Памяти Фридл Диккер-Брандейсовой 1898-1944
Нам дан страшный урок. Мы не можем, не имеем права жить так, как жили до него. Вопрос «За что?» — риторический. На него нет ответа. Но коли получен в наследство такой опыт, его надо осмыслить. Зачем Фридл в голоде, холоде, страхе обучала детей приемам композиции? Зачем изобретала для них постановки из скудной барачной утвари? Зачем знакомила их с законами цветовой преференции? Зачем после каждого урока раскладывала подписанные детьми работы по папкам? Зачем, спрашивается, это было нужно Фридл, когда траспорты смерти, один за другим, увозили детей «на Восток» — в Освенцим? …На желтых бланках концлагеря, где расписание работы терезинской бани соседствует с указами по режиму, растут цветы, порхают бабочки, улыбается мама, но и лежат убитые, смотрят голодные глаза в пустые миски — судьбы тысяч детей. Благодаря Фридл они стали и нашими судьбами. “Как-то утром маленькая женщина с очень короткой стрижкой и большими карими глазами вдруг появилась в нашей комнате, – стремительность ее походки, ее энергия захватили нас, ввели в совершенно иной ритм… Мы сразу приняли ее и отдались на волю новой стихии”. К первому уроку Фридл и подготовиться не успела. Вальтер Фройд, молодой человек в круглых очках с толстыми стеклами, поднес к глазам разграфленный лист и велел начать с комнаты № 28. Фридл достала из рюкзака бумагу и клей, подумав, взяла и краски и поднялась на третий этаж. С этого дня в доме началась эпидемия рисования. “…Фридл влетала в комнату, распределяя материал, она, разумеется, говорила с нами, она все время была с нами, пока мы работали. Уроки были короткими. Мы работали интенсивно и, как помнится, в тишине. Она давала нам тему для воображения. Например, поле, по нему бредет лошадь… может быть, она нам показывала какой-то образец или картину… Про коллаж с лошадью я точно помню. Фридл приносила нам вороха обрезков и показывала, как делать коллаж. Я не думаю, что она учила нас, как именно рисовать пейзаж или выклеивать его… не помню… Она говорила, как приступать к рисованию, как смотреть на вещи, как мыслить пространственно. Как мечтать о чем-то, как воображать что-то, как желать делать что-то, как претворять фантазии. Не помню, чтобы она общалась с нами по отдельности, скорее это был контакт со всей группой… Каждый урок она меняла технику – то коллаж, то акварель, то еще что-то. У нас не было никаких материалов, все приносила она. После уроков она собирала рисунки и уходила. Урок кончался так же стремительно, как и начинался. Я панически боялась конца. Я готова была продолжать до ночи… Мы жили на верхнем этаже детского дома. И рисовали из окна небо, горы, природу… Наверное, это особенно важно для заключенных – видеть мир по другую сторону, знать, что он есть. Наверное, это относится и к Фридл. Мне было важно знать, что она существует, что она есть. Стихия свободы… при ней все получалось как бы само собой…” Фридл окружена детьми, и они становятся источником ее божественной силы. Ее определение Бога как 1) некоей шкалы, 2) направления движения, 3) жажды милосердия обретает в Терезине буквальное значение. Здесь уже не остается времени для размышлений на тему, кто она – художник или педагог, все периферийные идеи ушли, осталось одно – работать с детьми и тем вернуть милосердие в этот страшный мир. Слова Фридл о том, что “эстетика оказалась… не самой надежной защитой от хаоса”, сбылись. Но Фридл упряма, и она жизнью своей докажет другую истину: любовь – вот единственная сила, способная одолеть хаос. …Чего следует ожидать от творческого рисования? Прежде всего выражения всемогущей свободы… Занятия рисованием не призваны сделать всех детей художниками, их задача – освободить и расширить такие источники энергии, как творчество и самостоятельность, пробудить фантазию, усилить способности детей к наблюдению и оценке действительности… …Скудость материалов и технических средств здесь компенсируется талантом педагога… Бедность ребенка в средствах самовыражения – более существенная проблема. …Уже красота материала для рисования, красота чистого листа вызывает жажду творчества. А клякса или запачканное место еще усиливает ее. …При самостоятельном выборе, нахождении и обработке формы ребенок становится мужественным, искренним, развивает фантазию, интеллект, наблюдательность, терпение и позднее, намного позднее, вкус. Тем и будет обеспечен подход к красоте. …Я верю в то, что руководить можно лишь процессом, и правильный, свободный процесс приведет к верному результату… Почти все мы знаем по школьному опыту: то, что было закрыто на засов на уроках рисования, не отомкнуть или с огромным трудом отомкнуть, и значительно позже. «Лучшими союзниками против “готовой продукции”, против заштампованных эстетических представлений, против застывшего в косности мира взрослых являются художники и дети…» – записывает Фридл. Эва Адориан: “У меня не было никакого таланта, но уроки рисования меня захватили. Мы были вполне взрослые девушки, 14–15 лет. Фридл рассказывала нам про Баухауз. Например, она дала нам упражнение из Баухауза – сделать объемную вещь из белого листа бумаги. У нас были ножницы и клей. Мы так старались, но выиграла та работа, которая была сделана без ножниц и клея, руками. Оказывается, самым главным была простота решения. Она пользовалась техникой упражнений. Ритм, линии, которые сделают дом домом, щетку щеткой. Суть вещи – вот что осталось в памяти. Она говорила тихо: “Рисуйте сильное – слабое, приятное – неприятное…” Или тема: женщина в шляпе, одинокая идет по улице, никого вокруг; куда она идет, кто она, что с ней? И нужно было думать, фантазировать. Ни одного законченного сюжета, только намеки. Вопрос о характере женщины, счастливая она или печальная, каждый решал для себя. Это были ненормальные уроки – уроки свободных раздумий. Живое, живое, все должно быть живым! Линии, цвет, ритм…” Эдна Амит: “Все вводили нас в рамки, она нас из них выводила… Фридл говорила мало, но то, что она говорила, я помню: “У каждого – свой мир, у всего, у всякой вещи на свете – свой мир. Каждая вещь – отдельная система. Неодолимое желание проникнуть в суть вещи может свести с ума. Красота таинственна. Красивая вещь – тайна. Красота – не слепок, не портрет природы, она в вариациях, в разнообразии. Нет вещей абсолютных, общепринятых. Самые известные явления, самые затверженные слова могут открыться с неожиданной стороны. Нет красоты остановившейся. Дыхание рисунка – в пропусках, в отказе от лишнего…” И сейчас я это вижу в своих работах. Она говорила, что в рваной бумаге куда больше жизни, чем в нарезанной. Ножницы режут механически. И по сей день я рву бумагу для коллажей. Когда я задавала Фридл слишком много вопросов, она замыкалась, уходила в себя. В этом смысле она была трудной. Очень странной, что ли, я не понимала ее до конца. Было что-то, чего я и по сей день не понимаю в ней. И, может, поэтому все, что она говорила тогда, возвращается ко мне теперь. Например, она сказала, что в черном и белом много цветов. Я тогда не поняла: как это? Переспросила, но она не ответила. Теперь понимаю. Человека можно определить через его влияние на других. Иногда у меня было ощущение от нее, как от врача. Что она сама – лечение, сама по себе. И по сей день непостижима тайна ее свободы. Она шла от нее к нам, как ток. При этом Фридл не навязывала своего мнения. Граница, суверенитет, здесь я – здесь ты”. Учитель, воспитатель должен быть предельно сдержан в оказании влияния на ученика… Ребенку можно многократно показывать произведения настоящего искусства, любых видов и форм, реальных и абстрактных. Это его только обогатит. Он сам выберет, что ему нужно. Только не навязывать ему своего мнения! Он податлив и доверчив, он реагирует на любое указание, ведь так ему проще достичь результата. Он верит, что “взрослыми средствами” он выиграет соревнование, которое ему навязано. Но тогда он отойдет от себя, от своих потребностей и больше не сможет непосредственно выражать то, что переживает, а в конечном итоге забудет и само это переживание… Лагерные переживания лучше забыть – сублимировать их в рисунках, вытеснить воспоминаниями о своем доме, парке с каруселями или свести эту страшную непостижимую реальность до уровня почтовой марки, а мечту о свободе превратить в настенную фреску. Эрика любит Фридл, Фридл любит цветы. Так, на ее рисунке цветы выходят на первый план, вытесняют трехэтажные нары. Яркие, красочные пейзажи Роберта Бонди в разных вариантах повторяют один и тот же сюжет – горы вдалеке, на первом плане одинокое дерево, оно то стоит спокойно, то клонится ветром… Пейзажи огромны, хотя нарисованы на стандартном листе бумаги, а вот лагерная жизнь размером в почтовую марку – мальчик идет в школу, которой нет, на пути стоит большой грозный геттовахе. “Ее тихий голос вводил в какое-то особое состояние. Так хотелось приблизиться к ней, разгадать ее. И сейчас, когда мы ее вспоминаем, каждый помнит что-то свое – разные уроки, разные слова, словно мы не можем собрать ее в одно лицо, я не имею в виду глаза и голос... О себе Фридл не рассказывала ничего. Она была с другой планеты”. "Эпиграфом к книге Е. Макаровой служат отрывки из письма художницы Фридл Диккер-Брандейсовой, погибшей в газовой камере в 1944 г. (снова – письмо и снова – "De profundis"): «Вы спрашиваете, что значит для меня Бог. Трудно ответить. Может быть, Бог – это мера, без которой всё идёт наперекос.» И это написано в 41-ом кромешном году, в мире, где всё было БЕЗМЕРНО: страдание и сострадание, жестокость и милосердие, отчаяние и стойкость. Фридл, написавшая, что Бог – это мера, жизнью своей опровергла собственные слова. Её отзывчивость, самоотверженность и сила духа не знали меры. Попав в концлагерь Терезин, она стала учить детей рисованию. В немыслимых условиях гетто перед лицом неотвратимой гибели узница давала маленьким узникам уроки композиции и цвета. Но не столько рисованию учила детей Фридл, сколько свободе, независимости и человеческому достоинству. Фридл вошла в газовую камеру вместе со своими учениками. Спустя годы и годы Елена Макарова сумела собрать рисунки погибших детей и сделать уникальную выставку, которую увидели в Израиле, Германии и других странах. Только две из семидесяти девяти глав книги посвящены Фридл, но её присутствие ощущается на каждой странице, становясь тем камертоном, тем незыблемым «ля», с помощью которого происходит настройка души. Как же он необходим – подобный камертон, чистый звук, не дающий сфальшивить. «Слово нужно настраивать, как скрипку», – писал О. Уайльд. И душу тоже." Фридл Диккер-Брандейсова (в девичестве Фридл Диккер) – австрийская и чешская художница. Родилась в 1898-ом году в Вене. Её отец, австрийский еврей Симон Диккер и мать, чешская еврейка Каролина Фанта владели писчебумажным магазином. Фридл окончила Королевскую Школу Прикладного Искусства. Она изучала фотографию, оформительское дело и дизайн по текстилю. Она занималась в студии известного художника Иоганна Иттена. В 1919-ом году Иттен перевёл свою студию из Вены в Веймар. Здесь Фридл продолжала заниматься прикладным искусством, её работы получали первые премии на многочисленных выставках. Иттен доверил ей обучать начинающих студентов. Фридл также вела первый курс прикладного искусства для учительниц начальных классов в Европе. В 1931-ом году Фридл открыла своё собственное ателье. С 1934-ого года она участвовала в антифашистском подполье. За это Фридл была арестована, некоторое время просидела в тюрьме, а освободившись эмигрировала в Прагу. В Чехословакии она продолжала давать уроки, рисовала портреты, натюрморты, цветы, виды Праги. Родственники матери с радостью её приняли и в 1936-ом году Фридл вышла замуж за своего кузена Павла Брандейса. Фридл приняла фамилию Брандейсова и чехословацкое гражданство. После «аншлюсса» - воссоединения Австрии с гитлеровской Германией большинство студийцев Иттена сумели эмигрировать и писали Фридл письма с призывами последовать их примеру. Фридл получила визу в Палестину, но не поехала. 14 декабря 1942-ого года нацистские власти депортировали Павла и Фридл в Терезин. Изначально Терезин был задуман как образцово-показательное гетто, которое можно было показывать иностранным комиссиям. Евреям предоставлялась некоторая автономия и свобода культурной жизни. Но всё это было только фасадом. Из 150,000 евреев, прошедших Терезин 88,000 были отправлены в лагеря смерти, а ещё 33,000 умерли от голода и эпидемий. Фридл начала преподавать детям изобразительное и прикладное искусство. Если судить по рисункам, то в её студии дети забывали о голоде и колючей проволке и снова становились детьми. Фридл устроила выставку детских рисунков в подвале дома номер L140. Вмести с детьми она ставила спектакли, учила их шить костюмы и строить декорации. 28 сентября 1944-ого года Павел Брандейс был депортирован в Освенцим. Фридл добровольно села на следующий эшелон неделю спустя. Павел дожил до освобождения, а Фридл погибла в Биркенау 9 октября 1944-ого года. Рисунки детей можно увидеть в мемориальном музее расположенном на территории бывшего гетто Терезин.
© Copyright: Екатерина Ветрова-Монченко, 2019.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
