Дорогой мой Коль...

Зинаида Петровна почти каждое утро садилась за старенький письменный стол и писала письмо мужу. Четырнадцать лет, как его не стало, а она всё писала своим аккуратным учительским почерком, синей шариковой ручкой на листочках из школьной тетради. «Дорогой мой Коленька, — выводила она, — сегодня первое сентября. Опять дети в школу пошли. Смотрю в окно и вижу, как они бегут с цветами, радостные такие. А я вспоминаю, как наша Машенька в первый класс шла...» Машенька давно уже была не Машенькой, а Марией Николаевной, кандидатом наук, жила в Москве, приезжала редко. Внуки стали совсем чужими, с телефонами всё время, говорят быстро, на современном языке. А Зинаида Петровна всё писала письма единственному человеку, который её понимал без слов.

— Бабуль, с кем это ты разговариваешь? — спросил как-то внук Артём, заскочивший за какими-то документами.
— С дедушкой, — просто ответила она.
— Но он же... — начал было парень и осёкся, увидев её глаза. В этих глазах было столько тепла, столько живой любви, что стало понятно: для неё Николай Степанович никуда не уходил. Просто сидел невидимо рядом, слушал её неторопливые рассказы о погоде, о соседях, о том, как поднялись цены на хлеб.
«Помнишь, Коль, как мы познакомились? На танцах в клубе. Ты такой красивый был в новом костюме, а я была в мамином платье, перешитом. Стеснялась ужасно. А ты подошёл, пригласил на вальс. И я сразу поняла, что это — судьба». Зинаида отложила ручку, прикрыла глаза. Пятьдесят семь лет прошло с той встречи, а она помнила каждую деталь. Как пахло его одеколоном «Шипр», как крепко держал её за талию, как шептал на ухо: «Ты красивая, Зина. Самая красивая». Красивой она была недолго. Война, эвакуация, голодные годы — всё это оставило следы. Но Николай повторял свои слова и через десять лет, и через двадцать, и в последний день их совместной жизни. «Моя красавица», — говорил он, даже когда она стала седой и морщинистой.
«А сегодня, представляешь, Лидка Сомова умерла. Помнишь её? Мы вместе в педучилище учились. Всё хвасталась, что замуж за инженера выйдет. И правда вышла. Только счастья не было у неё. Муж пил, дети разбежались. А умирала одна. Сиделку наняли...» Зинаида вздохнула. Подруги одна за другой уходили, оставляя её всё более одинокой. Но не совсем одинокой. Был Коля — пусть невидимый, неслышимый, но такой живой в её сердце.

Дверь скрипнула. Вошла соседка Анна Ивановна — моложе лет на десять, но уже вдова.
— Зин, опять письма пишешь? — тихо спросила она. — Может, хватит себя мучить?
— Я не мучаюсь, — спокойно ответила Зинаида Петровна. — Я живу.
— Но ведь он... ну, ты понимаешь...
— Что понимаю? Что любовь умирает вместе с телом? — Зинаида посмотрела на подругу внимательно. — А ты своего Петю забыла?
Анна Ивановна смутилась. Петя погиб в автокатастрофе три года назад, и она до сих пор не могла выбросить его вещи, не переставляла его фотографию с тумбочки.
— Не забыла, — призналась она. — Но письма не пишу.
— А напрасно. Очень помогает.
«Коленька, я сегодня внучке Насте позвонила. В университете она учится, на журналиста. Умная девочка, пишет хорошо. Только холодная какая-то стала. Всё про карьеру рассказывает, про деньги. А про любовь не говорит ни слова. Боюсь, не научилась она ещё любить по-настоящему». Настя действительно была умной, красивой, целеустремлённой. Парни за ней увивались, но она всех держала на расстоянии. «Сначала диплом, потом работа, а там видно будет», — говорила она бабушке.
— Настенька, — как-то сказала ей Зинаида Петровна, когда внучка приехала на каникулы, — а ты умеешь любить?
— Что за странный вопрос, бабуль? Конечно умею. Вас люблю, маму, брата...
— Не то. Я про другую любовь. Про такую, когда всё внутри переворачивается, когда готова жизнь отдать за человека.
— Это всё сказки, — отмахнулась Настя. — Романтика из книжек. В жизни главное, чтобы был правильный расчёт, совместимость, общие цели.
— Значит, не встретила ещё, — грустно улыбнулась бабушка.
«А я встретила тебя, Коль, и сразу поняла, что это навсегда. Помнишь первое свидание? Ты принёс мне ландыши — крошечный букетик. Денег на розы не было, но мне твои ландыши дороже всех роз мира были. Я их засушила, до сих пор храню между страниц нашего альбома». Альбом лежал на полке. Он был толстый, потёртый, полный фотографий их совместной жизни. Свадьба в скромном платье и занятом у товарища костюме. Первая квартира была на самом деле лишь комнатой в коммуналке. Рождение Машеньки. Поступление Коли в институт, в котором он учился заочно, а работал на заводе. Новая квартира, дача, внуки... Каждая фотография была кусочком их любви, их общей жизни. И ни на одной он не смотрел в объектив, а всегда на неё. А она смотрела на него. Словно мир для них состоял только из них двоих.
«Нам так хорошо было вместе, правда? Никогда не ссорились серьёзно. Ну, покапризничаем иногда, а потом мирились быстро. Ты говорил: "Жизнь короткая, чтобы тратить её на обиды". Как же ты был прав...» Тридцать семь лет прожили они вместе. Не так много, как хотелось, но каждый день был наполнен смыслом. Утром он целовал её в лоб, говорил: «До свидания, моя хорошая». Вечером он возвращался с работы, и её лицо светилось от радости, словно они не виделись месяц.
— Мам, может, тебе к нам переехать? — предлагала Машенька во время редких визитов. — В Москве врачи лучше, и не будешь одна сидеть.
— Я не одна, — отвечала Зинаида Петровна.
— Но папы же нет...
— Есть. Просто вы его не видите. Машенька качала головой. Взрослые дети не понимают, что любовь не заканчивается со смертью. Она просто переходит в другое измерение, становится тише, но не слабее.

«Помнишь, как ты заболел? Врачи говорили, что недолго осталось. А ты не расстраивался. Только меня жалел. "Что ты без меня делать будешь?" — спрашивал. А я отвечала: "Буду тебя любить". Ты смеялся: "Как можно любить того, кого нет?" А я теперь знаю как — всем сердцем, всей душой». В последние дни он стал совсем слабым, почти не говорил. Но глаза оставались те же, полные нежности. Он смотрел на неё, и она понимала без слов: «Не бойся. Я всегда буду рядом». И он рядом. Она чувствует его присутствие, когда варит утром кофе, а он всегда любил покрепче. Слышит его шаги в коридоре, когда долго не спится. Видит его улыбку в солнечных бликах на стене.
«Знаешь, Коленька, соседи считают меня чудачкой. Говорят, что письма мёртвому пишет. А я не мёртвому пишу. Я живому пишу, самому живому на свете человеку. Живому в моём сердце». Письмо было почти закончено. Зинаида Петровна аккуратно сложила листок, убрала в одну из коробок к остальным. Там их было уже несколько тысяч: четырнадцать лет регулярных посланий.

Зинаида Петровна как обычно писала письмо.
— Бабуля, — вдруг послышался голос за спиной. Она обернулась. В дверях стояла Настя. Она была бледная, со следами слёз на лице.
— Настенька! Что случилось?
— Я... я влюбилась, бабуль. По уши, до потери сознания. И так страшно...
— Страшно? — удивилась бабушка.
— Да. Потому что готова для него на всё. А вдруг он меня не любит? Вдруг я дура? Вдруг это пройдёт?
Зинаида Петровна встала, обняла внучку.
— А если не пройдёт? Если это та самая любовь, которая на всю жизнь? Тогда какая разница — страшно или нет?
— Но как узнать?
— Сердце знает. Оно никогда не обманывает.
Настя плакала на бабушкином плече, а та гладила её по волосам и думала: «Коленька, кажется, наша внучка наконец поняла, что такое настоящая любовь. Теперь она будет счастлива. Или несчастлива. Но живая». Вечером, когда внучка уехала, Зинаида Петровна достала новый листок.
«Дорогой мой Коль, — писала она, — сегодня произошло чудо. Настя влюбилась. По-настоящему влюбилась. И знаешь, я рада. Пусть будет больно, но это живая боль. Лучше страдать от любви, чем жить без неё». Она отложила ручку, посмотрела на его фотографию на столе.

— Правда ведь, Коленька? — тихо спросила она. И ей показалось, что он кивнул в ответ. Кивнул и улыбнулся той самой улыбкой, которая согревала её уже полвека. Любовь не умирает. Она просто меняет форму, становится вечной, неподвластной времени. И пока бьётся сердце, она живёт, согревает, даёт силы жить дальше. И писать письма. Каждый день. В никуда и одновременно туда, где настоящая любовь ждёт всегда.