Маска Арлекина

   Ожидание почтовой кареты затягивалось. Станционный смотритель, время от времени заглядывающий в комнату, горестно разводил руками: свежих лошадей покамест не было. Кроме меня, оказии ожидали еще двое: молчаливый князь Вяземцев, имя которого, если не ошибаюсь, нередко мелькало в сводках русско-турецкой войны и войны на Кавказе, и титулярный советник Петр Михалыч Кобелев, путешествующий по казенной надобности. Между последним и мною завязался привычный для случайных попутчиков разговор. Но чем дольше длилось наше невольное совместное ожидание, тем более доверительные вещи рассказывал Петр Михалыч о своей многострадальной жизни: дожив до седин, ему так и не удалось ни семьи создать, ни выше чина «титуляшки», как он сам уничижительно выразился, подняться.
— Да что вы знаете о судьбе! — неожиданно вспылил князь Вяземцев, чем удивил нас обоих этой непонятной грубостью. Чтобы сгладить впечатление, как мне думается, он предложил нам иранского табаку. Раскурив трубку, князь поведал нам историю, которая полностью объясняла его несдержанность. 
Спустя пару лет, услышав несколько таких поразительных историй, я решил записать их для потомков. Тешу себя мнением, что кому-то из них будет интересно узнать, как жили и любили их предки.

***
   Летом 1816 года, будучи еще студентом военного училища, Николай Вяземцев пригласил сокурсника из обнищавшего, но благородного рода Градецких, провести отпуск в своем имении.
   С первого момента появления Градецкого в кадетском корпусе оба стали, как говорится, «не разлей вода». Алексей Градецкий обладал по словам Вяземцева тем природным обаянием, жизнелюбием и веселостью, которые невольно заражали и не давали хандрить ни при каких обстоятельствах. Для Вяземцева, от природы не склонного к учению и муштре, он был глотком свежего воздуха, что отвлекал от ненавистных казенных стен и мог развлечь в любой, даже самой неподходящей ситуации. Вяземцев не желал расставаться с другом и на время отпуска.

   В имении Алексей был представлен соседям — генерал-губернатору и его домочадцам: дородной супруге и четырем отпрыскам. Старшая — Лиза — в играх с которой Вяземцев проводил все лета за неимением других товарищей, просто не могла не влюбиться в белокурого красавца Алексея. Да и как было не влюбиться, если его любили все? Младшие дети, заслышав его голос в зале, прибегали из комнат и висли на нем, умоляя рассказать очередную страшную историю или устроить представление в саду. Втроем с Лизой они разыгрывали сценки из известных комедий, чем потешали не только детей, но и губернаторшу, вновь начавшую спать на папильотках, и дворовых, видящих «спектаклю» только на ярмарках. Даже генерал-губернатор иногда выглядывал из окна и попыхивая сигарой, наблюдал за представлением, радуясь, что супруга наконец перестала канючить, как ей тут скучно. Но если положительные перемены в супруге он заметил, то перемены, происходящие со старшей дочерью, вовсе остались без его внимания.
 
   Как там у поэта: «Пришла пора, она влюбилась…»? Вяземцев, в отличие от невнимательного отца семейства, подмечающий все, с интересом наблюдал за развитием нежных чувств двух дорогих его сердцу людей (сам он уже года три крутил шашни со вдовой графиней по соседству, а Лизу воспринимал скорее, как сестру). Он показал Алексею любимое место Лизы у пруда, где были привязаны качели, на которых раньше катались они, рискуя слететь прямо в воду, а ныне Лиза качала младших сестер и брата. Иногда они специально прогуливались там, чтобы дать возможность нашим Ромео и Джульетте обменяться парой слов, прежде чем младшие уговаривали друзей устроить с ними игру в салочки или покачать посильнее, а не так, как Лиза.

   Между влюбленными завелась тайная переписка. В дни, когда встретиться не удавалось, Алексей оставлял письмо в дупле вяза, к которому были привязаны качели. Пока дети были заняты своими ребяческими играми, Лиза украдкой исследовала тайник и, если находила послание, прятала его под лифом платья, чтобы прочесть в одиночестве перед сном и написать ответ при свете свечи. Так ей, выросшей на романах Шатобриана и Карамзина, казалось romantique.

   Но каждое лето имеет обыкновение заканчиваться. Лиза с семьей вернулась в N, а друзья — в казарму, располагающуюся, к счастью, в верстах в двадцати от города.
Двадцатилетний Алексей, терзаемый разлукой и любовью, решился просить руки своей Лизы. Но генерал-губернатор, прекрасно осведомленный о средствах молодого человека, вернее об их отсутствии, отказал. Узнав об этом от mama, Лиза закрылась в комнате и проплакала три дня.

   На балу графини *ейской Алексею удалось потанцевать с Лизой. Влюбленные договорились бежать и тайно обвенчаться. Алексей обещал все подготовить.
Генерал-губернатор, заметив их шушуканье во время танца, решил поговорить с дочерью дома. Вызвав ее в кабинет, он запретил Лизе впредь заносить имя Градецкого в бальную книжку. Расплакавшаяся Лиза осмелилась бунтарить, и генералу-губернатору ничего не оставалось, как запретить дочери на время принимать приглашения на балы, а лакею было велено следить за корреспонденцией.
Накануне Рождества, по традиции, в доме генерал-губернатора состоялся бал-маскарад. Он лично перепроверил все приглашения и разорвал одно, адресованное князю Вяземцеву — в его глазах виновнику всей этой истории с никчемной влюбленностью дочери.

   Друзья, узнав от модистки, что барышня заказала маску печального Арлекина, решили передать Лизе письмо с сыном графа Луцкого, единственным из училища, кто получил приглашение. Молодой Луцкий был детально инструктирован.
Искренне желая помочь Алексею, Луцкий все выполнил в точности: найдя Лизу по маске Арлекина, он вежливо просил ее о танце. А во время мазурки тайно передал ей записку, шепнув, что она от друга. В записке стояло следующее: «Мой милый Арлекин, все приготовлено. Утром нас обвенчают. Буду ждать Вас с каретой сегодня в полночь у заднего двора Вашего дома. Решайтесь! Навеки Ваш, Вас преданно любящий Алексей».

   Алексей с Вяземцевым прождали в карете до утра, заморозив и лошадей, и ямщика, и себя. Лиза не вышла…
   Наутро Алексей подал рапорт о его переводе на Кавказ. За ним последовал и Вяземцев.
   Лиза, узнав через несколько дней о неожиданном отъезде Алексея, сильно обиделась и, погоревав месяцев шесть, вышла замуж.

   Но на этом повествование не заканчивается. Через пару месяцев замужества, подружившись с сестрой мужа, Лиза узнала от той прелюбопытную историю. Семнадцатилетняя Наташа доверила невестке свою тайну: она влюблена в незнакомца Алексея, с которым танцевала год назад на балу в доме Лизы. Статный молодой брюнет в маске предлагал ей бежать и обвенчаться, но Наташа не решилась, а сейчас сильно жалеет и все еще надеется на новую встречу. Наташа с гордостью показала подруге письмо незнакомца. Узнав почерк Алексея, Лиза побледнела. Она успела отдать Наташе письмо, прежде чем с ней случился обморок.

   Позже ей удалось успокоить перепуганную золовку, объяснив все «интересным положением». Лиза просила Наташу показать ей маску, в которой та была на балу. Немного удивленная, та принесла маску Арлекина. Лиза чуть не расплакалась...
Точно такая же маска пылилась где-то в доме генерал-губернатора…

   Она долго не решалась, но в итоге просила матушку князя Вяземцева переслать сыну ее письмо, в которое вложила одно для Алексея. В нем Лиза объясняла все обстоятельства той ночи и фатальную ошибку какого-то брюнета, перепутавшего арлекинов. Градецкий тут же захотел вернуться в N, так что Вяземцеву пришлось показать ему письмо матери, где та рассказывала о посетившей ее Лизоньке, подруге его детства, сделавшую отличную партию и находящуюся на сносях…

   В следующем же месяце, при защите крепости, Градецкий бездумно бросился на вал и был зарублен горцами на глазах Вяземцева.

***
   И ведь что удивительно, князь наверняка мог рассказать нам другие истории, напрямую связанные с его судьбой, с событиями на Кавказе, с русско-турецкой войной, но в его памяти эта история с другом как нельзя лучше иллюстрировала злые выверты судьбы, так часто играющей нашими жизнями…