Как коллекцию семян спасли во время блокады.

Екатерина Ветрова-Монченко: литературный дневник


Вавиловскую коллекцию семян во время блокады спасли сотрудники Всесоюзного института растениеводства.


Мало только помнить этих людей. Надо еще понять, как смогли они среди пищи умирать от голода. Какие нужны были силы! Что думали при этом, что чувствовали, что говорили? Понять их состояние.


Во время блокады от голода умер хранитель риса Дмитрий Сергеевич Иванов. В его рабочем кабинете остались тысячи пакетиков с зерном.
За своим письменным столом умер хранитель арахиса и масличных культур Александр Гаврилович Щукин.
Разжали мертвые пальцы — на стол выпал пакет с миндалем.
Щукин готовил дублет коллекции, надеясь самолетом переправить его на Большую землю.


Умерла от голода хранительница овса Лидия Михайловна Родина.


В осажденном Ленинграде - городе, где долгое время жил и работал Вавилов, шла первая блокадная зима.
Нормы хлеба были сокращены до невозможного: рабочим - по 250 граммов в сутки, остальным - 125 граммов.
Люди обезумевали от голода, падали на ходу, умирали от истощения.


А в это время в темных холодных комнатах на Исаакиевской площади, в доме с забитыми досками окнами было полно еды.
В коробках и мешках лежали десятки тонн семян, клубней картофеля.


Но сотрудники Всесоюзного института растениеводства (ВИР), которые работали и урывками спали рядом, были так же голодны и истощены, как и все ленинградцы.
Они бредили едой, и все же никому из них даже не приходила в голову мысль съесть хотя бы горсточку зерен, чтобы спасти свою жизнь.


Возможно, по нынешним временам их трудно понять, но они знали, что делали.
Они берегли от сорокоградусной стужи и стай остервеневших крыс бесценное достояние государства - уникальную коллекцию культурных растений и их дикорастущих сородичей.
Не имевшая себе равных в мире, собранная гигантскими усилиями коллекция насчитывала более 200 000 драгоценных образцов.


Еле державшийся на ногах, истощенный, обмерзший ближайший соратник Вавилова Вадим Степанович Лехнович, рискуя жизнью, под обстрелом добывал для спасения коллекции дрова.
Он был душой крошечного мужественного коллектива.


О тех трагических днях Лехнович и годы спустя вспоминал волнуясь:
- Ходить было трудно... Да, невыносимо трудно было вставать, руками-ногами двигать... А не съесть коллекцию - трудно не было. Нисколько! Потому что съесть ее было невозможно. Дело всей жизни, дело жизни своих товарищей...


28 сотрудников института умерли от голода во время блокады, но ни одно зернышко или картофельный клубень не были утеряны.


Об этом подвиге советских людей надо говорить отдельно, надо рассказывать в школах, но, к сожалению, сегодняшних хозяев СМИ это не интересует.


Когда о подвиге советских ученых появились первые публикации в СССР, на Западе долго не могли поверить, что такое возможно.
Но поверили.
И спустя полвека на Исаакиевской площади в здании Института растениеводства появилась необычная мемориальная доска.
На ней золотыми буквами выбито:
"Ученым Института, героически сохранившим мировую коллекцию семян в годы блокады Ленинграда".


Американский журналист Джорджи Эйн Гейер в статье «900 дней самопожертвования», опубликованной в журнале «Интернэшнл уайлд лайф», спрашивает, почему ленинградские ученые за коллекцию заплатили жизнью: «Русский дух? Самопожертвование? Желание сохранить материальные ценности?»


Действительно, почему?


Когда дело касается преступлений, случаев досадной социальной патологии, психологи подробно изучают все пути и причины.
А психология наивысшей социальной активности человека, его самоотверженности и героизма не нуждается разве в осмыслении?
Разве оценить подвиг не означает прежде всего постараться его постичь?



Другие статьи в литературном дневнике: