Шаг вперед

ШАГ ВПЕРЕД
Рассказ
Дом стоял на склоне. Белый, ухоженный, с террасой и стеклянными дверями, за которыми горел свет. На верхних этажах шла чужая семейная жизнь , а ниже был другой вход —  крашенная железная дверь в подвал. Ави сразу понял: это для него.
Ему было сорок с небольшим. Возраст, когда человек ещё помнит, кем хотел быть, но уже слишком хорошо знает, кем ему никогда не стать. По профессии он был преподавателем: философия, гуманитарные дисциплины, этика. Он умел объяснять сложное простыми словами и долго считал это своим назначением — разбирать чужие жизни на элементы, чтобы людям становилось легче.
Когда он, с утра покидав вещи в сумку, уходил от жены, это выглядело как разумное решение. Но теперь, когда он приехал на месяц в крошечный городок на Голанах, все ощущалось иначе. Когда он впервые пытался вставить новый ключ в замок, его пальцы дрожали. Хозяин дома, горский еврей, изучающе смотрел на Ави, словно мысленно взвешивая, сколько этот парень из Тель Авива протянет в такой глуши.
—Тут выключатель. Бойлер — от солнца. Интернет — пароль на бумажке. Мусор — только в пакетах, — перечислил он. Потом замялся на секунду и добавил, словно нехотя: — Если вдруг объявится прежний жилец… его вещи в кладовке.
— А что с ним? — спросил Ави.
— Исчез, — коротко ответил хозяин.
Он произнёс «исчез» тем же тоном, что и «мусор по средам». Как бытовую неисправность — вроде перегоревшей лампочки.
Квартира была убогой. Низкий потолок. Запах моющего средства — не уборки, а затирания следов. Узкое окно: свет заходил неохотно, как человек, который понимает — его здесь не ждали.
Он поставил сумку, проверил интернет, передвинул кровать ближе к окну - чтобы не просыпаться лицом в бетон. Заглянул в шкаф: две тонкие вешалки на рейке, пустые полки. Увидел в зеркале свое отражение – уставший несчастный взгляд конченного неудачника.
Утром он решил начать день с уборки. Привести хоть что-то в порядок — например, вымыть пол. Тряпка нашлась — ведра не было. В поисках ведра он заглянул в кладовку.
Кладовкой служила ниша в стене. Среди прочего хлама в углу стояла коробка с вещами от прежнего жильца. Кто это был? Что за человек? И почему исчез? В поисках ответов Ави заглянул в коробку. Яркие футболки, ремень с тяжёлой пряжкой, кепка с заломанным козырьком, старые широкие штаны из полинявшего хлопка, пара теплых вещей, письма из Битуах Леуми. Из них он узнал имя прежнего жильца — Рафи.
В коробке лежала вельветовая куртка с теплой подкладкой, протертая в локтях, с въевшейся в конца рукавов грязью. Что-то стукнуло его по ноге – это из внутреннего кармана куртки выпала прозрачная пластиковая капсула. Внутри капсулы лежал аккуратно скрученный косяк: ровная бумага, прямой шов, поджатый кончик. Такие косяки делают на большую компанию, чтобы передавали по кругу. Ави машинально сунул капсулу в карман, еще раз осмотрел кладовку и увидел то, что искал - пустое пластиковое ведерко из-под краски, куда можно было налить воды.
После уборки он лег на кровать – в ожидании, когда высохнет влажный пол. И невеселые мысли снова накрыли его тяжелой волной. Над головой из хозяйского дома раздавались голоса детей, женский смех и чьи-то робкие попытки освоить на пианино музыкальные гаммы - звуки обычной семейной жизни, которой он лишил себя сам.
С женой они многие годы жили вполне счастливо – даже наступивший недавно явный раскол в израильском обществе и обрушившаяся на всех, словно лавина, война не могла нарушить привычный и казавшийся незыблемым ход вещей.  Он был университетским леваком, она сочувствовала правым. Он ходил на свои митинги, она — на свои. Иногда возвращались одновременно: он с листовкой в кармане и сорванным голосом, она – с портретом Биби. При этом они легко могли обменяться парой шуток — и на этом держался их хрупкий мир. Никто не пытался переделать другого, и это было чертовски приятно.  И очень современно.
Но однажды он увидел ее в кафе на Дизенгоф. Она смеялась как в первый в день их знакомства – обнажая все свои зубы и откидывая назад волосы - только теперь рядом с ней сидел не он, а другой мужчина.
Мужчина был в форме ЦАХАЛ. На стуле рядом — рюкзак. Автомат лежит на коленях. Ави узнал его – видел пару раз в общей компании. Он знал, что тот не так давно ушел в милуим, что воевал в Газе.  Когда же они успели сойтись? Или это длится уже давно?
Дома всё подтвердилось — она давно хотела, но боялась сказать правду. Боялась, что он сорвётся, навредит. Оказывается, в её сознании он давно жил как человек, от которого ждут удара. И это было даже больнее самой измены — быть не просто преданным, а заранее виноватым.
И вот он здесь – лежит в какой-то норе далеко в глуши, лишь бы не встречаться ни с кем из знакомых, которые знали про измену и молчали. Что это, если не еще одно предательство?   
Он повернулся на бок и почувствовал, как что-то давит на карман. Это был косяк в контейнере. Когда он курил последний раз?  Это было еще в студенчестве, тогда все казалось несерьезным– наверное потому, что так оно и было на самом деле. А вот сейчас все не так. И от этого «не так» хочется спрятаться, скрыться, убежать в другую реальность, пусть даже на время.
Первая затяжка — горелая бумага. Вторая — тёплый дым. На третьей появился вкус: немного резкий, но даже приятный.
Через пару минут он уже любовался дымом, который повис под лампой словно облачко.  Плечи отпустило. Челюсть разжалась. Дыхание стало длиннее. Усталость тела куда-то испарилась. Время перестало гнать его, как собака гонит овцу. Мир больше не требовал немедленной реакции.
Он улыбнулся и подумал – если все полетело к чертям, значит, так оно и надо.  Значит, это не катастрофа, а освобождение. Он ничего не потерял – наоборот, перестал участвовать в игре, где ему была уготована роль виноватого.
Он сварил кофе. Вышел во двор и сел на крыльцо, глядя на лимонное дерево во дворе. Это утро показалось ему важным и значимым моментом всей его жизни. Необратимым избавлением от иллюзий.
А потом он сделал большую ошибку – заглянул в телефон. От жены сообщений не было. Зато родители напоминали, что ждут его на Хануку. Он словно увидел мамины руки, стол, эту родительскую осторожность, с которой ему обычно задавали вопросы про его личную жизнь и за которой всегда скрывалось обидная с детства и до боли знакомая родительская мина: «ну а кто виноват?».
Он снова раскурил потухший косяк — как достают запасной ключ. Как опускают руки в тёплую воду, когда холодно.
Какое-то время ему показалось, что легкость вернулась. А потом…. Потом появилась ясность. С его глаз словно сняли фильтр.
Он вспомнил, когда ему пришел вызов от ЦАХАЛ, жена спросила:
— Ты пойдёшь?
И он ответил уверенно, без колебаний:
“Я тут нужнее.”
Тогда это прозвучало, как ему казалось, достойно. А сейчас он вдруг увидел, что всегда выбирал ту форму участия, где не надо платить по-настоящему.
Он вспомнил, как еще недавно город замирал на время ракетных атак – и жена просила его починить дверь в мамаде, которая закрывалась не плотно.  А он, вместо того, чтобы сделать то, ор чем его просят, стал доказывать, что это не имеет смысла – мамад уже не в состоянии спасти от современной ракеты, лишь от случайно упавших обломков. Он тогда казался себе таким разумным и уверенным в своей правоте, а на самом деле просто прятал свое безразличие к жене и нежелание что-либо менять.
А потом погиб её двоюродный брат.
В то утро она сказала не громко, без истерики:
— Его больше нет.
И спросила его так же просто, как спрашивала про повестку:
— Ты поедешь?
И он тогда ответил, что у него пошаливает сердце и подскочило давление. Он произнёс это даже с тенью вины — не притворной, настоящей: ему было неприятно, что он не едет. Но в глубине души он знал, что ему стыдно перед теми, кто в отличии от него пошел защищать страну.
Чтобы как-то отвлечься, он решил пройтись. На Севере климат был другой, в его гардеробе не оказалось достаточно теплых вещей.  И тогда он снова открыл коробку прежнего жильца. Вытащил вельветовую куртку, нашел теплую шапку. Вещи пахли чужой судьбой и делали его непохожим на себя прежнего. Но ему это даже нравилось.
Город жил непримечательной и спокойной жизнью, где никому не было до него дела. Никто здесь его не знал. Но он все равно избегал встречаться взглядами с прохожими, словно они могли увидеть, что творится у него на душе.
Бесцельно побродив около часа по полупустым улочкам и купив себе какой-то еды на ужин, он уже возвращался обратно, как вдруг услышал чей-то голос:
— Эй, Раф! Стой!
Он обернулся и увидел грузного мужчину с сигаретой, сидящего в саду возле своего дома.
— Какого чёрта ты здесь забыл? – удивился незнакомец. - Ахмед тебя прирежет!
Ави понял — его приняли за прежнего жильца. За человека, чьи куртка и шапка сейчас на нём. Надо было объяснить этому человеку, что он обознался, но разговаривать ни с кем не хотелось. И вместо ответа Ави поспешил дальше. Ему хотелось поскорее спрятаться – от ненужных разговоров, лишних вопросов, а, главное, от самого себя.
Дом встретил его темными окнами – семья хозяина куда-то уехала. Ави поужинал консервами с тунцом и простым хлебом. Разогрел себе чаю и вышел посидеть на крыльцо. Рука сама нащупала в кармане недокуренный косяк.
Через пару минут он уже улыбался своим мыслям. Да, он умел страдать так, чтобы в этом была эстетика. Он и боль превращал в доказательство собственной глубины — как будто это могло что-то исправить.
Небо было чёрным, низким. В нём не было ни смысла, ни ответа. Только редкие звёзды — как чужие огни в окнах. И тут по забору скользнул свет фар — напротив крыльца остановился потрепанный жизнью пикап. Боковое стекло опустилось, оттуда выглянул мужчина, который окликнул его на прогулке.
— Садись в машину, Рафи, — крикнул он. — Ахмед хочет поговорить.
Косяк уже начал действовать, все происходящее казалось Ави каким-то нереальным. Он сделал последнюю затяжку и затушил окурок ботинком. Вздохнул глубоко, как человек, который наконец-то после долгих колебаний принял важное и необратимое решение.
Встал и сделал шаг вперед.
© Александр Детков, 31.12.25