Борис Толстиков
Не хотелось оказаться в Ваших глазах - невежей и тем паче занудой. Но если Вы оказались на литераторской страничке «Бориса Толстикова», то признаюсь, у хозяина есть соблазн, несколько поманерничать по удобному случаю.
Пусть жизненный путь, каждого человечика на планете, окажется долгим и нескучным. Новых открытий, горячих бесед и жарких дискуссий! Интересных знакомств и неугасающей творческой одержимости!
И в качестве гостеприимного хозяина, вверенной мне во владение территории, осмелюсь предложить вниманию Читателя несколько произведений из раннего творчества. Самонадеянно осмелюсь назвать подобные тексты таковыми.
Смею ли, не знаю? Уместно ли? Таким вот образом. В качестве визитной карточки. Да и просто в качестве ознакомления с верстаемым творчеством. Несмотря на занятость многих и тщеславие некоторых. Несмотря на присутствие в одном лице электронных раздражителей и магнитов, автор всё же решился предложить Вашему вниманию одно из первых, открывающих сборник сочинений малой прозы под витиеватым на первый взгляд названием: «Литераторская пощечина».
Предположу, что вошедшие в сборник строки, ярко передали настроения героев, ровно, как и социальную среду, в которой пребывают. И не сочтите за бестактность. Хотелось бы верить, что прочтение тестов приведет к осмыслению и пробудит в Читателе те ценности, которые в литературе принято считать художественными. Где автор выдвигает на первое место - этическое начало, которому и отдает предпочтение и в жизни и в творчестве.
С Уважением, всегда ваш Борис Толстиков
Репрессированному в Сталинские годы по ложному доносу завистников, посмертно реабилитированному, талантливому автору, члену Союза писателей РА, выдающемуся педагогу и просто любимому прадеду – Ашканову Исмаилу Хаджумаровичу, посвящается
ИСМАИЛ
Накануне десятых суток заточения, когда последний в жизни закат Исмаила неумолимо угасал, сознание несостоявшегося писателя пребывало в разных степенях самобичевания. Помимо физических болей и обострившейся мигрени, заключенного за №8475 терзала масса нравственных до селе незнакомых ему чувств.
Босые ноги арестанта уже совершенно не чувствовали ни бетонно-красного полотна, ни своего хозяина. Исмаил вновь избороздил сырой участочек, бесконечно вспоминая о коварном клочке пожелтевшей бумаги, пытаясь припомнить корявый почерк. Терзаемый проискателями, он так-таки не пришёл к отождествлению личности, невинно отправившей его в серые казематы.
Тесные прутья сырой камеры-пенала, куда он, был, водворен, беспрепятственно пропускали сквозь свои ржавые колонны белоснежные снежинки, которые то и дело хороводили в лунном пространстве, словно издевались над участью пленника. Ускоряясь, в такт порывам ветра, бесята хороводили, клубились и щекотали сознание арестанта, пробуждая, в голове Исмаила не двусложные мысли. Словно воспевали волюшку, которой так не хватало Исмаилу. Он представил себя одной из сотен. Подобные рассуждения лишь усугубили трагическое положение, в котором он оказался по доброте душевной.
Его лихорадило. Фиолетово-багряное тело пленника пылало. То его охватывал озноб, то невероятная слабость, которая пришпиливала изнемождённое тело к холодному срубу заплесневевшего ясеня.
Исмаил смиренно склонился пред мыслью о смерти. Родственников не было, только сын, который и не подозревавший о его существовании.
Смирение арестанта оказалось бессильно лишь пред новоиспечёнными им персонажами новой книги, которая возможно и сыграла с ним судьбоносную шутку. Такими для него полюбившимися с которыми так не хотелось расставаться. Духовное начало Исмаила клокотало не в силах попрощаться ни с ними, ни с жизнью, пусть даже такой и подлой. Отчего-то ему припомнился один из первых персонажей, тогда еще не перемолотых, подобно тем, что сродни сатирическим героям Гашека. На свой лад ворчащим и категоричным в суждениях паном Сливовцом и заботливой пани Мюллеровой.
Проявление нечто теплого вдруг, озарилось на осунувшемся лике узника, нанеся удар по оскалу тяжкого бремени, поначалу бравшему верх над узником. Машинальное действие, которое можно было бы соотнести к инстинкту самосохранения, подобно неосязаемому щиту встало на защиту обороняющегося. Такие зоркие, раздосадовано думалось ему, они не обретут своего Читателя. Он склонил голову к серой стенке и всуе забылся, погружаясь все глубже и глубже. Ему представилась занимательнейшая беседа, где-то наверху. После. И он всецело проникся к видению.
..Лето. Приятно припекает. Шум пикирующих шмелей, где-то в розовом палисаднике. Наверняка найду на завалинке Антона Павловича с пчелиным забралом в руках, - грезилось ему, - И уж верно подниму звонкую чашу с пробирающим Есенинским тостом. Попытаюсь порассуждать с простодушным мсье Аруэ и наверняка, буду загнан им в угол. И пусть. Я с радостью признаю заблуждения. Сей нрав быть может, окажется по нраву и занимательно подключившимся к жаркой беседе. А затем одобрительные похлопывания именитых собеседников, крепкие рукопожатия, - мечтал обреченный, - ...раскатистый смех, звон встречающихся кубков и не скупой уже сам по себе стол.
Ближе к вечеру, - предположил он, - атмосфера заметно наладится. И верно.
Инициаторами, как ему показалось, авантюрного предприятия выступят Есенин и пленный горячим монологом мсье Аруэ. Уж при луне, хмельные и счастливые, в спорах утопая, предположил арестант они достигнут стремянных конюшен. В ворсистых одеяниях, прихлебывая, бранясь и чертыхаясь, цепляясь распаханными отворотами шуб за декор, заберемся в карету. И все это с одной лишь целью. На тройке вороной и по настоянию Антон Палыча, чтобы непременно с бубенцами, а по настоянию Есенина – с шампанским и цыганами, шумно ворваться на скотный двор к старине Оруэллу.
Вот воспоминания о Фёдоре Михайловиче Достоевском, отчего-то вернули сочинителя в стойло. На некоторое время он умерил пыл, припоминая свой фантастический интерес к острожной и во многом поучительной жизни именитого автора. Лестный его самолюбию круг общения, молниеносно растаял, подобно ледышке, обдатой крутым кипятком, когда он представил, что Читателям достанутся далеко не гуманные произведения. Пустышки, как он их гневно прозвал, фантики, обёртки.
Отдаленные попискивания, возвращали туманившееся время от времени сознание арестанта к существованию. В бреду пролетали отрывки появлявшихся ранее публикаций, кричащие заголовки и прочие размытые фрагменты. Голос обвинителя, стальной голос судьи и жадный взор вохровца, устремленный к столу за которым печатала пышногрудая стенографистка.
Варварское заточение он подсознательно отнёс к генерируемым порокам, но ему несказанно больно было осознавать, что он не облегчит души ничьего мужичка, не облегчит той ноши, которую какой-то горемыка вынужден ежедневно наваливать на свои недоразвитые плечи. Горький ком, пережимисто, словно движущийся каток подобрался к горлу. Не в силах уже сдерживаться, Исмаил прерывисто передёрнул грудью. Так и не сумев выучиться женскому ремеслу, пытаясь сдерживать удушающие приступы, он крадучись зарыдал. Откинувшись порывисто назад, он саданулся крепко головой и забылся в кромешном беспамятстве.
Очнувшись под ударами хромовых сапогов, он был поволочен в багровый угол и обращен на колени. Безмолвно склонённый к стене он ощутил у затылка ненавистную сталь.
Безжалостно слетевший курок с боевого взвода пистолета Токарева, оборвал молитвы, обращённые в тот момент к Читателям.
П.М.- Б.Б.Толстиков. Проза.ру/Из сборника "Литераторская пощечина"/
Борис Толстиков 20 февраля 2019 года в 21:48
Произведений: 1
Получено рецензий: 1
Написано рецензий: 1
Читателей: 116
Произведения
- Право - рассказы, 11.02.2019 12:26