Мало что изменилось за несколько столетий в характере народной жизни России (Имею в виду и Украину и Белую Русь), открыв повесть Николая Васильевича Гоголя "Вий", можно в этом убедиться. Вот (быть может не маленькая) цитата:
" Когда вся эта ученая толпа успевала приходить несколько ранее или когда
знали, что профессора будут позже обыкновенного, тогда, со всеобщего
согласия, замышляли бой, и в этом бою должны были участвовать все, даже и
цензора, обязанные смотреть за порядком и нравственностию всего учащегося
сословия. Два богослова обыкновенно решали, как происходить битве: каждый ли
класс должен стоять за себя особенно или все должны разделиться на две
половины: на бурсу и семинарию. Во всяком случае, грамматики начинали прежде
всех, и как только вмешивались риторы, они уже бежали прочь и становились на
возвышениях наблюдать битву. Потом вступала философия с черными длинными
усами, а наконец и богословия, в ужасных шароварах и с претолстыми шеями.
Обыкновенно оканчивалось тем, что богословия побивала всех, и философия,
почесывая бока, была теснима в класс и помещалась отдыхать на скамьях.
Профессор, входивший в класс и участвовавший когда-то сам в подобных боях, в
одну минуту, по разгоревшимся лицам своих слушателей, узнавал, что бой был
недурен, и в то время, когда он сек розгами по пальцам риторику, в другом
классе другой профессор отделывал деревянными лопатками по рукам философию.
С богословами же было поступаемо совершенно другим образом: им, по выражению
профессора богословия, отсыпалось по мерке крупного гороху, что состояло в
коротеньких кожаных канчуках.
В торжественные-дни и праздники семинаристы и бурсаки отправлялись по
домам с вертепами. Иногда разыгрывали комедию, и в таком случае всегда
отличался какой-нибудь богослов, ростом мало чем пониже киевской колокольни,
представлявший Иродиаду или Пентефрию, супругу египетского царедворца. В
награду получали они кусок полотна, или мешок проса, или половину вареного
гуся и тому подобное.
Весь этот ученый народ, как семинария, так и бурса, которые питали
какую-то наследственную неприязнь между собою, был чрезвычайно беден на
средства к прокормлению и притом необыкновенно прожорлив; так что сосчитать,
сколько каждый из них уписывал за вечерею галушек, было бы совершенно
невозможное дело; и потому доброхотные пожертвования зажиточных владельцев
не могли быть достаточны. Тогда сенат, состоявший из философов и богословов,
отправлял грамматиков и риторов под предводительством одного философа, - а
иногда присоединялся и сам, - с мешками на плечах опустошать чужие огороды.
И в бурсе появлялась каша из тыкв. Сенаторы столько объедались арбузов и
дынь, что на другой день авдиторы слышали от них вместо одного два урока:
один происходил из уст, другой ворчал в сенаторском желудке. Бурса и
семинария носили какие-то длинные подобия сюртуков, простиравшихся по сие
время: слово техническое, означавшее - далее пяток.
Самое торжественное для семинарии событие было вакансии - время с июня
месяца, когда обыкновенно бурса распускалась по домам. Тогда всю большую
дорогу усеивали грамматики, философы и богословы. Кто не имел своего приюта,
тот отправлялся к кому-нибудь из товарищей. Философы и богословы
отправлялись на кондиции, то есть брались учить или приготовлять детей людей
зажиточных, и получали за то в год новые сапоги, а иногда и на сюртук. Вся
ватага эта тянулась вместе целым табором; варила себе кашу и ночевала в
поле. Каждый тащил за собою мешок, в котором находилась одна рубашка и пара
онуч. Богословы особенно были бережливы и аккуратны: для того чтобы не
износить сапогов, они скидали их, вешали на палки и несли на плечах,
особенно когда была грязь. Тогда они, засучив шаровары по колени, бесстрашно
разбрызгивали своими ногами лужи. Как только завидывали в стороне хутор,
тотчас сворочали с большой дороги и, приблизившись к хате, выстроенной
поопрятнее других, становились перед окнами в ряд и во весь рот начинали
петь кант. Хозяин хаты, какой-нибудь старый козак-поселянин, долго их
слушал, подпершись обеими руками, потом рыдал прегорько и говорил, обращаясь
к своей жене: "Жинко! то, что поют школяры, должно быть очень разумное;
вынеси им сала и что-нибудь такого, что у нас есть!" И целая миска вареников
валилась в мешок. Порядочный кус сала, несколько паляниц, а иногда и
связанная курица помещались вместе. Подкрепившись таким запасом грамматики,
риторы, философы и богословы опять продолжали путь. Чем далее, однако же,
шли они, тем более уменьшалась толпа их. Все почти разбродились по домам, и
оставались те, которые имели родительские гнезда далее других.
Один раз во время подобного странствования три бурсака своротили с
большой дороги в сторону, с тем чтобы в первом попавшемся хуторе запастись
провиантом, потому что мешок у них давно уже был пуст. Это были: богослов
Халява, философ Хома Брут и ритор Тиберий Горобець.
Богослов был рослый, плечистый мужчина и имел чрезвычайно странный
нрав: все, что ни лежало, бывало, возле него, он непременно украдет. В
другом случае характер его был чрезвычайно мрачен, и когда напивался он
пьян, то прятался в бурьяне, и семинарии стоило большого труда его сыскать
там.
Философ Хома Брут был нрава веселого. Любил очень лежать и курить
люльку. Если же пил, то непременно нанимал музыкантов и отплясывал тропака.
Он часто пробовал крупного гороху, но совершенно с философическим
равнодушием, - говоря, что чему быть, того не миновать.
Ритор Тиберий Горобець еще не имел права носить усов, пить горелки и
курить люльки. Он носил только оселедец, и потому характер его в то время
еще мало развился; но, судя по большим шишкам на лбу, с которыми он часто
являлся в класс, можно было предположить, что из него будет хороший воин.
Богослов Халява и философ Хома часто дирали его за чуб в знак своего
покровительства и употребляли в качестве депутата."
Здесь картина современности - вот вам и школьно - армейская бытность,личная, уличная и политическая жизнь.
