Глава 9 Прогулка по Таррако

Титус развалился в кресле. Наблюдал, как Никита ходит по комнатам и разглядывает всё подряд. Застыл перед домами-эллипсами из Атлантиса.
«Кажется, принял головизор за окно. Наивный».
Зевнул. Свитки остались внизу, в его комнате. Сидеть просто так было скучно. Прогуляться в городе, съесть лепёшку с тушёными бобами. Ему нравилось ходить по узким улочкам Таррако. Прислушиваться к разговорам. Не ради отчёта, а просто слушать. Как ругаются торговцы на рынке, как мама бранит малыша, что испачкал новую тунику. Перехватывать взгляд смущённого подростка, коснувшегося руки девушки.
«К чёрту! Пусть Скавр сам разбирается с Терезием».
Титус вывалил на диван перед Никитой охапку одежды. Туники из небелёного полотна, сандалии из грубой кожи.
— Eamus in urbem… ambulamus… — показал рукой вверх и сделал пару шагов по комнате.
Быстро переоделся, наблюдая за Никитой. Тот пыхтел, путался в завязках. Несколько раз со злостью посмотрел на него. Но не сказал ни слова.
Ремешки на сандалиях не хотели ложиться как надо. Никита ругался под нос и упрямо продолжал бороться с ними.
Титус отвёл руки, поправил.
— Sic est.
Он повёл Никиту туда, где была жизнь, которую Скавр вычёркивал из отчётов. Пьяный матрос в сточной канаве, проститутка с синяком в рваной тунике. Мальчик, писающий за углом.
Поначалу он заполнял отчёты тем, что считал важным, но Скавр раз за разом возвращал обратно с пометками на полях. И он перестал писать об этом. В результате остались только сплетни и пересказ пьяных разговоров в порту. Пометок становилось всё меньше, пока не исчезли вовсе.

Титус шёл привычной дорогой, кивал, отвечал на приветствия. Быстро, не останавливаясь. Отмечал закрытые ставни лавок. Прогнал мальчишку, писавшего на стене бранное слово.
Нос щекотал запах печёных бобов с травами. Из лавки ювелира доносились звонкие удары молоточков.
Пьяный возчик дров чуть не сбил их, заставив прижаться к стене дома.
— Осёл! И мать твоя ослица! — заорал Титус, вызвав приступ смеха у прохожих. Возчик побагровел так, что казалось, у него лопнут щёки от прилившей крови.

***

Никита шёл следом за Титусом. Он забыл про нелепую одежду и неудобную обувь. Смотрел на узкие улочки, обшарпанные стены домов, красные черепичные крыши.
От желоба с мутной жижей воняло, как из открытой канализации. Но никто не отворачивался, не зажимал нос от отвращения. Попадались остатки конского навоза, присыпанные соломой. На облупившейся стене поверх побелённого пятна, сквозь которое проступали очертания старых букв, парень выводил надпись.
Титус рассмеялся, крикнул парню непонятные слова, и тот, бросив писать, умчался прочь.
Никита споткнулся о булыжник на мостовой и в ту же секунду едва не попал под копыта лошади, тащившей груженую дровами телегу. И попал бы, если бы Титус с силой не дёрнул за руку. Возница заорал, осыпая отборными ругательствами.
— Mule, matrem tuam quaere! — крикнул Титус, не оборачиваясь.
Кто-то расхохотался. Возница побагровел и хлестнул поводьями.
Иногда слух выхватывал из какофонии звуков знакомое слово, но мозг отказывался складывать в смысл.
От запаха еды рот наполнился слюной, а живот заурчал так, что обернулся Титус. На лице промелькнула улыбка и почти сразу исчезла, едва тот заметил взгляд Никиты.
«Чёрт, как неудобно», — Никита отвёл взгляд.
Есть хотелось. Но просить? Да уж лучше голод, чем протянутая рука.
Пара поворотов — и перед ними открылся вид, от которого живот Никиты не только заурчал, а заорал: «Кормите меня! Срочно!»
На прилавках лежали лепёшки, стояли ряды глиняных горшочков, из котлов поднимался пар. Люди ели — кто стоя, кто сидя на лавочках: лепёшки с начинкой, бобовую похлёбку, мясо на палочках.
«Заткнись», — приказал Никита, но было поздно.
— Thermopolium. Eamus manducare, — объявил Титус.
Никита попытался свернуть в ближайший переулок, но Титус поймал за локоть. Остановил.
— Ego solvam.
Снял с пояса кожаный мешочек, встряхнул, звеня монетами.
Никита замотал головой, пытаясь сказать, что он не голоден. Приложил ладонь к горлу, показывая, что не пройдёт ни кусочка, хотя желудок сжался от голода.
— Noli recusare! — сердито отреагировал Титус.

***

Никита ел жадно, запивая из глиняной чаши водой с привкусом трав и фруктов. Титус смаковал каждый укус, поглядывая по сторонам.
Вдалеке на возвышении очередной краснобай собрал толпу зевак, развлекая сплетнями. Чего только не наслушаешься в дни выборов дуумвиров на следующий год.
Глянул на солнце, почти завалившееся за храм Августа. Вернул на прилавок кувшин.
— Пойдём. До темноты как раз вернёмся.

***

Каменная скамья холодила. Никита посмотрел на жирные от лепёшки пальцы, огляделся и вытер руки о подол туники.
Вдалеке толстый мужик, обмотанный в кусок ткани, кричал с возвышения. Люди останавливались, прислушивались и, махнув рукой, шли дальше по своим делам.
В затылке зачесалось, словно кто-то в упор смотрел на него. Никита повернул голову, но не увидел никого, кроме мелькнувшей в переулке тени.
Титус что-то сказал. Никита пожал плечами. «Не понимаю».
— Пойдём обратно.