набиты. 
ЕЛЕНА. Что ты, Сенечка? Мне деревенские очень даже симпатичные. 
САДЧИКОВ. А ведь и я из деревни.
ЕЛЕНА. Значит и ты тоже. 
САДЧИКОВ. Ну да?
ЕЛЕНА. Понятно. Не все же он грубияны. Есть и ласковые. 
САДЧИКОВ. А ты – то откуда знаешь? Ты городская, в деревне и не жила никогда. Где ты деревенских парней видела?
ЕЛЕНА. Да уж знала одного. Эх, и парень был, что надо. 
САДЧИКОВ. Горячий?
ЕЛЕНА. Еще какой!
САДЧИКОВ. А ведь и я тоже горячий.
ЕЛЕНА (смеется) Ну уж скажешь - горячий. Ты барсук неразговорчивый. Бука. У тебя только работа на уме.
САДЧИКОВ. Понятное дело.  Раз находишься на службе нужно выполнять. Крогис сказал, что мне скоро старшего сержанта дадут.
ЕЛЕНА. Ты молодец. Молодчик! (Теребит его волосы) Скажи, Сенечка а ты по свей работе все знаешь?
САДЧИКОВ. Все.
ЕЛЕНА. Все-все?
САДЧИКОВ. Конечно.
ЕЛЕНА. А ты, например, можешь узнать, кто в какой тюрьме содержится?
САДЧИКОВ. Как же узнаешь? Ведь их тыщи. Где они там все…
ЕЛЕНА Не все, а только те, которых недавно взяли.
САДЧИКОВ. В Центральном управлении списки есть. Можно спросить.
ЕЛЕНА. Сенечка, я уж домой сегодня не пойду. Можно я на твоем   диване посплю? Я бы у себя легла, но Крогис велел закрыть кабинет.
САДЧИКОВ. У меня…спать? Но ведь я тоже скоро уйду. А посторонним оставаться строго запрещается. Сама знаешь.
ЕЛЕНА. Знаю. Но разве я посторонняя? Я же вся ваша. Ну, если не разрешаешь остаться, так я хоть прилягу немного. Уже поздно. А ты пока поработай. (Садчиков садится за свой стол, что-то механически делает и пристально наблюдает за Еленой. А она снимает туфли и спускает чулки). Извини, я хоть ненадолго сниму туфли…ноги за день так затекают, что места не находишь. А ты работай…работай… я тебе не буду мешать (ложится на диван, лицом к стене). Ох, как хорошо! Я ненадолго. Полежу немного и пойду. Может, поймаю где-нибудь такси.   
САДЧИКОВ. Конечно, полежи. У меня есть еще кое-какие дела.
(Что-то пишет, но то и дело посматривает на красивую девушку, которая вытянула ноги и лежит так, что платье задралось у нее выше колен. Садчиков тихо поднимается, подходит к дивану и садится в ногах у Елены, осторожно гладит ее). 
ЕЛЕНА. (вздрогнув от неожиданности). О...Это ты? А я уж начала засыпать. Ну, подвинься ко мне поближе. (Садчиков начинает действовать более решительно, но встречает сопротивление). Ладно тебе…не так сразу. Скажи, Сенечка, а если я назову фамилию одного человека … его арестовали вчера... Ты сможешь узнать, где он находится?   
САЧИКОВ. Смогу…но только … после этого. (Подбегает к двери, открывает ее и кричит: « Пахомов.. ко мне никого не пускать.» Запирает дверь на ключ. Возвращается к Елене и начинает ее раздевать. Снимает со своей гимнастерки ремень. Ложится на диван, но в это время в дверь раздается сильный стук. Садчиков и Елена вскакивают, обалдело смотрят друг на друга).   
ЕЛЕНА. Кто это?
(Стук еще громче).
САДЧИКОВ. Я же сказал, чтобы никого не пускали. Быстро одевается. (Елена начинает поспешно приводить себя в порядок. Садчиков надевает ремень, кричит). Сейчас иду… кто там?
(Открывает дверь. Входит Крогис, удивленно смотрит на Садчикова и Елену).
КРОГИС (Елене) Вы что здесь делаете, Милованова? Я же сказал, что вы можете отправляться домой.
ЕЛЕНА. (совершенно растерянно).Я…я вот зашла к товарищу Садчикову, не поедет ли он тоже. Нам с ним в одну сторону. 
КРОГИС. Значит, попутчики? А ты товарищ сержант, зачем запер дверь?
САДЧИКОВ. (не знает, что ответить) Хотел допросить Милованову по одному делу. Чтобы, значит, не мешали. 
КРОГИС. Все правильно, сержант, когда выясняются такие дела, всегда положено закрывать дверь. (Елене) Марш домой. Скажите Лукьянову , он уже вернулся и стоит внизу, что я приказываю отвезти вас, куда скажете.( Елена, буркнув «Спасибо», поспешно ретируется).
САДЧИКОВ. (смущенно). Понимаете, товарищ лейтенант…
КРОГИС. (перебивает) Понимаю. Но с завтрашнего дня она будет уволена. У нее арестовали отца, и она не может больше работать в органах. А тебе, товарищ сержант, дается еще одно предупреждение за потерю бдительности.
САДЧИКОВ. (вытягивается по стойке «смирно») Понятно, товарищ лейтенант!
КРОГИС. Ишь, какой понятливый стал! Но если завтра доложу майору про твою связь с дочерью врага народа Еленой Миловановой, вылетишь из органов и пойдешь под трибунал.
САДЧИКОВ. Не докладывайте майору, товарищ лейтенант. А кроме вас ведь никто не видел. 
КРОГИС. Думаешь, никто? Почему же тогда дежурный на посту, рядовой Пахомов, мне докладывает, что ты уж слишком долго допрашиваешь машинистку, а криков из кабинета слышно.
САДЧИКОВ. А можно сказать, что я и не допрашивал, а так… диктовал ей докладные, чтобы она пограмотнее написала. Ведь я не шибко мастак писать...всего четыре класса.
КРОГИС. Ладно, Садчиков не скажу. Но запомни: теперь ты у меня вот где (показывает сжатый кулак и сует его Садчикову под нос). Если что задумаешь против меня, изничтожу. Понял?
САДЧИКОВ. Да что вы, товарищ лейтенант, разве я когда-нибуль…
КРОГИС. Знаю я вас, все вы одинаковые. Ладно, поговорили и хватит. Завтра у нас последний срок, должны признаться …все четверо. Я сам ими займусь. Если будет нужно- тебя позовут.   
САДЧИКОВ. Понятно, товарищ лейтенант. Я знаю: у вас заговорят все. Даже этот, который отрезал язык.
(Занавес)
Действие П
Картина 1У
Кабинет начальника тюрьмы майора Глыбина. Книжный шкаф с несколькими книгами, портрет Сталина. Сами Глыбин, угрюмый лысоватый человек , сидит за столом и читает какую-то бумагу. Пред ним на вытяжку стоит Садчиков.
ГЛЫБИН. Подписи здесь нет, но по почерку установили, что это писал ты. Верно?
САДЧИКОВ. Так точно, товарищ майор, я.
 ГЛЫБИН. А почему не подписал?
САДЧИКОВ. Думал, так будет правильнее. Чтобы не догадался, кому не следует.
ГЛЫБИН. Значит ты утверждаешь, что лейтенант Крогис во время обыска профессора Демидова реквизировал найденные у него в шкатулке золотые кольца, браслеты, брошки и разные другие украшения Так?
САДЧИКОВ. Так точно. Все это было. 
ГЛЫБИН. Откуда тебе известно? Ведь ты не принимал участия в обыске Демидова.
САДЧИКОВ. Я не принимал, а Лешка Спицын принимал. Он мой друг. Мы с ним оба из Рязанской губернии. Лешка это видел, он мне и передал.
ГЛЫБИН. А может Крогис эти драгоценности сдал, куда положено?
  САДЧИКОВ. Может и сдал, только Лешка потом видел описи, там не указано.
ГЛЫБИН. А почему Спицын не доложил об этом сам ?
САДЧИКОВ. Пропал он куда-то, дня два уже нет. Может, послали на задание. Не успел доложить. 
ГЛЫБИН. Может и послали. А ты, сержант, поступил, как и полагается настоящему чекисту: заметил беспорядок-сразу сигнализируй. Только ты про свое начальство не думай плохо. Крогис все сдал.
САДЧИКОВ. Вот и ладно. Да разве я мог чего подумать?
ГЛЫБИН. Молодец! Как вообще идет служба?
САДЧИКОВ.  Стараюсь, товарищ майор.
ГЛЫБИН. Не все у тебя получается. Что- то твои подследственные никак признаться не хотят. Может, они невиновные? Если так, надо сразу всех выпустить и извиниться. У нас невиновных не карают. Честь и достоинство советского человека – это великое благо. Так записано в нашей Сталинской Конституции. Как ты умаешь?   
САДЧИКОВ. Думаю, что все они виноваты. Только уж больно хитрые и упрямые. Но теперь их сам товарищ лейтенант Крогис взял. У него они признаются. Вс; скажут.
ГЛЫБИН. Ты уверен?
САДЧИКОВ. Так точно. У товарища лейтенанта не было еще ни одного, кто бы не признался. 
ГЛЫБИН. Значит мастер он?
САДЧИКОВ. Большой товарищ майор. Я у него учусь, хочу пример брать.
ГЛЫБИН. Это хорошо. Ладно, можешь идти.
САДЧИКОВ. Слушаюсь! (По-военному разворачивается и четким шагом уходит. Глыбин что-то пишет. Потом снимает телефонную трубку).
ГЛЫБИН. (в телефон). Крогиса ко мне. (Через некоторое время входит Крогис, останавливается у дверей).
КРОГИС.  Разрешите, товарищ майор?
ГЛЫБИН. ( не поднимая головы) Заходи. ( Крогис подходит к столу
КРОГИС. Здравия желаю…
ГЛЫБИН. Скажи, Крогис, это ты был на обыске у профессора Демидова?
КРОГИС.Я.
ГЛЫБИН. А зачем ходил ты? Ведь поручали Синегубову.
КРОГИС. (несколько замялся). Я… Я думал, что так будет вернее. Дело-то очень важное. 
ГЛЫБИН. Это правда, что ты во время обыска реквизировал значительное количество золота, бриллиантов и других драгоценностей?
КРОГИС. (еще более оторопел) Ну… взял.
ГЛЫБИН. Зачем? Ведь это украшения его жены, актрисы Андроновой.
КРОГИС. Я взял .. как вещественное доказательство. Ведь Демидову инкриминируют получение огромных взяток от французских промышленников. 
ГЛЫБИН. Это верно. Но почему эти драгоценности не значатся в описи вещественных доказательств? (Показывает Крогису листок бумаги. ) Вот опись. Ты составлял? ( Крогис берет бумагу, без особого интереса читает ее).
КРОГИС. Я думал…что потом составлю особое приложение к описи, в котором…
ГЛЫБИН. (перебивает). Думал! Ты знаешь, как это называется? Мародерство! Обман партии, под трибунал захотел? Живо отправлю.
КРОГИС.(нашелся). Товарищ майор, я готов, конечно, понести заслуженно наказание, но только после того, как профессор сообщить, откуда у него эти драгоценности. Если сможет доказать, что они давно принадлежат его жене, мы их вернем. 
ГЛЫБИН. А где они?
КРОГИС. У меня в сейфе. Приложены к делу Демидова.
ГЛЫБИН. (подумав). Значит, говоришь, приложены?
КРОГИС. Конечно. Могу показать.
ГЛЫБИН. Неси.
КРОГИС. Слушаюсь! (Поспешно уходит. Глыбин расхаживает по кабинету, насвистывая популярную в те годы мелодию песни «Наш паровоз вперед летит, в коммуне остановка…» Через некоторое время входит Крогис, протягивает Глыбину небольшой узелок, завязанный из носового платка.). Вот, товарищ майор, все здесь.
ГЛЫБИН. (положив узелок на стол, аккуратно развязывает его, достает драгоценности, любуется ими.) Красота! Интересно, сколько же это может стоить?   
КРОГИС. Я показывал ювелиру Розенфельду, он у нас в 28-й сидит. Говорит: тысяч 20.
ГЛЫБИН. Да, не дешево продают себя наши враги народа
КРОГИС. Не дешево, товарищ майор. Это у точно.
(Глыбин аккуратно увязывает драгоценности обратно в платок.) 
ГЛЫБИН. Ладно. Пусть это останется у меня. Я потом доложу наркому. ( Запирает узелок в сейф). А ты можешь быть свободным.
КРОГИС. (замялся).  Товарищ майор, Иван Николаевич, разрешите только один вопрос ? 
ГЛЫБИН. Какой вопрос?
КРОГИС. Кто все-таки вам донес?
ГЛЫБИН. Вот читай (передает Крогису докладную Садчикова. Крогис ее хватает, читает.)   
КРОГИС. Понятно. Значит, этот дурак.
ГЛЫБИН. Сержант Садчиков? Он, по-моему, старательный, преданный  делу чекист.
КРОГИС. Он пособник врага.
ГЛЫБИН. Почему?.  (Крогис достает из кармана лист бумаги, передает ее Глыбину).
КРОГИС. Прочитайте, я здесь все изложил.  Сержант спутался с дочерью врага народа Еленой Миловановой. Ей удалось просочиться в наши ряды, только недавно от нее избавились. А Садчиков с ней сожительствовал.
ГЛЫБИН. Даже так?
КРОГИС. Так.
ГЛЫБИН. И что же вы с ним сделали? 
КРОГИС. Решайте, вот докладная.
ГЛЫБИН. Хорошо, решим. А ты, товарищ Крогис, уж постарайся, чтобы завтра все четверо подследственных подписали признание.
КРОГИС.  Есть, товарищ майор. Будет выполнено. Я постараюсь.

Картина У 
Кабинет старшего следователя Крогиса. Такая же скудно обставленная комната, как у Садчикова, только на стене здесь висит не портрет Сталина, а плакат, изображающий наркома Ежова, держащего в кулаке гада шпионажа и диверсий.  Крогис сидит за столом, перед ним стоит Рагинский.
КРОГИС. Значит, вы отказываетесь от предъявленных вам обвинений?
РАГИНСКИЙ. Видите ли, гражданин следователь, меня обвиняют в том, что я вступил в сговор с музыкантами оркестра Большого театра, но я их даже никого не знаю. Я работаю в филармонии.
КРОГИС.  А вот арфистка этого оркестра (смотрит в какие-то бумаги) Ксения Ястребова показала, что вы, Рагинский, подговорили ее, чтобы она в футляре своего инструмента, он ведь вместительный, как ящик, занесла в театр взрывчатку для готовящейся диверсии.
РАГИНСКИЙ. Тут опять какое-то недоразумение, гражданин следователь, я не знаю никакой Ястребовой.
КРОГИС. (рассвирепев). Довольно валять дурака, Рагинский, сколько вы еще нам будете морочить голову?  Мне все известно. И если вы не признаетесь, будет хуже. 
РАГИНСКИЙ. Как же … еще хуже?
КРОГИС. (нажимает на кнопку, входит охранник). Неси топор.                (Охранник выходит, но через некоторое время возвращается, неся небольшой пожарный топорик на красной ручке. Рагинский с ужасом на него смотрит)
РАГИНСКИЙ. Вы…  что собираетесь делать? 
КРОГИС. Сейчас узнаете. Вам, как пианисту, какой палец нужнее всего?
РАГИНСКИЙ. (инстинктивно прячет руки за спину). Какой палец? Помилуйте, все пальцы необходимы.
КРОГИС. (охраннику) Давай… клади. (Охранник выламывает Рагинскому руку и кладет ее ладонь на стол. Крогис берег топор).   
РАГИНСКИЙ. (в ужасе) Погодите, вы с ума сошли! Я- лауреат всемирного Шопеновского конкурса. 
КРОГИС. Начнем с безымянного на левой. Он, говорят, самый бесполезный. Чижика-пыжика играть будешь. (Охраннику) Оттяни -ка его.
(Охранник хватает Рагинского за палец и прижимает его к столу).
ОХРАННИК. Готово.
КРОГИС. (поднимает топор) Так вы, может быть, все же подпишите?   
РАГИНСКИЙ. Подпишу… все подпишу… только не рубите…
КРОГИС. Прекрасно. Вот ваши показания. (Протягивает ему лист бумаги. Охранник отпускает руку Рагинского, он растирает пальцы, берет протянутый Крогисом карандаш и подписывает бумагу, не читая)
РАГИНСКИЙ. И это все?
КРОГИС. Все.
РАГИНСКИЙ. Я могу идти?
КРОГИС. Конечно.
РАГИНСКИЙ. Спасибо, вы спасли меня.  А то ведь я даже без одного пальца- никто и ничто. Жалкий инвалид.
КРОГИС. Идите, Рагинский. Но только на суде не вздумайте отказываться от своих показаний.
РАГИНСКИЙ. Нет, что вы. Я вам так благодарен.
КРОГИС. И знайте: если вздумаете отвиливать, я вас больше щадить не буду.
РАГИНСКИЙ. Я понимаю… конечно. Всего хорошего ( вежливо раскланивается, уходит).
ОХРАННИК.  ( ухмыляется) Вот, дурак. Одно слово:  интеллигенция!   
КРОГИС. Ладно. Дело сделано. Давайте сюда старуху.
ОХРАННИК. Есть! (Уходит. Чрез какое-то время в кабинет вводят маленькую, совершенно седую старушку, одетую во все черное. Это жена отца Григория Варвара. Дойдя до середины кабинета, старушка низко кланяется.)   
ВАРВАРА. Здравствуй, добрый человек.
КРОГИС. (пристально смотрит на старушку). Фамилия, имя…
ВАРВАРА. Гиацинтова я, Варвара Митрофановна. А годков мне 73.
КРОГИС. Вы жена Григория Николаевича Гиацинтова?
ВАРВАРА. Жена, мил-человек, уже 50 лет. Недавно золотую свадьбу отпраздновали.
КРОГИС. Я вам не мил-человек, а старший следователь. Понятно? 

ВАРВАРА. Чего же тут не понять, господин? Все понимаю. Вот только скажите, за что же арестовали моего Гришеньку ? Он ведь сделал людям столько добра. Где-то он теперь, сердечный? …
КРОГИС. Ваш муж обвиняется в подготовке вооруженного восстания. И вы не могли об том не знать. Где он хранил оружие, и кто являлся его сообщником?
ВАРВАРА. (всплеснула руками). Да Бог с вами, господин старший следователь, какое восстание? Откуда оружие? Он даже и охотничьего ружья в руки взять не захотел. Помню, еще в молодости, дьякон Василий пригласил его уток пострелять, так он даже осерчал. «Зачем, -говорит-тварь божью убивать. Грех это, хоть и птица.»  Так за всю жизнь ни разу и не выстрелил.    
КРОГИС. Кто к нему ходил?
ВАРВАРА.  Да мало кто ходил. Приход –то у нас бедный –нищие деревни Онуфриевское, Гнильево, Инальцино, Братцево. Там колхоз образовали, так теперь все крестьяне, почитай, скоро уж десять лет с голоду пухнут. Лучших-то мужиков, самых дельных извели, в Сибирь загнали, а пьяницы всякие, болтуны да бездельники остались командовать. Вот и докомандовались : все развалилось. Коров в первую осень всех в одно стадо собрали, а кормов не заготовили, они и подохли.
КРОГИС. Вы, гражданка Гиацинтова, не занимайтесь тут антисоветской агитацией против нашего самого передового колхозного строя.
ВАРВАРА. Помилуй Бог, кого же я агитирую? Вы спрашиваете, я говорю.  Нас то в колхоз не записали, говорят: вы паразиты, опиум для народа. А живность мою, коза у меня была, Дунька, так тоже забрали, ее сразу забили. Председатель колхоза, Митька Ермошкин, из нее для себя и сына шапки меховые поделал.
КРОГИС. Церковь в Онуфриевском ваш муж превратил в гнездо контрреволюционного восстания и готовил мятеж наподобие антоновского. А вы мне про козу чепуху несете.
ВАРВАРА. (перебивает) Так ведь жалко ее. Она литра три молока давала…
КРОГИС. Молчать! От кого поп получал оружие? Где оно запрятано?  Кто вошел в его банду? Кто к нему ходил? Вы их должны знать!    
ВВРВАРА. Как не знать? Все наши бабы к нему ходили родных и близких за упокой записать, чтобы помянул. Ведь в каждой семье, почитай, всех мужиков выбили. Грех не поминать. Крестить кой-когда приносили. В селах –то почти никто не рождался- своих мужиков не было, а пришлые не задерживались. Ну и приносили батюшке за поминовение и крестины- кто пару яичек, кто ватрушку. Тем и кормились. Хотя я еще и огород держала. Хорошо жили, не жаловались, дай Бог.
КРОГИС. Скажите, Варвара Гиацинтова, вы нарочно передо мной дуру разыгрываете? Я вас спрашиваю про подготовку мятежа, нам точно известно, что ваш муж был его организатором. Будете отвечать или нет?   
ВАРВАРА (заплакала, вытирая углом черного платка глаза) Меня-то за что взяли? Я всю жизнь в земле да у печки возилась. Что я сделала? О муже и сыновьях пеклась да Бога благодарила.  Где все теперь? Пятеро сыновей было: всех Бог прибрал. А теперь Гришу и меня, старую. Нас-то за что скажите , гражданин следователь? Где мой Гришенька? Жив ли он? Ему ведь скоро 80. Слабый н совсем стал.
КРОГИС. (внезапно сменил тон). Жив он, гражданка Гиацинтова, ничего ему не делается.   
ВАРВАРА (встрепенулась) Жив? Сава Богу! Вы правду говорите, мил-человек?
КРОГИС. Истинную правду.
ВАРВАРА. Ар где же он?
КРОГИС.Здесь, недалеко. Я скоро с ним встречусь.
ВАРВАРА. Боже!  А мне никак нельзя повидаться? Хоть одним глазком поглядеть на моего старичка
КРОГИС. Это можно решить. Но вы скажите: он вам верит?
ВАРВАРА.(Задумалась) Верит ли? Да, верит. За 5 лет жизни я ни разу ему не солгала.
КРОГИС. Вы можете ему сказать, чтобы он подписал ту бумагу, которую я ему показывал?
ВАРВАРА. Сказать ему? Но где он? Он здесь? И я могу с ним встретиться?
КРОГИС. Его сейчас приведут. Так вы скажете, чтобы он пописал?
ВАРВАРА. Скажу, конечно скажу. А что за бумага-то?
КРОГИС. Так, одна справка… По его делу. Если он подпишет, мы будем разбираться, правильно это или нет. А вас тогда выпустят отсюда и отправят домой.
ВАРВАРА. Освободите? Неужто?
КРОГИС. Сразу же.
ВАРВАРА. О, Господи! слава Тебе! Так где же Гриша?
КРОГИС. Сейчас увидите. (Нажимает кнопку, входит охранник.) Приведите старика.
(Варвара засуетилась, ходит по кабинету, старается хоть как-то прихорошиться: поправляет растрепанные волосы, оправляет кофту. Входит отец Григорий , останавливается , осеняет себя крестным знамением).
О. ГРИГОРИЙ. Варварушка…матушка моя. Боже!  Чудо какое! 
ВАРВАРА. (бросается к мужу). Гришенька родной.. (обнимает старика, целует. Вот... привел Бог еще раз свидеться.
КРОГИС. Поговорите вдвоем. Даю пять минут. (Уходит. О. Григорий и Варвара снова обнимаются)   
ВАРВАРА. Лохматый –то какой, на лешего стал похож. А что борода, вроде поменьше стала…
О. ГРИГОРИЙ. Да, обрезал. Ну а ты-то как? Значит и тебя арестовали.
ВАРВАРА. Два дня уже здесь держат. Но обещают скоро выпустить.
О. ГРИГОРИЙ. Кто обещал?
ВАРВАРА. Да вот этот, как его, что здесь сидит. Такой милый и душевный человек. Сказал: как только ты подпишешь бумагу, так и меня выпустят. А потом, может, и тебя освободят. Как ты тут живешь? Что с тобой?
О. ГРИГОРИЙ. Ничего, пока Бог милует. (Варвара берет в руки перевязанные пальцы о. Григория).
ВАРВАРА. А с рукой у тебя что?
О. ГРИГОРИЙ. Так, порезал немного.( Гладит Варвару по голове, снова обнимает и целует). Я рад тебя видеть, Варюша. Ведь в последний раз видимся.
ВАРВАРА. Почему же в последний раз, Гришенька? Бог с тобой. Этот добрый человек сказал, что они будут разбирать, что к чему и, может, и тебя выпустят. Разве кто возьмет грех на душу, чтобы невиновного покарать? 
О. ГРИГОРИЙ. Да, грех…великий грех. Значит так он и сказал, если я попишу, тебя выпустят?
ВАРВАРА. Так и сказал.  Ты уж Гришенька подпиши, что они просят.  Бог с ними, может им так и нужно?
О. ГРИГОРИЙ. Ты права. Это им очень нужно.
ВАРВАРА. Ну во и слава Богу!
О. ГРИГОРИЙ. Только то значит, Варварушка, что на себя я прегрешение беру, которого не совершил. Но видно теперь у другого выхода   нет. Все подпишу. А ты поезжай домой.
ВАРВАРА. И ты за мной приедешь.
О. ГРИГОРИЙ (обнимает жену). Нет, матушка, давай простимся. Он сейчас придет. И я спокойно все подпишу. Если мы больше не свидимся, прости, коли что не так было. Ведь хорошо мы с тобой жили , дружно.
ВАРВАРА. Хорошо, Гришенька, дай Бог каждому так жить И теперь, может, все будет хорошо.
(Входит Крогис).
КРОГИС. Ну, договорились? 
О. ГРИГОРИЙ. Да.(Варваре). Ты права, матушка, все будет хорошо. Все будет так, как угодно Богу. Прощай! И будь мужественна. Что бы ни случилось. Обещаешь?
ВАРВАРА. Буду. Как была с тобой все эти 50 лет.
О. ГРИГОРИЙ. Тогда ступай с Богом. Давай поцелуемся и иди.  Долгие проводы – лишние слезы. (Снова обнимаются, целуются, и Варвара решительным шагом направляется к выходу. Дойдя до двери, Варвара останавливается  и кланяется в пояс)
ВАРВАРА. Да поможет тебе Бог, отец Григорий! (уходит).
(Крогис подходит в столу, достает оттуда папку, вынимает из нее лист бумаги).
КРОГИС. Она вам все сказала?   
О. ГРИГОРИЙ. Все.
КРОГИС.И вы поняли?
О. ГРИГОРИЙ. Понял. Вы действительно освободите жену, если я подпишу клевету на самого себя?
КРОГИС. Это не клевета, а добровольное признание. Оно может облегчить вашу участь.
О. ГРИГОРИЙ. Так освободите или нет?
КРОГИС. Освободим. Обещаю.
О. ГРИГОРИЙ. Давайте протокол моего признания. (Крогис протягивает ему лист бумаги, о. Григорий бегло его читает и, перекрестившись, подписывает. Крогис вызвает охранника.)
КРОГИС. (охраннику) Увести его.
О. ГРИГОРИЙ Но, гражданин следователь, я могу верить вашему слову? Ведь это грез- обманывать.
КРОГИС. (кричит охраннику) Чего ждешь? Уводи. (Охранник берет о. Григория под руку и грубо вытаскивает из кабинета.
Крогис кладет в папку подписанную о. Григорием бумагу и убирает ее в стол. Снимает телефонную трубку и набирает номер)
Синегубов? Это Крогис. Распорядись, чтобы старуху из 26 завтра перевели в Сухановскую. Ты понял? У нас ей больше нечего болтаться. А мне давай химика. Бабу его подготовили? Лады
(Через некоторое время в кабинет  вводят Ивутина).
ИВУТИН. Гражданин следователь, я вас слушаю…


   
КРОГИС. Давайте комбрига.
(Через некоторое время приводят Харыбина, Крогис презрительно смотрит на него).
Ну, что, комбриг, так и будешь молчать? Говорят, язык ты отрезал? Это, значит, чтобы не разговаривать с нами. Только напрасны твои фокусы.                (Подходит к столу, перелистывает кипу бумаг.) Ты отвечать не будешь, другие за тебя ответили.  Вот, смотри, это нам и Благовещенска прислали. Все твои дела. Даже одной вот этой (показывает какую-то бумажку) достаточно для того, чтобы поставить тебя к стенке, а их целая куча. Велено отправить тебя как важную шишку на расследование Военной коллеги Верховного суда. Но только будет лучше и для тебя, и для нас, если ты подпишешь свое признание здесь у меня. Ты понял?
(Харыбин кивает головой и знаками показывает, чтобы ему дали бумагу. Крогис охотно протягивает ему лист. Харыбин берет ее, читает).
ХАРЫБИН. (хриплым голосом). Состряпали, сволочи…гады. (Комкает бумагу и швыряет ее Крогису в лицо). Держи … вот моя подпись.
КРОГИС ( оторопев от неожиданности) . Заговорил? Враг народа…
ХАРЫБИН. Я не враг, слышишь ты, молокосос, я полоснул бритвой мимо языка, чтобы показать, что не хочу отвечать на ваши дурацкие вопросы.  Это не я враг, а вы враги своего народа, своей партии, враги товарища Сталина. Я напишу ему, не я так кто-нибуль другой. Он узнает, что вы творите, прекраит ваши безобразия.  И раздавит всех вас, как гадов.
(Крогис подскакивает к Харыбину, замахивается на него, но тот ловким приемом выворачивает ему руку и прогибает к полу. Крогис истошно кричит, вбегает охранник, потом еще один, Крогис освобождается и втроем они скручивают Харыбина и охранники выносят его из кабинета. Потом Крогис поднимает скомканный Харыбиным лист бумаги, расправляет его и убирает в папку.
Входит Глыбин, садится на диван.)
ГЛЫБИН. Ну, как дела?
КРОГИС. Все подписала признания, кроме комбрига. 
ГЛЫБИН.С ним вопрос решен. Завтра отправим.
(Встает, ходит по комнате). Скажи, товарищ Крогис, а почему среди вещей, конфискованных у Демидова, которые ты мне предъявил, не было колье с изумрудом? 
КРОГИС. Колье? Какого колье? Там больше ничего не было.
ГЛЫБИН. А вот сам профессор Демидов показал, что ты взял и колье, самая редкая вещ из его драгоценностей. Где она?
КРОГИС.  Клянусь… честное партийное что я вам отдал все, что там было.
ГЛЫБИН. Не высоко ж ты ценишь свое партийное слово, товарищ Крогис, если так легко обмениваешь его на золотую побрякушку. 
КРОГИС. Вы мне не верите?  А поверили врагу народа Демидову?  Я десять лет верно служил нашим органам. И никто еще не ставил под сомнение мою честность и усердие. Я выполнял все поручаемые мне дела. Через меня прошло уже 119 врагов, и все признались. Как вы можете мне не доверять, товарищ майор?   
ГЛЫБИН. Могу, лейтенант Крогис! Об этом колье показал не только профессор Демидов, но и сержант Спицын, который вместе с тобой проводил обыск.
КРОГИС. (в отчаянии) Это ложь! Не было никакого колье…Я все вам отдал. Или вам этого показалось мало?
ГЛЫБИН. Ах, вот ты как, сука?  Пойдешь под трибунал за обман партии, дискредитацию органов ЧК. Я уже доложил наркому. Будешь отвечать по всей строгости закона. (Выходит в коридор, через некоторое время возвращается  с  теми охранниками, которые только вывели Харыбина). Вы арестованы, лейтенант Крогис, сдайте оружие.( Крогис трясущимися руками отстегивает  кобуру с пистолетом).
КРОГИС. Товарищ майор… 
ГЛЫБИН. (перебивает) Я тебе больше не товарищ, вор и мародер Крогис (охранникам). Уведите, в шестую. (Крогис пытается что-то еще сказать, но охранники так же грубо, как до этого Харыбина , вытаскивают его из кабинета) 
ГЛЫБИН. (кричит в догонку). Пойдешь под трибунал! Органам нужны люди только с чистой совестью.
(Занавес)
Картина У1 .
Еще она грязная камера в подвале старого лома, превращенного в тюрьму. Те же нары из неструганных досок и маленькая электрическая лампочка под потолком, тускло освещающая темное помещение.
В камере одна Варвара. Стоя на коленях, Она усердно молится, надолго замирая на полу, положив земной поклон.
….
ВАРВАРА. За мужа взяли. Говорят, что он бунтовщик и разбойник А он священник, кроме добра никому ничего не сделал. Он в этой тюрьме. Ну и меня, значит, потом взяли. С ним заодно. А ты, милая, тоже бунтовщица какая?
ЮНА. И у меня мужа арестовали. Я спрашивала, где он- ничего не говорят. Сынок один остался. Боже мой, ведь он такой беспомощный, мало приспособленный к жизни. Как-то он там?
(Раздается приглушенный звук ружейного залпа. Юна вздрагивает.)  Что то?      
ВАРВАРА. (крестится) Упокой, Господи, души грешных раб Своих. А сынку-то твоему сколько годочков? 
  ЮНА. Скоро 16.
ВАРВАРА. Уже большой. Бог ласт, как-нибудь перебьется.
ЮНА. А кто стрелял? Зачем стреляли?
ВАРВАРА. Слуги сатаны стреляют, людей невинных убивают. 
ЮНА. Прямо здесь? За стенкой?
ВАРВАРА. За двумя стенками. Там комната такая ест. Мне вс; рассказали бабы, что до тебя здесь сидели. 
ЮНА. Но как же это можно… Так просто убить человека?
ВАРВАРА. Выходит, доченька, что можно. Ныне жизнь человеческая и гроша ломанного не стоит. Великий грез творят. Не было на Руси нашей святой таких черных дней, по самый корень весь народ извести хотят.  Только не выйдет! Так глубоко народ в родную землю врос, что нет такой силы, чтобы смогла его вырвать. 
ЮНА. Как складно вы все это говорите, бабушка…Какая вы умная!
ВАРВАРА. Что ты, милая, какой у меня ум! Куриный ум, бабий. Это Гришенька мой, отец Григорий, так говорит. А я всю жизнь только его умом и жила. За его спиной- как за каменной стеной.  Хоть с виду он и слаб и телом немощен, но духом велик- как дуб вековой.    
ЮНА. Очень вы его любите, бабушка!
ВАРВАРА. Очень, доченька, больше жизни люблю. Вот отпустят нас из узилища и поедем мы с ним в деревню дни свои доживать. Совсем немного их осталось.   
ЮНА. Думаете- отпустят?
ВАРВАРА. Добрый человек тут есть, как видно, большой начальник.  Обещал отпустить.
ЮНА. Нет, не отпустят. Кто к ним в лапы попадает, никого они не выпускают. Друзья мужа моего так же пропали. Как в могиле. И с нами то же будет. Скажите, бабушка, за что? 
ВАРВАРА. (поглаживает Юну по голове). Не тужи, доченька. Бог даст, все как-нибудь обойдется. Не могут же тебя зазря обидеть. Ведь грех...
 ЮНА. Могут, они все могут…Кто о грехе теперь вспоминает? За что Юру арестовали? За что меня били? Как может в наши дни твориться аке беззаконие? Ведь столько говорят о человеческом счастье, о социализме, о заботе о людях. Боже, что будет с моим Андрюшенькой? (Плачет). Кто ему поможет?   
ВАРВАРА. Свет не без добрых людей, доченька, кто-нибудь да поможет. Да мы вот с отцом Григорием выйдем отсюда, пусть у нас пока поживет. Деревенька наша тихая, спокойная; огородик у дома в четыре грядки, лучок, морковка, свекла, огурчики, все свое. Да картошки в нынешнем году много посадили. Скоро уж и копать нужно. Всем хватит. Много ли человеку для счастья нужно? Андрюшеньке твоему у нас хорошо будет      
ЮНА. Верно, бабушка?
ВАРВАРА. Истинная правда, милая, как родного сына примем.
ЮНА. А как же он вас найдет?
ВАРВАРА.  Ты адресок свой скажи, мы с о. Григорием выйдем отсюда  и зайдем к нему.
ЮНА. Адрес? Вот только написать не на чем.
ВАРВАРА. А ты так скажи, я запомню.
ЮНА. Почтовая улица, дом 10, квартира 45.
 ВАРВАРА. Почтовая, десять, сорок пять Я запомню. Если мы с отцом Григорием к вечеру отсюда выйдем, зайдем к нему, там ведь и переночевать можно будет.
ЮНА. Конечно, квартира большая, он будет очень рад.
ВАРВАРА. Вот и ладно, а утром поможем ему собрать, что нужно и тронемся с Богом.
ЮНА. Спасибо, дорогая бабушка. Господи, если бы это было только возможно! Ведь он совсем один. Так вы думаете, что отпустят вас?   
ВАРВАРА. Как же не отпустить? Ведь обещал он. А разве человек может не быть хозяином своего слова?
ЮНА. Когда Андрюша будет собираться, вы скажите, чтобы он теплые вещи не забыл: белье, фуфайку, шубу, носки шерстяные. Ведь не известно, сколько он у вас будет жить.
ВАРВАРА. Не беспокойся милая, все соберем. Я сама все там найду, что ему нужно. Мужик –то он сам о себе заботиться не будет. Вечно что-нибудь, да забудет.   
ЮНА







 
НА










Эпилог
Поднимается занавес и открывается большой задник, разделенный на две половины. В левой – темные силуэты человеческих фигур- мужских, женских, детских. Они стоят рядам, один за другим и выстраиваются в огромную колонну, уходящую за горизонт. Их миллионы. А над ними клочья черных облаков, из которых падают могильные кресты.
На правой половине задника тоже бесчисленные колонны силуэтов фигур, но, в основном, мужских, сжимающих в руках винтовки, наручники и плети. С обеих сторон этой колонны- уходящие за горизонт плотные ряды колючей проволоки, над которыми возвышаются сторожевые вышки с часовыми.
А сверху в центе задника, там, где обе колонны скрываются за горизонтом, висит огромный портрет Сталина, бросающий на все черную тень.
На левой половине сцены, перед задником , стоят жертвы  Большого террора  о. Григорий, Ивутин, Харыбин, Рагинский, Юна, Андрей, Варвара.
 На правой половине сцены стоят организаторы и исполнители Большого террора - Глыбин, Садчиков, Коргис, Зоя, Лурих, Попов, Кандыбин, охранники, солдаты. 
О. ГРИГОРИЙ. Жизнь человеку дается только один раз и Богу было угодно, чтобы мы жили именно в эти суровые годы.
ИВУТИН. Мы радовались жизни. Она была не легкой, н мы стремились сделать ее как можно более содержательной и хотели быть полезными нашей горячо любимой Родине.
ЮНА. Мы любили…своих мужей, детей, родителей, всех близких и родных. И были счастливы.
АНДРЕЙ. Мы, молодые, к чему-то стремились, мечтали о светлом будущем, которое представлялось нам не таким уж далеким…
ХАРЫБИН. … и боролись за него, проливали кровь в степях Украины, пустынях Туркменистана и Уссурийской тайге.
ИВУТИН. Мы уже начали строить эту новую жизнь, гордились нашими первыми успехами.   
АНДРЕЙ Мы были горды тем, что живем в таке прекрасное время и радостно пели: « Эх, хорошо в стране советской жить…» и « Живем мы весело сегодня, а завтра будет веселей»
РАГИНСКИЙ. Мы гордились тем, что нам выпала честь прославлять на весь мир нашу Родину своим искусством.
АНДРЕЙ. Мы 1 мая весело ходили на Красную площадь, и дети всей страны завидовали нам потому, что мы могли хоть издалека, хоть на несколько секунд увидеть товарища Сталина, нашего великого и мудрого, родного отца и учителя, с именем которого мы связывали все успехи, которых добивался наш народ в те славные годы и в руки которого мы вложили все будущее нашей страны.
ГЛЫБИН. Мы честно и верно служили ему.
ЛУРИХ. Побеждал социализм, а это значило, что обострялась классовая борьба и коварный враг внутри страны, опираясь на врага внешнего, все активнее противоборствовал становлению социализма.
ПОПОВ. И только пролетариат, самый верный защитник дела Октября, был в состоянии беспощадно, своей мозолистой рукой истреблять змеиные гнезда врагов народа.
КАНДЫБИН. С корнем вырывать антисоветскую заразу.
О. ГРИГОРИЙ. И лились реки народных слез, содрогалась земля от тяжести всенародной скорби, когда бесследно исчезали лучшие сыновья и дочери страны, народные кормильцы и поильцы, честь и совесть народа. Их неведомые миру стоны заглушались могучими фанфарами побед, застилались полотнищами красных стягов.
ИВУТИН. Мы почти ничего не знали об этом. А если до нас и доходили какие-то слухи, то мы думали, что таки и должно быть.
ВАРВАРА. А мы видели народное бедствие, но говорили, что на все воля Божия.
ГРИГОРИЙ. Тысячелетняя человеческая история никогда не знала такого варварства. Кровавые диктаторы прошлого истребляли массы людей, но они полагали, что изничтожают врагов. А вы убивали свои боевых соратников, верных друзей, тех, кто вместе с вами боролся за новую жизнь. Неужели в ваших душах даже не возникало сомнение, что вы делаете бессмысленное и черное дело?
ГЛЫБИН. Мы только выполняли свой воинский долг.
 ВАРВАРА. (Луриху). За что вы убили моего немощного телом Гришу, который всю свою жизнь только делал добро сам и призывал всех творить добро своему ближнему?
РАГИНСКИЙ. За что вы все-таки отрубили мне топором руку, чтобы я уже не мог играть Шопена, а потом расстреляли? Ведь я в жизни ничего не знал, кроме музыки.
ХАРЫБИН. За что вы, звери, приказали заколоть меня штыками, заявив, что на меня даже пули жалко? Ведь я с 15 лет боролся с винтовкой в руке за власть Советов и одним из первых был награжден орденом Боевого Красного знамени.
ИВУТИН. За что вы расстреляли меня, поверив нелепой и чудовищной клевете? Ведь я мог бы быть так полезен нашей науке. Из созданного мною алюминия уже полетели в небо сотни легкокрылых самолетов.
АНДРЕЙ. За что вы сослали меня в Магадан, где я умер от истощения? Ведь я и жизни не начинал.
О. ГРИГОРИЙ. За что вы застрелили моего старого дьякона Василия, когда он своей грудью встал за защиту нашего древнего храма
ЮНА. За что вы забили меня плетьми и я, выкинув шестимесячного ребенка, умерла от заражения крови?
ХАРЫБИН
ИВУТИН
ПАГИНСКИЙ                (Наступают на тех, кто стоит справа)
ЮНА                За что ? Отвечайте? Чего молчите?
ВАРВАРА       
ГЛЫБИН (пятится назад) . Мы только выполняли приказ. А приказы не обсуждаются.
САДЧИКОВ. (Он стоял на сцене справа, но потом отделился и встал посередине) Я думал, что так и должно быть. Но потом меня самого оклеветали и сгноили в Воркуте.
ОХРАННИКИ. Мы не виноваты…мы ничего не знали…как нам 
СОЛДАТЫ         говорили, так мы и делали. Мы находились на службе.
ПОПОВ. Пролетариат не мог оставить своих врагов безнаказанными. Но мы не думали, что все это- вымысел.
КАНДЫБИН.  Мы не виноваты.
ХАРЫБИН. Никто не виноват! Но кто же все-аки ответит перед народом, перед историей за все эти чудовищные преступления, равных которым человечество не знало?
ГЛЫБИН. Все приказы поступали с самого верха. Там и ищите виновного.
ХАРЫБИН. Значит только Сталин?
ЛУРИХ. Только он.
О. ГРИГОРИЙ. Никто, даже сам сатана, не смог бы в одиночку натворить столько черных дел, если бы не имел многие тысячи верных помощников. И все они соучастники преступлений.
ПОПОВ. Мы здесь не причем: такое было время.
О. ГРИГОРИЙ. Время бесконечно. Оно как текло, так и течет одинаково миллиарды лет и ничто не в силах изменить или задержать его бег. И меняются не времена, а люди. Это вы во всем виноваты.
ЛУРИХ. Не надо нас больше поминать. Неужели у народа нет и не будет других дел, кроме как искать виноватых за прошлое?
ХАРЫБИН. Дела-то есть и, я уверен, впереди еще придут времена великие…
О. ГРИГОРИЙ. Но не будет у народа нашего чиста совесть, не сможет он спокойно идти вперед, если не заклеймит вечным позором ваши имена, как имена Каина и Иуды, чтобы ни у кого и никогда не возникало постыдного желания пойти по вашим стопам.
ГЛЫБИН. Потомки поймут, что жить иначе мы не могли. Новая эпоха – социализм- родилась в кровавых мука революции и без крови был немыслим путь его становления и борьбы с миром уходящим.
О. ГРИГОРИЙ. Неправда! Это вы проливали реки крови, так как всюду видели одних врагов и даже запретили произносить слово «свобода! Наш народ добр и терпелив, вы так долго злоупотребляли его терпением! Н никакие тяготы не смогли убить в нем любовь к родной земле. Без ваших пуль, без ваших цепей он, обретя подлинную свободу, построил бы такую великую, счастливую и могучую страну, на которую никогда не решился бы посягнуть ни один, даже самый коварный враг.
ПОПОВ. Не верю…
ЛУРИХ. Этого не может быть. Без нас страна развалится, как карточный домик.
ХАРЫБИН. За два десятка лет вы создали такое общество, в котором жизнь без вас, действительно, кажется невозможной.  И это страшно.
О. ГРИГОРИЙ. Но вечно так продолжаться не может. Народ наш забит, запуган, подавлен, но не истреблен. Пройдут годы, может быть полвека, и он разорвет ваши цепи…
ГЛЫБНИН. Этого не буде никогда.
ЛУРИХ. Мы не допустим.
О. ГРИГОРИЙ. И освободиться народ, на этот раз навсегда. И пойдет той дорогой, о которой он мечтал тысячи лет. Я верю в это. А на вас ляжет вечное проклятие!
ПОПОВ Нет!
ГЛЫБИН. Не будет этого.
ЛУРИХ. Нет, никогда!
О. ГРИГОРИЙ. Я верю, что будет!
ХАРЫБИН. Я тоже верю. Жаль только, что к тому времени даже истлеют кости, сваленные в общую безымянную могилу.
О. ГРИГОРИЙ. Аминь!

К О Н Е Ц