Святочный рассказ

...Подстегиваемый ощущением тяжести в животе, позывами к дефекации и нехваткой времени, он выбежал из белого мраморного здания на декабрьский мороз тускло освещенной улицы, поскользнулся (…летние дырявые туфли со стоптанными подошвами…) и быстрым шагом направился к автобусной остановке.
Следовало еще купить новогодние кульки со сладостями для детей. Подарки он еще не приобрел – бывшая жена потребовала, чтобы он оплатил обучение сына в учебном центре «XYZ», руководство которого наживалось как на родительских амбициях, так и на рабском студенческом труде – детей в этом центре учили студенты, а оценивался их труд как профессорский.
Впрочем, его проблема была не в расценках учебного центра, а в том, что он получал мизерную зарплату. Недавно он присутствовал на одном из собраний государственных служащих, на котором правительственные бонзы всячески убеждали своих подчиненных, что счастье чиновника не в достойной зарплате, а в близости с рядовыми гражданами, в проявлении инициатив и в честном служении Отечеству. Восьмитысячный зал недоуменно внимал этому потоку бреда и со злорадным облегчением вздохнул, когда во время электронного опроса посредством коротких сообщений, проведенного в конце собрания, на вопрос о главной проблеме госслужащих на экране, крупным планом, загорелся ответ: «Зарплата».
С другой стороны, он понимал, что не правительство виновато в его бедах. Подающий когда-то, как казалось, надежды молодой человек запутался в собственных комплексах и скатился по наклонной жизни. К пятидесяти годам у него за плечами не было ни собственного дома, ни друзей, ни профессиональной репутации, ни семьи. Был ненужный диплом иностранного вуза, были упущенные возможности купить квартиру и сделать головокружительную карьеру. Был развод – как следствие упущенных возможностей, гордыни от переоценки несуществующих интеллектуальных способностей, отсутствия умения логически мыслить и наличия непривлекательной внешности. А еще – распроданных золотых украшений жены, втайне от нее. Деньги от побрякушек пошли на выплату аренды за квартиру. Их не хватило – хозяин выставил его с семьей за дверь. Ипотеку он взять не мог – задолженности банкам. Жене такой непрактичный лгун был не нужен – он, однако, продолжал любить ее и с ужасом просматривал ее страницы в социальных сетях, страшась обнаружить новую фотографию в компании с новым мужчиной….

В вере он также потерпел крах. На работе его травили. Как и в детстве, он боялся давать сдачи. Если в юном возрасте на это не хватало физической силы, но в зрелых годах сказывалось отсутствие навыков издеваться над людьми и осознание того, что он находился не на своем месте не в том ведомстве. Он, действительно, работал не по специальности, а место, на котором он себя видел, было зарезервировано несколькими семейными кланами для своих родственников, друзей, любовниц и любовников. Они страшно любили костюмы, галстуки и бесплатные поездки за рубеж. И чужаков к этой синекуре не подпускали. Гаремы восточных правителей и те охранялись менее строго.
Он, все же, держался за свое место. Ведь работа в ведомстве, несмотря на смешное вознаграждение, позволяла ему – нет, не самоутверждаться – чувствовать себя безопасно. Худой, некрасивый, неухоженный угрюмый неврастеник был легкой добычей для каждого психологического садиста или любителя помыкать ближними своими. Но как только произносилось название ведомства, люди вокруг настораживались: сказывался давешний страх черни перед организованной и наделенной возможностью применять насилие властью.
Единственным и не самым нужным в жизни положительным качеством его была энциклопедическая начитанность. Его немногочисленные, психически неуравновешенные подруги (на них ему не везло так же, как и на приятелей и друзей), во время частых ссор, заявляли ему:

 – Что я в тебе нашла? И я влюбилась вот в это? Да ты просто начитан! Да если бы на меня мои родители тратили столько денег, я бы сейчас, знаешь, где бы была?


…Слова эти повторяла и его бывшая жена – до развода. А после него ему было дано разрешение видеться с детьми. Сначала – долго, а потом она, обеспокоенная их хорошими отношениями с отцом, стала, под различными предлогами, сокращать время и возможность этих встреч.

Вот и сейчас он спешил увидеться с ними. Следовало проехать до дома бывших родственников на автобусе – около часа, затем поговорить с детьми в течение четверти часа, снова спешить к автобусной остановке и ехать на другой конец города, чтобы на междугороднем такси, через два часа, добраться до отцовского дома – в столице оставаться было не у кого. Родственникам неудачник, просящий в долг, был не нужен, а приятели вспоминали о нем, если им самим что-то от него было нужно.

С нерадостными мыслями шел он к автобусной остановке. В Библии появилось для него много неразрешенных вопросов. Например, почему среди чудес, которые совершил Христос, не описано случаев с излечением инвалидов? Равен ли херувим быку, и не есть ли это свидетельство язычества? Почему, все-таки, Иоанн Предтеча спрашивал Иисуса через посланника: «Ты ли Тот, Который должен придти, или ожидать нам другого?». Почему «добрый самаритянин»? Ведь только Бог – благ. Разве люди могут быть добрыми? Благой – добрый? Или – очередная попытка свалить все на переводчиков, или наш мозг просто не в состоянии понять все эти нюансы?
Схоластические объяснения священников и толкователей, которые сами были далеки от веры, его не устраивали.
Он не был доволен никем и ничем: ни собой, ни родителями, ни местом и временем своего рождения. «Зачем, если я был создан, я появился на свет в этой стране инфантильных психопатов, готовых ради денег и вольготной жизни на любое преступление, не говоря о национальном предательстве?» – вопрошал он. Во младенчестве он перенес тяжелую болезнь, едва не умер, бабка и мать взятками и молитвами спасли его никчемную жизнь. А зачем? «Живу, будто в насмешку – ну, умирал ребенок, так бы и умер. Но раз уже вы захотели, чтобы он выжил – пожалуйста!». Пусть живет, как имбецил – на шее сестры, из скудных доходов которой получает вспомоществование.
Бомж, чистый бомж. Без кола без двора.
Хуже него только тот, что живет под балконом двухэтажного каменного дома на проспекте имени известного  маршала. Мужчина лет тридцати пяти, с заросшим лицом, кутался в тонкий плед и – спиной к холодной, лимонного цвета стене – смотрел на проходящих в свете фонарных столбов людей Рядом – дырявые башмаки и пятилитровая тара для питьевой воды. Не было абсолютно никого, кто бы помог ему – государству было все равно, священнослужителям – тоже. Особенно клиру - он были заняты внутренними сварами и конфликтом с власть имущими. Несчастный, оказавшийся без средств к существованию, им, как и мещанам, посетителям кафе и спа-салонов был не нужен. Другое дело – котик или трехногий щенок.
 Человек, спешащий к автобусной остановке, свернул влево, к проспекту. Он понимал – жена, в  непредвиденном истеричном порыве, могла запретить появиться ему в доме на Новый год. Свидание с детьми, кульки и подарки, были бы перенесены на следующую неделю. Но чувство долга, что ли, было сильнее. Ему казалось, что помощь неизвестному бомжу – его обязанность в тот миг. Бомж, как человек, был ему абсолютно неинтересен – разве самаритянин спрашивал у ограбленного о нравственных качествах последнего, о его моральных ориентирах? Вспомнился инженер Гарин, спасающий чекиста Шельгу во время шторма – какими пупырышками вы руководствуетесь, когда спасаете человека?

Наконец он дошел до нужного адреса. Бомж сидел на своем месте – в глубине, под балконом.
Он спустился по лестнице, с омерзением взглянул на белый джип марки «BMW», стоящий  рядом, у входа в стоматологическую клинику (…ну зачем им видеть этого человека? Легче спрятаться в своем мирке, в зоне  комфорта, где искусственные улыбки, потуги показаться любезным, бесчеловечность и чистоган…). Бомж удивленно посмотрел на него, стал что-то говорить, когда он достал из бумажника денежную купюру. Слова бомжа были ему неинтересны, еще он разозлился, когда его пальцы коснулись ладони бомжа (…кто их знает, что у них за болезни…).

 – Бери, бери. Извини, что не могу больше. Да подожди ты, не прикасайся (громко, злым голосом, от прикосновения к ладони). Смотри, слушай меня: через неделю холода обещали, снег пойдет. Понимаешь? В подъезде спи, там теплее, и ветра нет. Извини, извини.

Сидящий у у стены человек удивленно рассматривал в руках бумагу бордового цвета. Другой, сутулый, узкоплечий, в старом задрипанном пальто, поднимался по лестнице, к тротуару. Мимо проносились автомобили, проходили люди.