Георгий Господинов Садовник и смерть, гл. 62 Перев

Отец, кажется, является отсутствующей фигурой не только в христианстве и социализме. Отсутствие не есть ли его основное качество, отличительная черта отца еще в мифе об Одиссее, например? И не сам ли Одиссей – крупнейшая фигура, первообраз этого отсутствия? Мы загипнотизированы его историей, полной препятствий и приключений. А как бы выглядела она в глазах его сына Телемаха? Этакий плач по отцу, не без упрека, наверное: тебя не было именно тогда, когда я нуждался в тебе, когда дети хвастались своими отцами и угрожали – если что, я скажу папе; ты не научил меня драться. Тебя не было…
Отец Одиссей появился только когда сыну исполнилось двадцать, и он стал взрослым. Нечто подобное случилось и во времена нашего поколения с отсутствовавшими отцами эпохи социализма. Но вряд ли Телемах любил кого-то больше, чем своего отца. Как мы любим тех, кто ушел. И Телемах, в сущности, единственный, чью верность Одиссей не проверял.
И еще одна сцена, которая осталась в тени. Наконец, после возвращения на Итаку, после встречи с преданным свинопасом, с сыном Телемахом и верной Пенелопой, только в последней двадцать четвертой песне, Одиссей отправляется к своему старому отцу (отцы всегда в конце). Он находит его работающим в своем саду, окапывающим саженец. Увидев подавленного старостью и горем Лаэрта, Одиссей прячется за густым деревом и плачет. Все же он решается выйти к нему, не раскрывая себя, и заводит разговор о саде.
«Старец, ты, вижу, искусен и опытен в деле садовом;
Сад твой в великом порядке; о каждом равно ты печешься
Дереве; смоквы, оливы, и груши, и сочные грозды
Лоз виноградных, и гряды цветочные — все здесь в приборе».
Все это для того, чтобы потом сказать ему: ты не заботишься только о себе. То, что, по-видимому, все сыновья говорят своим отцам. Одиссей сам открывается отцу, но должен предоставить доказательства того, что это он, сын Лаэрта. Доказательств два – первое представляет собой шрам от кабаньего зуба, а второе имеет отношение к саду. Он вспоминает, как маленьким мальчиком бегал по саду за отцом: «Я спрашивал о каждом деревце, а он называл его по имени». А дальше идет перечисление, но не кораблей как в «Илиаде», а фруктовых деревьев.
Дал мне тринадцать ты груш оцветившихся, десять отборных
Яблонь и сорок смоковниц; притом пятьдесят виноградных
Лоз обещал, приносящих весь год многосочные грозды…
Таков непрестанный дар отца – фруктовые деревья и виноградные лозы. И этот дар бесконечен, потому что он возобновляется каждый год. Мой отец, сам того не ведая, повторил дар Лаэрта.
Я читаю эти стихи, и древние меланхолия и покой, мир наполняют меня. Это так хорошо, что я бросаю писать и выхожу на воздух, - мне нужно посмотреть на небо, и конечно, оно никак не похоже на гомерово, с классическими древнегреческими облаками, плывущими в вечерний час.