С Новым Годом! - новогодний серпантин

Встреча Нового года вне шумной компании, в своём доме, среди родных перестаёт быть редкостью. Возвращение к старым традициям происходит, казалось бы, вынужденно. Но в этом нет ничего плохого – будет время поразмышлять, дать оценку, в том числе себе любимому. А главным итогом должно стать прощение, и от него – выход на путь, ведущий к обретению душевного равновесия, так необходимого современному человеку.
Для вас – подборка произведений с упоминанием Нового Года.


.                «Они вместе, Шеф, – мы возвращаемся»
.                (новогодняя сказка)

Автобус вильнул кормой и притормозил у загородной остановки. Задняя площадка загудела: «Дайте выйти! У-у, бар-раны!» Парень во флотском реглане ступил с подножки на снег и отошёл в сторону. Вывалилась ватага, выдёргивая одежду из челюстей салона, и, не медля, внутрь втиснулись новые пассажиры с ёлочками, сумками, детишками. Парень попробовал вжаться, но двери не закрывались… раз-другой, и водитель не вытерпел: «Выйди, сынок: за нами – сто двенадцатый пустой».
Он остался и, нахохлившись, стал измерять остановку приставными шагами, потом цепочкой, постучал ботинками, посмотрел на тёмный горизонт, притихший перед полночным фейерверком, обернулся: на наледи «запорожец» занесло так, что тот сполз задом в кювет и заглох. Вышел дедок, постоял тупо, огляделся, заметил парня и улыбнулся:
– Сынок! В такую ночь – святое ж дело, а!?
– Лег-ко!
Попыхтев, иномарку выкатили. Дед повозился, завести не смог, ещё раз улыбнулся:
– Толкни-ка на счастье!
Парень упёрся, ещё раз, под ладонями задрожало, «запорожец» икнул и задребезжал по шоссе, а за ним последний автобус из-за спины обдал дымом, включил форсаж и увёз надежду.
Ему-то что осталось – любовь да вера? Двенадцать километров – два часа. Ладно, к полуночи, к бою курантов он будет дома. Перешёл на левую обочину, поднял капюшон и зашагал.  Через полчаса оглянулся, вдали мигнул огонек. Минуту спустя поравнялось такси.
– Садись, сынок!
– Спасибо! – поблагодарил, устраиваясь сзади. – С наступающим!
Снял шапку, расправил шарф, и вдруг его ослепил взгляд справа из зазеркалья:
– Макси-им! Ты!?..  – и с болью: – Где ж ты был всё это время, где пропадал?
– Ве-ерочка, приве-ет… На флоте три года… то ты не отвечала, то мы по полгода в автономке, потом по контракту... А мои, потрепало их, живут теперь в посёлке. Вернулся вот, а кругом… А ты сама-то как?
– Макс, я в этих краях впервые: подруга позвала «на ёлочку»… А говорят, чудес не бывает. Бывает!.. Решено: едем ко мне!.. Брось! У меня всё-всё есть! Дяденька, миленький, разворачивайте!
Достала телефон:
– Лариса, не получится… Нет, нет и нет. После… Переживёт, не впервой… Целую! Пока-пока! С наступающим!.. – и нежно Максиму: – До двенадцати вагон времени. И пёрышки почистишь, и отдохнёшь, и расскажешь про автономку-разлучницу.
***
– До свидания, дяденька! С Новым Годом!
– Завидую вам! Чего уж там: будьте счастливы! – всё, что могу.
Максим опешил: «Оба водителя, они что – близнецы? Мистика! А самый первый? Жаль, лица не видел», – и отъезжающему такси улыбнулся вслед: вернулась надежда.


.                Герой прошедшего времени, или Мечтать не вредно

Пригнувшись и широко размахивая руками – так могут конькобежцы – Анатолий на одном дыхании преодолел лестничный пролёт между двумя этажами, на предпоследней ступеньке остановился, выпрямился. Над ним возвышалась, закрывая переход к учительской, завуч школы. Свои, кто помоложе, окрестили её Совой за сходство с персонажем из мультика про Винни-Пуха. Сова на проявленную им подростковую шалость ласково улыбнулась и объявила:
– Анатолий Константинович, завтра вас ждут в городской Администрации. Вот видите, о нас не забывают, помнят, что скоро и Новый Год, и Рождество... Всё! Молчу-молчу. Пусть это будет сюрпризом. Зайдите к Леночке, она скажет, во сколько прибыть и в какой кабинет, потом – ко мне, посмотрим расписание и согласуем подмену…

Повалил густой снег, и в свете уличных фонарей сказочно закружились, сближаясь и тут же разбегаясь, миллионы снежинок. Некоторые, почуяв в этом особую прелесть, объединялись в вихрь и улетали назад, ввысь, в темноту, желая вновь испытать удовольствие: повторить в ярком сиянии те несколько головокружительных па, о которых мечтали, перешёптываясь, когда парили в чёрном холодном небе.
Двери школы распахнулись, и первой появилась фигура в красной куртке и спортивных штанах. Придерживая тяжёлую дверь, физрук с поклоном пропустил группу своих коллег наружу под козырёк и на припорошенные пушистым снегом ступеньки. Оказав услужение, отпустил дверь, обогнал всех и встретил внизу перед решёткой ворот, продолжая торопливо излагать начатое им в глухих коридорах затихающей школы – что-то из нескончаемой череды весёлых эпизодов:
– Да-а! Совсем забыл! В «Авангарде» – ретроспектива шедевра итальянского сюрреализма «Дамы и господа». Кла-а-асс! Там мужик один, Гаспарини, прощаясь, повернулся, а из-под пиджака – ха-ха-ха! – подтяжки свисают! Юрий Николаевич, сходите с Анной Павловной, поностальгируйте.
– Мы, Сёмчик, каждое утро, встречаясь с вами, только этим и занимаемся.
– Ха-ха-ха! А где вы находите укромный уголок?..

Выйдя на улицу, компания разделилась на три части. Средняя – а её составила одинокая парочка – перешла проезжую часть и направилась к остановке. Взяв кавалера под руку, молодая женщина решила продолжить прерванный присутствием посторонних разговор:
– Сколько раз говорила и ещё раз повторю: отец Павлика – Валентин. Хватит, хватит! Забудь!.. Приходите-ка 31-го с Ольгой к нам. Вы – люди свободные, посидим, поболтаем, проводим Старый, встретим Новый. А? Что скажешь?
– Нина! Ты посчитай…
– Толя, ты опять за своё! Прекрати!
– У вас в те дни просто физически… Люблю… и Павлика очень…
– А вот и мой автобус, – перебила Нина и, подключив  нежность, добавила, сметая снежинки с его воротника: – Ладно, до завтра. Валентин давно ждёт меня: мы договорились после работы заскочить на Ёлочный Базар, чтоб поменьше было потом суеты: постоит красавица на балконе... Ольге – привет. Завтра с тобой Валентин свяжется.

.                ***

– Здравствуйте. Разрешите? Кочетков… двадцать пятая школа…
– Здравствуйте, проходите, присаживайтесь… минуточку... Для вас, Анатолий… Константинович, приятная весть: вам как участнику город выделяет квартиру… забота государства… а может, – долг: сначала – вы, потом мы, т.е. оно, а в итоге – баланс… впрочем, не всегда… Вы меня не слушаете? Анатолий Константинович!
Анатолий открыл глаза. По выражению лица видно было, что он подыскивал слова… нашёл и ответил неожиданно вопросом:
– А в общей очереди кто первым?
Завотделом вскинула брови, протянула руку к открытому сейфу и достала толстый журнал, развернула на одной странице, затем по алфавитному указателю – на другой:
– Сусоколов Валентин Алексеевич, хирург из 2-й городской. Женат, сыну шесть лет. А что такое?
– Мы с ним давние друзья… Хотел бы поменяться местами. Могу подождать полгода в общежитии, у нас детишек нет, а его семья, чёрт знает сколько, по частным мотается… Павлику скоро в школу…
– Анатолий Константинович! Вы в таком случае должны будете написать заявление и перейти в другую очередь. Заметьте, вы не станете автоматически первым на следующую квартиру. У нас есть и другие очереди. Например, ветераны, инвалиды, военные пенсионеры, да мало ли… понимаете. Скандалов и претензий – хлопот не оберёшься! Я вам по секрету скажу: времена настали… не то слово! В одночасье всё может рухнуть, и останетесь у разбитого корыта.
Анатолий почувствовал ком в горле, замотал головой, поднял раскрытую ладонь и тут же плотно прижал её к столу, показав этим жестом, что в своём решении он непреклонен.

.                ***

Считанные часы до Нового Года! Лучший повод вспомнить детство: ёлка, серпантин, хлопушки, подарки, запах мандаринов, грецкие орехи, мамины губы и её щёки с мороза, санки, рукавички на резиночке… А главное, все любят друг друга и ходят в гости.
У порога Ольгу и Анатолия встретил Валентин. На нём фартук, галстук, рукава засучены, чубчик сбился:
– С наступающим! Проходите, раздевайтесь. Толя, сумку… Тяжё-оленькая! А пошто в снегу-то? Не разбил?
Нина вышла из кухни:
– Ребята! С наступающим! Мы так рады, думали, не дождёмся, наконец-то! Оленька, тапочки позади тебя, пойдём мужикам праздник строить, не покладая рук. Такая у нас с тобой стезя или поприще. Валя, ты больше не нужен, побудь с Толиком. Можете позволить себе по пятьдесят. Да, Толя! Павлик тебя весь вечер ждёт, поиграй с ним в шахматы...
Наконец стол накрыт, и в очередной квартире вступил в права ещё один – здесь воспользуемся лексиконом программистов – запущен ещё один экземпляр домашнего новогоднего приложения:
.      А н а т о л и й  (Валентину).  У-у-у! Замечательный коньяк, скажу тебе.
.      Н и н а  (любовно глядя на Валентина).  Это руки у Валечки замечательные.
.      А н а т о л и й  (ловит взгляд Нины и встаёт из-за стола).  Потанцуем?
.      Н и н а  (посмотрев на Ольгу).  С удовольствием!  (Танцуют. На правом плече Анатолия – рука Нины, она прижалась к ней щекой. Анатолий спрятал лицо в копне душистых  волос. Томный взгляд Нины скользит по стенам, по потолку.)
.      В а л е н т и н  (встаёт и галантно подаёт Ольге руку).  Незаметно присоединимся?
.      О л ь г а.  Обязательно. Одних их оставлять ни-ни…
.      В а л е н т и н  (выходят с Ольгой на «пятачок»).  Молодёжь, нуте-ка, немножечко в сторону!  (Танцуют все.)

Полумрак, кружатся пары… неожиданно Нина выпалила:
– Мы же Старый не проводили! – чуть присев и повернувшись, ловко освободилась из жарких рук и крикнула звонко: – Ребята! Марш все за стол!
– Друзья! – завладев вниманием, Валентин взял паузу и проводил Ольгу до места, подошёл к своему и объявил: – Прежде, чем вспомнить о Старом, хочу поделиться радостью… Нет-нет, Ниночка, вот сейчас ты и узнаешь… Ох, дух захватывает, – перевёл дыхание. – Рассказываю… Три дня назад меня вызвали в администрацию и вручили… ордер на квартиру!
– И ты молчал! – женский визг, голоса смешались:  – О-о-о!.. Мы так рады за вас!
Скоро притихли и наполнили бокалы перед важным и обязательным тостом. Но вновь задержка: теперь обратила на себя внимание Ольга:
– Думала не здесь, на Рождество, но что скрывать… У нас с Толиком будет маленький!
– И ты молчала!.. Мы так за вас рады!.. А ты ничего, молодец, герой! – и, как в прошлый раз, голоса смешались, общий гомон…
Наконец Валентин произнёс тост во славу Старого Года, и настроение всей компании в один миг взлетело куда-то высоко-о-высоко. Затем – по второй, за ней – танцы, фанты, прихватили Павлика и всей гурьбой выскочили на улицу, затем – по третьей…
Телевизору скучать надоело, и он заунывно заскрипел из своего угла: «Дороги-ие россия-яне!..»  Те засуетились: под перезвон курантов пробка ударила в потолок, в бокалах вспучилась пена, а с первым боем бокалы зазвенели, посыпались пожелания, немного помолчали, вслушиваясь в гимн новой России…
Через час Кочетковы засобирались. Такси вызывать не стали: решили, сначала пешком, а там видно будет…
Они медленно шли в хрустящей морозной тишине. Анатолий после долгих размышлений, сопровождаемых тихими вздохами с протяжными «да-а-а» на конце, сформулировал окончательный вывод и, прижав локоть жены к своей груди, объявил:
– А ведь мы теперь – настоящая семья.
– Да… Пять лет ждала… Через три месяца отнесёшь справку, чтобы маленького учли в составе семьи.
– Послушай, а стоит ли нам за город держаться? Может, переберёмся в село? Таких специалистов там с руками оторвут, вдобавок – подъёмные, жильё, земля, льготы. Выберем, где будут лес и речка. И везде за просто так – луга, воздух, гроза, и всё можно потрогать! Утром будут петь петухи, услышишь колокольчики – то пастух со стадом прошёл, сбегаешь на речку, а там розовый туман… Как представлю, какие глаза у сельских ребятишек… А знаешь, как живут на селе? Там надо со всеми здороваться. И с тобой все будут. А ты слышала их песни по вечерам? Там наш народ, наши корни.
– Ну-у-у, тебя опять понесло, философ. Давай о серьёзном поговорим завтра. В принципе, я согласна. А сейчас можешь помечтать: мечтать не вредно, дорогой, а я тихонько послушаю…

.                ***

Валентин собирал со стола и ставил на поднос посуду. Пришлёпывал тапочками в такт ритмичной мелодии и думал о чём-то, наморщив лоб. Когда в очередной раз мимо, напевая и поигрывая бёдрами, проплыла Нина, решил поделиться:
– Не везёт Толику… Нет-нет. Долгожданный малыш – это счастье. Я о другом: когда был в администрации, завотделом мне намекнула, что мы, похоже, последние из могикан. Строительство не финансируется, замораживается... В общем, скоро будет так: «деньги решают всё». А халява останется в прошедшем времени. Надо признать, что это где-то жестоко и несправедливо. – Повернул подбородок к левому плечу и постучал по столу. – Тьфу-тьфу-тьфу. Пусть нашим повезёт... Счастья вам, ребята…


.                Сверчок
.                (в сокращении)

Разбудили Фильку его новые соседи. По голосам – две девки и парень. Много чужих слов, похоже, заезжие литвины.
– Нет, девчонки, он не лох: без проблем «мерина» поставил под козырёк, а когда я за ним входил, швейцар подмигнул и с наступающим поздравил не меня.
– Расшить бы галунами дублёночку, валенки на сапожки сафьяновые сменить, чем не Стенька Разин!? Интересный мужчина: кудрявый, бородка супер, усы чуть-чуть поправить... а лицо, рост, плечи – на зависть. Он тебя, Борюсик, шутя сломает.
– Да нет, Марина, с каратэ, думаю, не знаком. Помнится, в «Табакерке» его видел. Новая прима у Олега. Играет класс! Вспомнил! Кудинов Филипп.
Филька откинулся на спинку стула и открыл глаза, повертел головой – кабак за то время, что он дремал, преобразился до неузнаваемости. Соседи замолчали, уставились. Парень гладко выбрит, глаза за стёклышками, смотрит с вызовом. А девки чисто ряженые: на одной морда лисы, вторая нарумяненная, колпак шутовской.
– Здравия желаю вам, люди добрые. Меня, слыхал, знаете, а сами откуда будете, не из Литвы ли? Как величать? Что празднуете?
– Меня Борисом. Это – Алиса, это – Марина, супруга моя. Все – коренные. Ясное дело, Новый Год встречаем. – Парень разлил вино. – Предлагаю за знакомство.
Алиса оттянула за лисий нос маску, открылось симпатичное личико, озорные глаза:
– Ваше здоровье, Филя!
– И вам того желаю. А пристяжные-то где?
Иноземцы прыснули.
От стены напротив загремело под сводами:
– Господа! Конкурс на лучший маскарадный костюм завершён, и наши доверенные объявили победителя. – Толстый палец с печаткой указал на Фильку. – Пожалуйте на сцену!
Тот, оказавшись в центре внимания, ничего толком не понимая, направился к сцене. Разбитной тип его встретил и развернул к залу.
– Если хотите получить суперприз, с вас причитается номер: песня или танец.
– Та-а-анец! – потребовал зал.
Фильке это понравилось:
– Уж я постараюсь, господин народ. Какое веселье без пляски? Только мне б колпак найти и бубен.
Колпак взяли у Марины, за инструментом на парковку слетал барабанщик. Филька снял валенки – остались серые чуньки – и развязал поясок. Наклонился, взлохматил голову, опустил руки и, потряхивая, расправил рукава. Надел колпак, сосредоточился и закружился вихрем, добавляя стон из груди. Загремел бубен, кто угадал ритм, начал прихлопывать, другие подхватили, и завертелась карусель. Закончили, наградили аплодисментами, вручили блестящую шкатулку, а на пути к столику – бокал со жгучим напитком.
Теперь бы отдышаться. Алиса взяла подарок, достала такую же шкатулочку и стала нажимать на их крышечки. Когда подарок заурчал и тут же смолк, вернула:
– Спрячьте хорошенько. Где шаманить научились?
– Плясать-то? Так в плену у татар. За Степью город есть, по-нашему – город-тыква.
– Бахчисарай. Пушкин писал: фонтан, арбузы.
– Не-е! С Пушкиным мы только до Шацка дошли. Меня-то в обоз назначили. Ратники на смерть бьются, едят одно толокно, по деревням разбойничают. Мне ж где рыбка вяленая, где солонинка. На Ногайской тропе обоз пленили, через полгода барин выкупил. – Филька хлопнул себя по лбу. – Балда, надо ж мерина глянуть!
– Стоит твой «мерин». Выходил я, смотрел, – остановил его Борис. – Расслабься: кругом видео, ЧОП. Не догоняю: кто ты?  Станиславский отдыхает.
– Пушкинские мы, тут недалече вотчина его, за Рублёвым.
– Да-а, такой карьере можно позавидовать: богема, дом на Рублевке, «мерин» тюнинговый… Не забудь, когда начнём разбегаться, поедем вместе: нам по пути. Маринка – за руль.

Ночь. Деревня. Снежок. У церковной оградки лошадка дремлет. В санях, завернувшись в овчины, спит Филька. Раз – толчок! Ещё, ещё…
– Эй! Филя! Просыпайся. Добро, мороза нет. Куда ты пропал? Любишь один. Волков слыхал? Шли за нашим поездом аж до околицы. Дальше – с нами, и боле не отставай! Гостинцы-то не растерял?
Филька пошарил под овчинами:
– Всё тут. – Встал, взбодрил мерина вожжами. – Помню, иль приснилось: на Варварке в кабак заходил, в нём один литвин нагадал: «Там, где был ты вчера, не сыскать днём с огнём». Вот так-то, Васька.
Под полой загудело, Васька прислушался, протянул флягу.
– Хлебника! Ты, Филя, не закусываешь, вот кишка-то и запела. 
Филька полез под полу – шкатулка! Шустрый Васька просунул голову и ахнул:
– Глянь, как сверчок светится.  Писано вроде по-нашему иль по-гречески: А-а-ли-и-са!
Филя быстро убрал, притих и огляделся:
– Быть чудесам, Васька: сказывали, какой-то новый год пришёл!

.                ***

На опушке лесистого холма расположились на отдых два мужика. Мокрые от пота рубахи набросили на кусты малины, рядом сложили обувку, а сами, прислонившись к белоствольным берёзам, полдничали, пошевеливая пальцами ног, и от ласковых прикосновений ветерка балдели, любуясь родными просторами.
– Васька, глянь! Кто там шагает, что за странник?
Вдоль дальнего края поля размашисто шёл человек. Был он немолод, высок, худ, сума через плечо, в руке посох.
– Так то ж – Филя, наш, бывший. Пропадал он долго, а как в летошнем годе повенчали Романовых на царство, вернулся, и жить стал у затворницы Плюшки-Мухоморихи. Повстречать его можно вот так, как мы с тобой, или в лесу: любит один быть. Ну, буде бездельничать: слышь, Никола Угодник призывает: поспешайте сено сгребать, горемычные русские души, а то, не ровён час, налетит дождик.
Мужики прихватили грабли с вилами и направились к рядкам просушенной травы. Собрали, поставили стожки.
– Складно сообща-то. А назавтра, Петруха, к тебе косить поедем.
– Где ж Филя пропадал? – прервал тот Ваську-свояка.
– Ладно, расскажу, как знаю... Всё бы ничего, пока не завёлся у него сверчок. Мы с нашими, с деревенскими, когда мои первые детишки совсем малые были, ездили как-то зимой в белокаменную на ярмарку. Растерялись по Китай-городу, а когда на обратном пути повстречались, Филя был уже с ним. Где взял, не помнил, говорил, пьяный был. Свиристела чёрная козява не часто, а пропоёт вдруг, потрёт Филя ему спинку, он вроде успокоится, а Филя после – тот да не тот. Будто весть какую получил, думает себе сам, столбенеет и слов не слышит.
– А сверчок и ныне с ним?
– Да как сказать-то... Одним летом правили мы с Филей плотину на пруду за Ярцами. Народ карасей разобрал, дно почистил и ушёл, а нам осталось запруду починить и в другой раз закрыть. Сверчок возьми, да запищи. А был он у Фили на груди в мешочке, а мешочек тот – на бечеве на шее. Он его хвать, погладил и сам почернел весь, в глаза смотреть страшно, завыл, зашатался и в пруд, на ту сторону, где воды помалу набралось, с плотины-то головой – бултых! Помог я, жердь сунул, вышел он, и всё слышу: ох да ах. А руки пустые. Вопрошаю: «А тварь-то безбожия где?» Он огляделся, пальцы растопырил: «Утоп… да и не нужен он боле!», и рукой махнул, да так широко-о, по всему небу.
– И ушёл он с того самого горя?
– Да погоди ты! Не торопи… В ту осень зачастили к нам ездить за кормом для войска ляхи с окраинными казаками. Вот с первой порошей они и наехали. Хуже татар. Половину деревни спалили, а Кудинину избу спалили с бабами и детишками. Сам Филя со старым Кудином были в лесу на барщине. Вернулись мужики, а здесь им такое горе. Кудин и преставился. Прямо на гари сделал это. Барин наш – доброго здоровья ему пожелаю – людишек пожалел, говорит, когда морозец из дерева сок выжмет, заготовим в Луговом брёвна, подсушим, а летом всем миром поставим погорельцам избы, а вы, православные, пока помогайте им, чем можете. Филя ни к кому не пошёл, вырыл землянку, в ней и перезимовал. Чё ты охаешь? Поди, сами не меньше в те лета бедствовали?
– Не без этого! Вся Русь, что от польской границы до Волги раскинулась, кровушкой умылась. А князь Пожарский рану получил, знаешь где? Аж у Пронска, где днепровских казаков воевал. Вон куда разбойники повадились шастать!
– Ну-у, то ж когда после было! А в ту весну, про что речь веду, ещё при Фёдоре Иоанновиче Блаженном, пришёл как-то Филя и зовёт в церковь: «Намедни мальчонка приблудился, а креста на нём нет, надо покрестить. Будь ему крёстным отцом, а мне кумом». В воскресенье сходили к батюшке, сделали всё, как полагается, и имя дали Дмитрий, сын Филиппа и… ох! – имя мамки запамятовал.
– Может, был он ему сынок от другой бабы?
– Ты дальше-то послушай… В деревне на своём месте жить-то не стал. В монастырь ушёл. Там стал книги переписывать, а Митька учиться на иконах лики писать.
– А как же он в мирскую жизнь вернулся? 
– Не знаю. Никто из наших не знает. Но! – Васька приблизился и зашептал: – Видел я его на Девичьем поле в воровском стане, когда мы сено, дрова и всякую снедь привозили. Смотрю, меж шатров сильно свой кто-то верхом едет, а как ближе стал, я его и признал – Филька! Конь под ним вороной, сбруя красная, одёжа богатая, броня и сабля серебром чеканены, шапка соболья, перья на ней, а борода наполовину седая и рубцы на лице. Я к нему: «Филипп Кудинович!» Так он даже коня не свернул, но взгляд его, скажу, дрогнул… Когда вернулся он в деревню, барин его простил, мол, стар ты, так уж и быть, доживай свой век с нами. А с собою Филька только и принёс что, так это бубен басурманский. На все праздники приходит с ним, выпьет чарку, другую, а после третьей берёт бубен, кружит и стучит. Сядет, ещё с народом выпьет, опять попляшет теперь уж с песней, а что поёт, никто не ведает. Потом плачет, и так всегда. А ещё в лесу его бубен слыхали, а сам он, словно кликал кого. Такие-то дела, Петруха... Опять мы с ним дружим, только редко, да и сказать нам нечего, одно дело – посидим рядком да помолчим.

.                ***

– Помнишь, Алиса, мы за этим столиком Новый Год встречали? Четвёртым был актёр из «Табакерки». Ходил я на премьеру, успех неописуемый, я близко оказался, спрашиваю: «Филипп, помнишь ночь на Новый? Это я – Борис, были ещё Марина и Алиса». Так он, представь, наклонился и далеко меня послал. Коз-зёл!
Вдруг в сознание Алисы вторгся до боли знакомый голос: «Миссия не удалась, друзья мои, иначе, здесь бы вы не сидели». Она попыталась удержать фразу, понять, но та рассыпалась, и слова растаяли.
Борис выдвинул свободный стул.
– Кто-то телефон оставил. – Взял, повертел и положил перед Алисой: – Модель та же, какой презентовали Филиппа за танец дервиша. Ты номер записывала, может, сохранился.
Алиса вяло улыбнулась и одолжение сделала. Скиталец заурчал и закружил медленно-медленно…


.                Звездочка упала

Тусклый багровый полумрак колеблющейся свечи в холодной квартире. В углу – ёлочка, с трудом добытая, когда был мир. Не успев быть наряженной к Новому году, к «Старому» стала лишней и уже осыпалась. Пулевые отверстия в стекле, через которые влетела беда, залеплены пластырем. Близких выстрелов не слышно, но выходить на улицу по-прежнему боязно.
«Не уходи, мама...», – прошептал мальчик...
Одинокая молодая женщина не считала долгих минут, беспомощно застыв среди ночи в немом отупении, затем закрыла глаза сыну, вышла на площадку, скоро вернулась с пожилой соседкой-чеченкой и по её подсказкам начала исполнять древний обряд. Застонала, вспомнив своего малыша с игрушками в густой душистой пене и пузырьках, сжалась, охнула и вполголоса завыла. Слёзы, которые переполняли глаза и закрывали взор, до этого чудом удерживали длинные ресницы, и эти слёзы вырвались наружу. Соседка молча опустила руки ей на плечи, развернула, подвела и усадила на диван, взяла влажное застиранное полотенце со следами бурых пятен, но тут же отложила в сторону, сходила на кухню и принесла капельки. Обнявшись, потихоньку заплакали обе, раскачиваясь...

За многие сотни километров той же ночью от деревни по заснеженной дороге брели двое с собачкой. Тому, кто повыше, студенту Сашке, недавно  исполнилось двадцать, и по выходным он приезжает к деду на охоту. На опушке, на перекрёстке дороги с просекой, они остановились и, стряхнув с лыж сухой снег, приступили к сборке снаряжения. Разгребая под собой наст, закружилась рядом пегая собачка, готовясь свернуться калачиком и спрятать под себя подушечки набитых лап. Небосвод позади компании родственных душ заметно посветлел, приобретая бирюзовый оттенок. Стоя на коленках спиной к нему, Сашка выполнял  руками привычные движения, при этом изредка, хлюпая носом, поднимал голову и поглядывал на подкладку утра: ясную звёздную ночь, где неожиданно появилась большая яркая звезда и стала медленно перемещаться вдоль горизонта, оставляя за собой широкий, быстро гаснущий след. В какой-то миг Сашке показалось, что он уловил в мерцающем морозном воздухе слабый шорох. Завороженный, не оборачиваясь, он толкнул деда локтем, показывая рукой, куда надо смотреть. Из-за плеча бархатным шёпотом отозвалось:
– Да-а-а!.. Погасла, однако...
 
.                ***


.                Оставим, Друзья, мысли о грустном. 
.                Пожелаем всем нам чаще встречать добро,
.                а другим мы постараемся принести его сами!

.                С Новым Годом!