Вторично я увидел Есенина (уже разорвавшего свой "брак" с Айседорой) в Берлине перед отъездом в Москву. В Шубертзале был устроен его вечер. Но это его выступление было мрачно. Кусиков рассказывал мне, что Есенин пьет в мертвую, что он "исписался", что написанные им стихи ничего не стоят. Когда Кусиков мне это говорил, я подумал: Моцарт и Сальери. Так оно и было. Ведь среди, так называемых, "людей искусства" подлинная дружба, да и просто настоящие человеческие отношения очень редки. Публичные мужчины подвержены какой-то душевной "проституции".
Шубертзал был переполнен. Тут уж привлекал не только Есенин-поэт, но и разрыв и скандал с Дункан. Это было размазано в газетах. Когда, встреченный аплодисментами, Есенин вышел на эстраду Шубертзала - я обмер. Он был вдребезги пьян, качался из стороны в сторону, и в правой руке держал фужер с водкой, из которого отпивал. Когда аплодисменты стихли, вместо стихов Есенин вдруг начал ругать публику, говорить какие-то пьяные несуразности и почему-то, указывая пальцем на Марию Федоровну Андрееву, сидевшую в первом ряду, стал ее "крыть" не совсем светскими словами. Все это произвело гнетущее впечатление. В публике поднялся шум, протесты, одни встали с мест, другие кричали: "Перестаньте хулиганить! читайте стихи!" Какие-то человеки, выйдя на эстраду, пытались Есенина увести, но Есенин уперся, кричал, хохотал, бросил, разбив, об пол свой стакан с водкой.
И вдруг закричал: "Хотите стихи?! ... Пожалуйста, слушайте! ... "
В зале не сразу водворилось спокойствие. Есенин начал "Исповедь хулигана". Читал он криком, "всей душой", очень искренне, и скоро весь зал этой искренностью был взят. А когда он надрывным криком бросил в зал строки об отце и матери:
"Они бы вилами пришли вас заколоть
За каждый крик ваш брошенный в меня!"
- ему ответил оглушительный взрыв рукоплесканий. Пьяный, несчастный Есенин победил. Публика устроила ему настоящую овацию (вероятно, к вящему неудовольствию Сальери).
Потом был вечер, на котором я познакомился с Есениным. Это было в зале Союза Немецких Летчиков. Уж не помню, кто устраивал вечер, кажется, газета "Накануне". Народу была тьма. Все сидели за столиками. Кто-то выступал: кажется, Толстой, Кусиков, кто-то еще. Последним выступил Есенин, впервые прочтя "Москву кабацкую". И что там не говори, но в его чтеньи была настоящая сила искусства.
После выступлений все занялись едой и питьем. Наш столик (со мной был Корвин-Пиотровский, актриса Оля Протопопова, кто-то еще) был напротив столика, за которым сидели - Толстой, Крандиевская, Кусиков с какой-то очередной брюнеткой и Есенин. В зале играл оркестр. Есенин - по виду - был уже пьян, вскидывал головой, чему-то улыбался, смотрел в
пьяное пространство. Потом вдруг встал с стаканом в руке, пошел нетвердой походкой. Подойдя к нашему столику, остановился и, обращаясь ко мне, проговорил с пьяной расстановкой:
- У вас очень хорошее лицо. Давайте познакомимся. Я - Есенин.
Я был тоже не трезв, но, конечно, не так.
- Давайте, познакомимся.
Мы пожали друг другу руки и Есенин также пьяно пошел куда-то в коридор с фужером в руке.
Здесь я уже совсем близко разглядел Есенина: мелкие черты несколько неправильного лица, с низким лбом, лицо приятно-крестьянское, очень славянское с легкой примесью мордвы в скулах. В отрочестве и юности Есенин вероятно был привлекателен именно так, как пишут о нем, знававшие его в те времена. Сейчас лиuо это было больное, мертвенно-бледное с впалыми щеками. Честно говоря мне было его жаль, в нем было что-то жалостливое, невооруженным глазом было видно, что этот человек несчастен самым настоящим несчастьем.
Когда он вернулся в зал, кто-то заказал оркестру трепак. Трепак начался медленно, "с подмывом". Мы все, окружив Есенина, стали просить его проплясать. Есенин стоял, глядя в пол, потом улыбнулся. Но темп был хорош, подмывист, и вдруг Есенин заплясал. Плясал он, как пляшут в деревне на праздник - с коленцем, с вывертом. Окружив его кольцом, мы кричали:
- Вприсядку, Сережа! Вприсядку!
И вдруг смокинг Есенина легко и низко опустился и он пошел по залу присядкой. Оркестр все ускорял темп, доходя до невозможного плясуну. Мы подхватили Есенина - под гром аплодисментов - под руки. И все пошли за общий стол.
***
Читая мемуары... нужно всегда помнить, что автор пишет прежде всего о себе.
И каждое событие передаёт через себя.
То, что Есенин пил ни для кого не секрет. Пил страшно, запойно. Его лечили. Ну как лечили в то время...
И всё же ... Моцарт, Сальери...Ну какой Кусиков Сальери?
А Есенин - талант. А таланту всегда трудно. И времена не выбирают. В них живут и ...
Заметался пожар голубой,
Позабылись родимые дали.
В первый раз я запел про любовь,
В первый раз отрекаюсь скандалить.
Был я весь — как запущенный сад,
Был на женщин и зелие падкий.
Разонравилось пить и плясать
И терять свою жизнь без оглядки.
Мне бы только смотреть на тебя,
Видеть глаз злато-карий омут,
И чтоб, прошлое не любя,
Ты уйти не смогла к другому.
Поступь нежная, легкий стан,
Если б знала ты сердцем упорным,
Как умеет любить хулиган,
Как умеет он быть покорным.
Я б навеки забыл кабаки
И стихи бы писать забросил.
Только б тонко касаться руки
И волос твоих цветом в осень.
Я б навеки пошел за тобой
Хоть в свои, хоть в чужие дали…
В первый раз я запел про любовь,
В первый раз отрекаюсь скандалить.
Какая это страшная болезнь АЛКОГОЛИЗМ...
Как много талантов она унесла. Особенно в двадцатом веке..................
Почему привела это отрывок?
Наверно потому... что ПОЭЗИЯ так пропитала душу, что читая свои стихи со сцены Есенин трезвел!
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.