***

Много чего и кого я читала когда-то. Было такое время, когда из Публички не вылезала. Открытиями делилась со своими подругами-другами.
Молодость дерзкая своими помыслами и ощущением всемогущества. Когда всё впереди и вас ждут великие дела. Ну и сама пописывала.
И было мне 17 лет.

Собирались мы, одногруппники, на Васильевском острове на 8 линии у Ларки, (Ларисы Р.)
И были у нас такие среды, когда каждая из трёх подружек делала доклад для остальных. Темы мы выбирали сами.

Забавно смотреть на ту бесстрашную девочку с вершины трёх четвертей столетья.

Писать критические статьи - запросто! (какая наглость, однако)
Учиться мыслить и оперировать не только архитектурными формами, но и словесными было та-ак интересно!
Когда накапливалось достаточно эмоций и текстов, я делилась своими открытиями.

Одним из таких случился Виктор Соснора. Именно его я выделила в 1965 году, уже после моего открытия поэзии Бродского, это было очень значительным для меня моментом. Ритм его стихов ложился на душу и отвечал ревербацией.
Я и потом следила за творчеством Сосноры. НО ... Не печатали потом ... почти не печатали. Да и он не мог терпеть работать с редакторами.
Хотя им написано 50 книг. Прозы и драматургии я не буду касаться. А выложу только то, что меня поразило в те далёкие годы.
Для меня и Бродский и Соснора оказались Явлениями.

Интересно, но как у девочки Любочки в 16-17 лет проснулось чутьё на гениев, на людей, которые через полвека станут легендами...

Несколько лет назад наткнулась в книжном на фолиант( в прямом смысле слова - и размеры книги, и оформление, и цена...в пару моих пенсий:)) Но раскрыла ...с замиранием прочитала несколько стихо.. остался верен себе, развивая наследие Андрея Белого, Хлебникова и иже с ним обэриутов.

А пока из сборника "ТЫ" 1958г

ЗА ИЗЮМСКИМ БУГРОМ

За Изюмским бугром
побурела трава,
был закат не багров,
а багрово-кровав,
желтый, глиняный грунт
от жары почернел.

Притащился к бугру
богатырь печенег.

Пал ничком у бугра
в колосящийся ров,
и урчала из ран
черно-бурая кровь.

Печенег шел на Русь,
в сталь
и мех наряжен,
только не подобру
шел —
с ножом на рожон,
не слабец и не трус, —
получился просчет...
И кочевнику Русь
обломала плечо.
Был закат не багров,
а багрово-кровав.
За Изюмским бугром
побурела трава.

Солнце
четкий овал
задвигало за гать.
Печенег доживал
свой последний закат.

***

Из сборника "В ПОИСКАХ РАЗВЛЕЧЕНИЙ" 1960-62г
ГИМН ГНОМАМ

Если молнии-горнисты
протрубят конец Бастилий,
ураганами гонимы,
гномы гомонят бессильно.

Ураганы —
к переменам,
перемены —
к мерам новым.
Перемены непременно
выйдут боком всяким гномам!

Не до дремы,
не до нормы —
топоры торчат над холкой!
Гномы уползают в норы
и хихикают тихонько.

Любо в норах бесноваться,
переваривать запасы.
Пусть немного тесновато,
но намного безопасней!

Ураган прошел.
Посуху
установлены каноны.
Глазом не сморгнешь —
повсюду
гам и гомон!
Гном на гноме.

И горнистам, тем, что пали
(ну, а пали все горнисты),
воздвигают мрамор в память,
восхваляют безгранично!

Гномы воздвигают,
моют,
роют —
глядь: к рукам прибрали
все остатки малых молний
и больших протуберанцев.

***

А это из сборника "ТРИПТИХ" 1965 года.

Посвящение: Эту книгу я посвящаю памяти
Николая Николаевича АСЕЕВА

Марина
(Черноморская легенда)
1
Промозглы
Черноморские глубины.
На дне базальт и ссадины-кораллы.
Жила в глубинах девочка Марина.
Жила
и ничего-то
не желала.
Любители глубин с Мариной свыклись.
Для девочки по праздникам унылым
отыскивали ласковые свинки
питательные, лакомые илы.
Поджаривали крабы караваи,
лососи
тину тонкую
солили.
.Жила Марина,
и не горевала,
и гладила платочки носовые.
Маринин грот взрыхляли спруты плугом:
помягче спать,
побольше вод проточных...

Киту — благоразумному супругу —
Марина утирала нос платочком.
Отсвечивали фосфориты
в гроте,
всё было кротко,
всё укрыто,
сон-царь.
Не ведал грот —
есть где-то что-то вроде
восхода волн
или разлива Солнца...
2
Мильоны волн!
Мильярды!
Мириады
капризных брызг бросаются на Солнце.
Который год,
забыв о Новуграде,
на взмыленной волне Садко несется.
Что Новуград!
Прыщавые купчины,
всю жизнь — борцы с кичливыми клопами.
Который год зовет Садко Марину,
моряну избивая кулаками.
Зовет,
по морю грудью распластавшись,
прильнув лицом к поверхности округлой.
Молчит Марина.
Ей покинуть страшно
кита, благоразумного супруга
3
В тот полдень,
в полдень тот,
когда дельфины
над морем траектории чертили,
воспрянула из глубины Марина,
обычная,
как дважды два четыре.
Курносая владелица хором,
малюющая на платках полоски.
Садко от Солнца отломал корону
и возложил на лоб простоволосый.
И волосы рассыпались небрежно —
блистающая путаница линий.
И восторгались люди побережий:
— Богиня черноморская Марина!
Такая молодая и так храбро
стихийным горизонтам угрожает! —
И воздвигали
в честь Марины храмы,
и бахромой хоругви украшали.
Но сообщали спруты:
— Во глубинах
несчастный кит оплакал
в гроте угол...

И возвратилась девочка Марина
к киту,
благоразумному супругу...
4
Над Черноморьем молнии!
Предгрозье!
Валы-слоны ворочают плечами.
И брызги —
переполненные гроздья —
планируют
на глянцевый песчаник.
и хрипнут буревестники от ора.
И нет валам
ни балла,
ни мерила!
Колотит кулаками Черноморье
Садко.
А люди думают —
Марина.

1965г. Виктор Соснора.

Коршуны
(По мотивам «Зздонщины»)
1
И севрюжины скрежещут жабрами,
гнусы
жабы женятся под сваями.
Жаворонок, жаворонок, жаворонок
глупый,
для кого, тебе названивать?
Жаворонок, ты наивный жаворонок,
песенник заоблачный, надветренный,
оглянись —
вон вороньё пожаловало,
вороньё колышется над вербами.
Черное, гортанное, картавое,
вороньё колышется над падалью.
По оврагам племена татарские
жрут арбузы, лебедей и паленицы.
Племена жрут пламенно и жарко.
А вожди
завязывают вожжи.
Жаворонок,
эх ты, птаха, жаворонок!
Глупый,
не звони ты,
надорвешься.

А коршун слепо
над полем плавал.
Владимир слева,
Димитрий справа.
Конница копытами копает целину.
Пылюка над кибитками подобна колуну.
А коршун сдал
книзу руль.
Слева Орда.
Справа Русь.
Рушатся ордынцы под
щитами-караваями,
раненые головы руками закрывая.
И коршун понял:
бой потух.
И рычал над полем красный Тур.
Рога — что крылья ласточки.
Рычал он, Тур, насупленный,
над кровяными кляксами z
и над костьми зазубренными.
И поскакали списки
правд и врак
до самых, до Каспийских
Железных Врат,
о том, что Русь обратно
на взлете грив.
О! Горе Цареграду!
Беснуйся, Рим!
Обратно возродится
русская крамола.

И трусят ордынцы
к Лукоморью.
Не бывать вину
у них во рту.
Больше не вернуться
им в Орду.
Шелк, и узорочья, и атлас
в русских позолоченных
котлах,
- блюда, кольца, золото,
жемчуга.
О, ордынцам солоно!
Женщин гам.
Голосят татарки, —
нет ребят.
Трубы янтарные
не трубят.
3
На реке Непрядве
прядали ушами
кони.
Ело брагу
войско из ушатов.
На реке Непрядве,
черной, как неправда,
собирались братья,
но не для парада.
Говорил Владимир
Дмитрию Донскому:
— Наша слава дымна,
а убитых сколько!

Отвечал Димитрий:
— Поклонимся князям.
Слава не дымится.
Княжья слава —
красна!
Потрясал Владимир
кулачищем медным:
— Наша слава дымна,
поклонимся смердам.
Над Москвой-рекою
питие, веселье,
купола рокочут,
серебрятся серьги.
Княжичи, как смерклось,
по луне стреляли.
Смерд остался смердом,
с кашей,
с костылями.
4
Бом-бом колокольный.
Маки — кулаки.
Над полем Куликовым
плачут кулики.
Ржавеют у калиток
лезвия косцов.
Охрипшие калики
плачут у крестов.
Бом-бом колокольный.
Кому шелка? Харчи?

Над полем Куликовым
грабители-грачи.
Над полем Куликовым
стебли трав столбом.
Бом-бом колокольный,
бом,
бом,
бом.

***

Ну а это любимое из того времени. Пока помню наизусть даже сейчас.

И дождь прошел.
И ты прошла.
Прошел, как ты прошла.
По озеру волна — как шланг.
И листьев — как шаланд.
Винить?
Винить кого?
Сентябрь?
За смерть листвы?
За шторм?
Винить и можно бы,
хотя
и не за что.
Зато
не воздвигаю мавзолей
прошедшим временам.
Я — за
вязанье
вензелей
дождинок между рам!

За солнечную чехарду
дождинок —
между рам!
Так лучше,
если
на ходу
взят
и закручен кран
дождей, и женщин, и надежд
прошедших —
и сидишь
на деле где-то,
а нигде.
Осмысливаешь тишь.

И дела нет до прочих дел.
И ты давно в ряду
с зеленым заревом дождей,
которые придут!

1965г.

***
1966
* * *

Ты уходишь,
как уходят в небо звезды,
заблудившиеся дети рассвета,
ты уходишь, как уходят в небо
на кораблики похожие птицы.

Что вам в небе.
Наша мгла сильнее снега.
Наше солнце
навсегда слабее сердца.
А кораблик
журавля на самом деле
небольшое
птичье перышко — не больше.

Ты уходишь.
Отпускаю, потому что
опустели
сентябри моими журавлями.
До свиданья.
До бессонных сновидений.
До рассвета,
заблудившегося в мире.

* * *

Род проходит и род приходит.
Веселью время и скорби время.
Только солнце бьется, как сердце
в туманном мире, в минутном небе.

* * *

Другие статьи в литературном дневнике:

• 25.04.2023. ***
• 22.04.2023. ***
• 13.04.2023. ***
• 05.04.2023. ***
• 01.04.2023. ***