Путешественница

Ольга Петровна уже красила губы  перед зеркалом в прихожей, - самый последний штрих в её долгих и тщательных сборах, - когда в сумочке  настойчиво запиликал телефон.
Она защёлкнула патрончик помады, опустила его в  косметичку, застегнула молнию,  ещё раз придирчиво осмотрела своё отражение   и только потом взяла трубку.
-   Привет, Верунь!
-  Олюшка, привет! Что ты там? Слушай, у меня столько новостей! Может, заглянешь сегодня, выпьем с тобой по рюмке  чая, поболтаем?  - затараторила на том конце провода её давняя приятельница и соседка по подъезду.
-  Верунь, нет, не загляну. – Ольга Петровна бросила взгляд на большую сумку с выдвижной ручкой  и  нетерпеливо переступила с ноги на ногу.
-  Аааа! – разочарованно протянула приятельница. -  Снова едешь?
-  Угу.
-  Ну, понятно. Всё носит тебя…
- Я позвоню тебе, как вернусь, - пообещала Ольга Петровна  и свободной рукой стянула с верхнего яруса вешалки косынку с журавлями. Словно написанные акварелью, бело-чёрные птицы с изящными шеями и длинными тонкими ногами летели по  шёлковому лазурному небу  в какую-то им одним известную далёкую  страну,  и  Ольге Петровне, когда она смотрела на них,  самой хотелось обратиться в птицу, широко распахнуть белые крылья и улететь далеко-далеко. 
- Ну, давай. Буду ждать.  Кстати, а ты слышала, что Антиповы с четвертого этажа… - снова затарахтела приятельницы, но Ольга Петровна её перебила:
-  Верунь,  у меня  электричка  через десять минут, я опоздаю.
- Ладно, поняла. Не забудь присесть на дорожку! Давай, адьос! – с лёгкой досадой крикнула в трубку Вера и отключилась.


Электропоезд пронзительно свистнул и вынырнул из таинственной темноты тоннеля на ослепительный свет весеннего солнца. Ольга Петровна потуже затянула под подбородком концы голубой шёлковой косынки с журавлями  и взволнованно, с бьющимся сердцем посмотрела в  окно поезда.  Вот оно!  То самое, что японцы называют Ханаказари -  цветение сакуры,  похожее на снежную бурю:  белые и бледно-розовые лепестки,  подхваченные ветром, кружатся над землёй в бешеном танце, и поезд словно тонет   в этом цветочном вихре. Но высоко над головой небо такое ясное, и на его ярко-голубом фоне отчётливо  видны очертания  далёких гор с заснеженными макушками: они напоминают  равнобедренные треугольники с  закрашенной мелом вершиной.
 
От созерцания пейзажа за окном Ольгу Петровну отвлёк звонкий девичий смех. Она с любопытством взглянула на двух девчонок, расположившихся на сиденье напротив.  Тонконогие, как журавлики, девочки-подростки в коротких клетчатых юбках, с распущенными прямыми волосами,  увлечённо рассматривали картинки в аниме-комиксах.  Глядя на них, Ольга Петровна невольно подумала о Садако Сасаки, той самой девчушке из Хиросимы, что упрямо и самоотверженно складывала из бумаги журавликов, оризуру,  в надежде на чудо исцеления.  Если сложить ровно тысячу бумажных журавликов, то исполнится одно твоё самое заветное желание, - это Ольга Петровна запомнила с детства.  Знают ли её юные попутчицы о своей сверстнице из прошлого? Складывали ли они когда-нибудь журавликов из бумаги?  Ольге Петровне захотелось спросить их об этом, но она подумала, что они, наверное, её не поймут. 
Из-под   длинных прямых волос у  одной из девчонок задорно  выглядывали оттопыренные ушки;   вторая, смеясь, привычно прикрывала рот рукой, пряча брекеты,  и Ольге Петровне вспомнилось выражение: ваби-саби, что означает «красота в несовершенстве».  Она ещё немного  посмотрела  в окно на проносящийся мимо бело-розовый вихрь цветения.  Потом   вытащила из переднего кармана  сумки с выдвижной ручкой  томик Басё, развернула его на случайной  странице  и углубилась в чтение.


  Сообщение от Веры, соседки по подъезду и давней приятельницы  пришло  утром:  она, как всегда, спешила самая первая поздравить Ольгу Петровну с именинами.  И как обычно, прислала картинку с изображением равноапостольной княгини Ольги. Поздравление застало Ольгу Петровну в пути.  Поезд  двигался вдоль береговой линии, а  внизу, под крутым скалистым обрывом катило свои  волны  море, переливаясь перламутром под лучами  восходящего солнца.  На горизонте поднимались в розовато-сиреневой  дымке горы,   но теперь, в конце июля уже не подует с них коварный мистраль – северо-западный  ветер,  приносящий зябкую прохладу на побережье.   

Ольга Петровна   разгладила на коленях жёлтую  льняную юбку   и, с наслаждением вытянув загорелые ноги,  полюбовалась ими:  вот ведь ей уже скоро шестьдесят, а ножки совсем как у двадцатилетней девочки.  Как было бы славно, если бы и лицо сохранялось так же хорошо, но увы,  увы!  Теперь она старается не снимать массивные  солнечные очки: только они способны скрыть  лучики морщинок вокруг глаз.  Впрочем, бог с ними, с морщинками, главное, чтобы зрение не подводило.  Недавно снова пришлось поменять очки для чтения: теперь у неё уже плюс 3,  но,  слава богу, вдали она по-прежнему видит отлично. Вот и теперь ей легко удалось разглядеть целую гряду белых парусов почти у самого горизонта: там шла регата.     Ольга Петровна ещё полюбовалась морем, а потом, почувствовав, что проголодалась, порылась в сумке,   извлекла оттуда завернутый в плотную бумагу хлеб с  козьим  сыром и веточками базилика  и принялась с аппетитом  жевать.

Через пару рядов от неё расположилась компания загорелых  молодых людей в шортах  и  расстёгнутых на груди рубашках: они  что-то живо и дружно  обсуждали и весело  смеялись. Ольга Петровна  не разбирала слов  и понятия не имела, над чем они смеются,    но  для неё самой  вид бескрайнего морского простора  с парусниками на горизонте, вкус багета, сыра и базилика,    и этот беззаботный молодой смех  и  воркование голосов  сливались в какое-то большое и светлое ощущение счастья.    Захотелось красного вина и круассанов, сочащихся  растопленным сливочным маслом,  а ещё  захотелось запеть во весь голос: «Pardonne-moi  ce  capriсe d'еnfant...» 
 


- Олюшка, я завтра забегу к тебе с утреца  жакет  померить?
- Верунь, нет, забегай-ка  сегодня вечером.
- А завтра что? Снова едешь? Вот  неугомонная ты, честное слово!
- Какая есть.

Поезд остановился у высокой платформы, двери с легким присвистом открылись, из тамбура в вагон начали заходить юноши и девушки,  в джинсах, кроссовках,  ветровках с капюшонами, с рюкзаками на плечах.  Ольга Петровна, тоже в джинсах и кроссовках, в лёгкой курточке, накинутой поверх бежевого пуловера, с интересом и умилением разглядывала их слегка усталые, слегка рассеянные лица.  Старшеклассники или студенты-первокурсники? - гадала она.  Ей всегда нравилось работать именно со  старшеклассниками:  маленькие дети  пугались её строгого взгляда и не понимали её ироничных  шуток, да и предмет её – Всемирная история – становится  действительно интересен школьникам, когда они уже вступают  в пору юности и начинают  сами  задаваться вопросами о  мироустройстве. 

По отдельным фразам Ольга Петровна догадалась, что перед нею всё-таки  студенты, и скорее всего, медики,  сразу же подумала о своем сыне, – он живет теперь далеко от неё и работает хирургом в известной клинике, –  и от мыслей этих чуточку загрустила и снова стала смотреть в окно. Поезд тем временем, мягко хлопнув дверями, начал двигаться вдоль платформы, и мимо поплыли царственные, пламенеющие оранжево-красной листвой  клёны.   Когда же поезд  набрал ход, гигантские кленовые костры словно стали  выбрасывать в пронзительно-синее осеннее небо снопы  пурпурно-золотых искр. За  стволами деревьев  кое-где мерцали голубыми зеркальными осколками длинные  озерца, а  в вагоне негромко звучал  из динамиков  чарующий голос Селин Дион.    До прибытия  на её станцию оставалось не более четверти часа, и Ольга Петровна с удовольствием представила горячий ужин, который завершится непременными лепёшками с кленовым сиропом.


Ольга Петровна вышла из дома заранее, ещё затемно. В редких окнах горел сонный, жёлтый утренний свет.  Маленькие колесики её объёмной сумки с выдвижной ручкой гулко пели, катясь по мёрзлому асфальту.  Скоро Новый год, а снега всё ещё не было!  А какой же Новый год без снега?  Они с Веруней договорились тридцать первого проводить уходящий год вместе, а потом, после полуночи  к приятельнице приедут дети-внуки.  К Ольге Петровне никто не приедет, она будет встречать Новый год одна, как уже почти привыкла.  Но пока – ещё одно путешествие.   

Окна встречного поезда  пронеслись  мимо, будто прокрутили киноплёнку  со светящимися  кадрами,  и в каждом -  тёмные силуэты киноактёров  -  персонажей этой увлекательной  кинокартины под названием   «Жизнь».  Ольга Петровна представила и себя таким персонажем, чей  чёрный профиль в светящемся окне напомнил зрителям   кого-то близкого и знакомого.
 
Как же всё-таки мудро придумали люди отмечать самый главный праздник именно в середине зимы. Без всей этой предпраздничной суеты, наполненной радостным предвкушением и  трепетным ожиданием чуда,  шуршанием мишуры, треском бенгальских огней  и  всполохами фейерверков,    было бы очень непросто пережить эту долгую-предолгую холодную пору с такими поздними рассветами и рано наступающей темнотой.

Уютно устроившись в уголке сиденья и  положив ноги в пёстрых шерстяных гетрах на свою большую сумку, Ольга Петровна затаив дыхание глядела на проплывающие мимо окна   поезда картинки.  В ранних  зимних сумерках всё ей казалось каким-то нереальным, сказочным, волшебным:  и мерцающие светлячками   гирлянды  на озябших голых ветвях деревьев, и стройные, остроконечные силуэты   елей,  и  сверкающие огни рекламы, что  манила россыпью подарков и сулила   череду развесёлых праздников.  Вот промелькнул высокий шпиль готического собора:   в  сводчатых окнах горел мягкий оранжевый свет, - наверное, там уже готовились праздновать сочельник. А вот за живой изгородью кустов с ярко-красными ягодами  (Ольга Петровна вряд ли видела, больше угадывала их) - большой каток, сияющий разноцветными фонариками!  Несколько фигурок, в шапочках с помпонами и развевающихся шарфиках, легко скользили по сверкающему льду, выписывая замысловатые пируэты.

Ольга Петровна закрыла глаза и в  её памяти, словно кадры киноленты, пронеслись мгновения далёкого прошлого: большой каток на центральной площади её родного городка, она, шестнадцатилетняя, впервые встала на коньки и неуклюже, с опаской движется по такому жутко скользкому, норовящему уйти из-под  лезвий  коньков льду.  И тут чья-то сильная рука обхватывает её за талию и мягко увлекает за собой: парень в серой вязаной шапочке с помпоном, в развевающемся шарфике, улыбается ей обветренными замерзшими губами, и она покорно катится за ним, даже не отталкиваясь, крепко сжимая его руку  и не сводя глаз с его румяного смеющегося лица. 
 
Ольга Петровна снова глядит в окно:  там с тёмного неба начинают падать серебристые звёздочки снежинок. Она улыбается снегу,  улыбается  своим воспоминаниям,  улыбается белокурому мальчишке, который путешествует  по вагону, сжимая в руке пряничного человечка  и  с любопытством разглядывая пассажиров. Каждые пару минут он возвращается  к маме и  что-то сообщает,  лопочет на своём детском языке, очень похожем у всех народов. 


- Ну, что, Олюшка, давай выпьем за уходящий год! – Вера деловито разлила по высоким бокалам игристое и, чуточку задыхаясь, уселась напротив приятельницы и соседки за мило  сервированный стол.
- Давай, Верунь! – с готовностью отозвалась Ольга Петровна. – Выпьем и непременно закусим. Вот, бери оливки, бери  тарталетки с паштетом… что хочешь.
-  Ого, оливки такие крупные!  Дорогие   небось!
-  Дорогие, но я взяла вчера в «Пятёрочке» по акции.  Там много всего по акции было, еле сумку свою докатила! – засмеялась хозяйка.
- Так ещё бы, Олюшка! С такой сумкой, да по виадукам, да по перронам, да  по электричкам!  Хоть убей, не возьму я в толк, зачем тебе в такую даль таскаться, если  точно такая же «Пятёрочка» - вон, в двух шагах от дома! –  вскинув подрисованные брови, недоумевала  Вера.
-  А ты возьми в толк, -  улыбнулась Ольга Петровна. –  Ты представь: я ведь задолго планирую, собираюсь,  потом иду на станцию… Сажусь в электричку и еду. Еду и смотрю,  смотрю   в окно.  Для меня   это  каждый   раз   как   маленькое путешествие. Да, вот   так  я   путешествую,   смотрю на мир, понимаешь?
-  Да чего там смотреть! – всплеснула руками приятельница и соседка. – Четыре станции, одна  и та же серость за окном, сто  раз  уже  виденная-перевиденная!
-  Кому серость, а кому… - Ольга Петровна не договорила и,  протянув бокал через стол, чокнулась с подругой.   Отпила холодный золотистый напиток,  сморщила нос от шипучих пузырьков. -  Знаешь,   мир это ведь то, что мы сами  видим в нём.                С наступающим тебя,  Верунь!