Глава 10 Никита

Неудобные сандалии отброшены в угол. Толстый ковёр щекотал босые ступни. После шума и запахов города здесь была свежесть и тишина.
Особенно тишина. Ни звука. Даже из «окон». Он и правда решил, что это окна. Большие, во всю стену. Пока рука не уткнулась в холодное стекло.
Одно касание — и вид за «окном» изменился. Ещё одно — следующее. Ни одно не похоже на другое. Слишком настоящее.
Протяни руку — и коснёшься цветка на лугу. Волны вот-вот выплеснутся и затопят всё от пола до потолка. Он менял их один за другим, пока не устал. Оставил дома — высокие «кукурузные початки» на фоне далёких гор.
Никита откинулся в кресле. Рядом на столике корзина с фруктами, которой утром ещё не было. Небрежно брошенный перед уходом комбинезон и мундир Титуса аккуратно расправлены на краю дивана.
Большое яблоко едва помещалось в ладони. Повертел, втянул аромат.
Грязное пятно на подоле туники напомнило о прогулке. И о тени, мелькнувшей за углом. Показалось или правда следили? Тряхнул головой, отбросив тревожные мысли.
В спальне, на кровати, расставив в стороны рукава, лежал халат глубокого тёмного оттенка. Скинул тунику на спинку стула и запахнулся в халат. Странно лёгкий для тяжёлого цвета.

Где он теперь? И он ли это?
В зеркале — лицо. Его губы, нос, едва заметный шрам над левой бровью. Ошибки быть не могло.
Но если так, что произошло?
Вопрос возвращался снова и снова. Титус — нормальный парень, но даже он не даст ответа. А если и даст — как понять, не зная языка?

Никита лёг на диван рядом с одеждой. Смотрел на «кукурузные» дома. Крутил в руках яблоко и задремал, не выпуская его из ладони.

На крыльце сидел мальчик. Лет семи-восьми, не больше. Дом большой, двухэтажный, цвета мокрого песка. Местами штукатурка облупилась, открывая рыжие кирпичи. Краска с оконных рам облезла и висела лохмотьями.
Рядом крупная женщина в цветастом халате, со стёртыми чертами лица и усталыми глазами. В волосах, собранных в пучок на затылке, мелькала седина.
Растрескавшейся от воды и мыла рукой ерошила мальчонке ёжик чёрных волос.
Позади вывеска «Детский дом № 2». Место, куда приходили и уходили. Девочки и мальчики. Мальчики чаще.

Иногда один из мальчиков исчезал. Постель разбирали, и она долго стояла пустая, с одним матрасом в жёлтых пятнах. И все по очереди прыгали на кровати. Она противно скрипела на всю комнату, пока одним утром не приходила толстая баба Глаша тяжёлыми шагами и с запахом хлорки. Заправляла серым бельём — и к вечеру там спал другой мальчик. Он иногда плакал, отвернувшись к стенке.
— Куда пропадают дети?
— Их забирают к себе тёти и дяди, — ответила баба Глаша.

Ночью он слушал, как новый мальчик всхлипывает в подушку. Дышал тихо-тихо. А вдруг завтра придут за ним — и оставшиеся мальчишки будут прыгать на его кровати. Он осторожно поворачивался на другой бок, чтобы не заскрипеть.
И однажды утром воспитательница — худая и длинная, будто её никогда не кормили — взяла за руку, сверкнула жёлтым зубом.

— Чернов! Идём со мной. Возьми вещи.
Никита ничего не спросил, взял с прикроватной тумбочки одноглазого мишку и засеменил маленькими шагами по тёмному коридору.
В кабинете, откуда исчезали дети, ждала маленькая женщина с бледным лицом. Наклонилась.
— Как тебя зовут?
— Никита, — едва слышно прошептал он.
— Я тётя Нина. Пойдёшь со мной, Никита?
Никита поднял глаза на воспитательницу, и она улыбнулась, сверкнув зубом. Он ничего не ответил, только кивнул.
— Оставь его здесь, — тётя брезгливо глянула на свалявшуюся, когда-то белую шерсть мишки. — У тебя будет много новых.
Но он лишь сильнее прижал его к груди.

Там, куда они пришли, было всего две комнаты. В одной спали тётя и дядя. Тётя Нина и дядя Боря.
А в другой — маленькая кровать и столик с лампой, обтянутой тряпкой с кисточками. Ночью, когда было страшно, он включал её — и она загоралась жёлтым светом, как маленькое солнце.
Дядя Боря был большой и пах кислым. Сидел на кухне и пил из кружки жёлтую воду с белой пеной.
Никита слушал, как лопаются пузырьки, и улыбался. Тогда дядя поворачивался и смотрел так, что сразу хотелось уйти.

А ещё в доме жил кот. Лохматый, серый, с разодранным ухом. Стоило Никите пройти мимо — кот выгибал спину и издавал утробное злое «ххх-ссс».
Ночью тишина в чужой квартире была не такой, как дома. Он лежал, боясь шевельнуться, когда что-то тяжёлое вскочило на него и два зелёных глаза вспыхнули перед лицом. Никита не закричал. Сжался от страха — и ногам стало тепло и мокро. Он откинул одеяло, наблюдая, как расплывается жёлтое пятно.

Дядя не кричал, больно стукнул по макушке ладонью.
— В угол. До утра стоять будешь, зассанец.
Он стоял, уставившись на обои в синий цветочек, и слушал, как дядя наливает в кружку жёлтую воду. А наутро, пока все спали, нащупал в коридоре ботинки и убежал обратно. Домой.

Сидел на холодных ступенях. Засаленный мишка смотрел на него единственным глазом. Скрипнула дверь. Тяжёлые шаги. Баба Глаша в халате, пахнущем хлоркой, опустилась рядом. Молча приглаживала чёрный ёжик волос.
— Не хочу обратно… — прошептал он. — Баба Глаша, я не хочу к этому дяде. Лучше пусть на моей кровати прыгают. Только не отдавайте.

Никита открыл глаза. Дома-кукурузы всё так же стояли на фоне гор. Только солнце сдвинулось влево, уходя за высокий пик. И тени домов поползли к самому краю.
Яблоко выкатилось из руки, лежало рядом. Никита, не вставая, впился зубами в сочную мякоть — и сладкий сок потёк по щекам, капая на обивку дивана.