О. Матвейчев С. Магнитов Нравственный прагматизм С
О.Матвейчев С.Магнитов
"Контрреволюционер Сталин".По ту сторону марксизма-ленинизма
Глава из книги
«Нравственный
прагматизм» Сталина
Весьма многие рассказывают, что Сталин восстановил па-триаршество в России, реабилитировал Православную цер-ковь, прекратил репрессии священников, потому что Гитлер
на нас напал и нужно было срочно народ как-то заинтере-совать, потому что люди не хотели за социализм умирать,
многие считали, что это вообще бесовская власть. Если на-род надо на войну отправлять, то нужно как-то Церковь ре-абилитировать. Тогда люди будут считать, что они не про-сто за какой-то социализм идут, но и за Родину, в том числе
и за храмы, и за Святую Русь. К тому же Гитлер на захвачен-ных территориях стал открывать церкви… Надо было вы-играть в конкурентной борьбе за души верующих…
Якобы, именно из таких злободневных соображений
были освобождены епископы, восстановлено патриаршество
и так далее. Типа, Сталин был прагматиком в отношении
Церкви, такой абсолютно неверующий атеист, воспитанный
на Вольтере и Руссо (где это, интересно?), он как истинный
коммунист и марксист к Церкви относился, как к «полезной
штуке», в период на время войны…
Очевидно, что эта точка зрения – есть явная натяжка, игно-рирующая факты. Сталин, во;первых, начал религиозный
ренессанс задолго до войны; во;вторых, его поддержка
церкви и восстановление патриаршества вышли далеко
за рамки того, что требовала прагматика, восстановле-ние патриаршества (то, на что не отваживались супер-
православные русские цари) уж точно избыточная мера
для прагматизма такого рода; в;третьих, религиозный
ренессанс и усилия Сталина по превращению Москвы
во вселенскую столицу православия и переговоры с вос-точными митрополитами – продолжались в послевоенное
время, пока Сталин был в силах.
Религиозный опыт сопутствовал Сталину с детства. Есть
известное стихотворение Сталина, которое любят цитиро-вать в качестве доказательства поэтического таланта юного
Иосифа, но мало кто вдумывается в его смысл.
Ходил он от дома к дому,
Стучась у чужих дверей,
Со старым дубовым пандури,
С нехитрою песней своей.
А в песне его, а в песне –
Как солнечный блеск чиста,
Звучала великая правда,
Возвышенная мечта.
Сердца, превращенные в камень,
Заставить биться сумел,
У многих будил он разум,
Дремавший в глубокой тьме.
Но вместо величья славы
Люди его земли
Отверженному отраву
В чаше преподнесли.
Сказали ему: «Проклятый,
Пей, осуши до дна…
И песня твоя чужда нам,
И правда твоя не нужна!»;1
1 Иверия. – 1895. – № 218 (на грузинском языке).
«Как начал ты, так и пребудешь», – писал Гельдерлин.
Юный Сталин поклоняется Великой Правде. Это идеал жиз-ни брахмана, жреца, а не кшатрия (тогда он бы выбрал власть)
и не вайшья (тогда он бы выбрал богатство). Прагматизм, как
мы его понимаем, это или власть, или деньги. У Сталина
же, если и есть прагматизм, то «прагматизм Правды», то есть
он смотрит на всё с точки зрения «полезности» для торже-ства Правды. Кстати, стихотворение Сталина берет извест-ный сюжет. Считается, что в Греции судьба Сократа была
показательна с точки зрения отношения толпы и Правды,
а в древней Палестине – судьба самого Христа.
Сам Сталин всю жизнь ассоциировал себя с этим героем
своего стихотворения. Согласно одному из апокрифов, весь-ма цитируемому, перед смертью он сказал: «На мою могилу
наметут много мусора, но ветер истории развеет её». Откуда
он знал? Он знал это ещё в юности, как показывает стихот-ворение. Это стихотворение написано жрецом, жрецом, ко-торый знает, что ждать от так называемого «народа». У него
нет иллюзий, как у разночинцев, которые поставили народ
на место боженьки, «служили ему», при этом «просвещали
его», видели в нём субъекта истории, и уж точно считали
альфой и омегой, мерилом всего и вся, в том числе правды.
Юный Сталин не по годам мудр. Он знает, что за исти-ну бьют и травят, что никакая правда народу не нужна
и что, как логично предположить, Истина – для поэтов
и пророков, а для народа нужна иллюзия, идеология,
корпус правил, норм и проч., для того, чтоб держать его
в управлении и созидании, в противном случае, народ всё
сломает, а «носителей истины» перебьет и потравит. Поп-представления о Сталине гласят, что он был «народный»,
однако его первое, а значит, самое определяющее миро-воззрение, глубинное убеждение состоит в четком раз-делении пастырей и стада и опасности донесения «прав-
ды» до народа. Народ требует иллюзий в виде идеологии
и народ требует соцзащиты. Хлеба и зрелищ. Великий
Инквизитор Достоевского, жрец до мозга костей, говорит
о «слабом народе»: «Накорми, тогда и спрашивай с них
добродетели!» Поэтому увлечение социализмом – логичный
ход для юного Сталина. Собственно, социализм это вера
в то, что решение социальных и экономических проблем мо-жет исправить народ и сделать его восприимчивым к Правде.
Жизнь показала, что сытость только дальше отодвигает
от правды. Как, кстати, жизнь опровергла и ещё одну соци-алистическую догму, дескать, глупость распространена
от неравного доступа к знаниям и образованию. Интернет
показал, что википедией пользуются в 100 раз меньше,
чем порнохабом. Сокровищницы мировой культуры и веч-ные истины брошены к ногам масс, но всё получается так как
и предупреждал Христос в притче о бисере перед свиньями.
Сталин ещё не знал об интернете и не имел возможности
убедиться в том, что сытость – не панацея. Социализм видит-ся ему хорошим решением проблемы, в пожилом возрасте
он уже не так оптимистичен, хотя всё так же верит в Правду.
Он прошел путем Великого Инквизитора, чтобы потом при-знать правоту Достоевского.
Да, у Сталина было противоречивое отношение к христи-анской церкви, но почему? Да потому, что он выставлял осо-бые требования и для христианства, и для социализма.
Эту историю рассказал писатель Георгий Сидоров в своей
книге «Рок возомнивших себя Богами»:
«…В разговорах с Кагановичем, советский вождь пока-зывал такой уровень понимания еврейского вопроса и роли
тех, кто управляет мировым еврейством, что у Лазаря
Моисеевича порой от страха и удивления на голове шевели-лись волосы… Об этих беседах он вспоминал всю свою жизнь
и один раз прямо сказал маршалу К.;К. Рокоссовскому, что
Сталин его, махрового упёртого сиониста, легко перековал
в человека, который научился любить всё русское. На вопрос
Рокоссовского, как Сталину это удалось, Каганович отве-тил, что Иосиф Виссарионович знает истину еврейского
народа куда глубже любого раввина. А потом добавил сле-дующее:
“– Как-то раз, после очередного разноса по поводу невер-но подобранных Кагановичем кадров, Сталин, смягчившись,
сказал, что он понимает нас, евреев, и очень жалеет. Взять,
к примеру, наше национальное воспитание. Кого мы с дет-ства вынуждены копировать? Одних подонков и негодяев!
Но эти подонки являются нашими не просто героями или
святыми, но ещё и патриархами!
Посмотрев на меня и помолчав, Иосиф Виссарионович
вдруг задал вопрос, знаю ли я историю праотца Иакова?
Естественно, я сказал, что мне его история известна. Тогда
Иосиф Виссарионович меня снова спросил:
– Как вы считаете, Лазарь Моисеевич, нормально ли это,
если Иаков стал ссориться из-за первородства со своим бра-том ещё в утробе матери? Находясь в чреве, он хотел за-держать рождение своего брата и появился на свет, заце-пившись за его пятку. А потом, воспользовавшись голодом,
Иаков забирает у него первородство за чечевичную похлёбку.
Мало этого, он обманул своего умирающего отца, прикинув-шись Исавом, и тем самым присвоил себе предназначенное
не ему благословение.
Я промолчал, а Сталин с усмешкой продолжил:
– Беда в том, что это омерзительное деяние не осужде-но иудаизмом, а признано великолепным! Или я ошибаюсь?
И тут только до меня дошло, о чём мне пытается ска-зать Иосиф Виссарионович. Что наша религия в корне своём
ущербна. Она не соответствует человеческой морали.
– Нет, вы не ошибаетесь, – сказал я тогда, – Так оно
и есть…
– Может, теперь вы мне расскажете, что было даль-ше? – прищурил свои тёмные глаза Иосиф Виссарионович.
– После обмана отца Иаков бежит к своему дяде, – стал
припоминать я, – где он женится.
– И двадцать лет обманывает тестя при дележе при-плода, так?
Сталин знал такие подробности, которые мне были неиз-вестны. А между тем, он продолжил:
– Заметь, Лазарь Моисеевич, что женился Иаков на сво-ей двоюродной сестре! Это инцест, и не по этой ли причине
у евреев он до сих пор в почёте?
– Возможно, – пробурчал я.
– А теперь давай вместе вспомним, чем закончилась
борьба Иакова с духом ночи? – Сталин явно хотел закончить
тему Иакова.
– Кажется, Бог ему сказал, что отныне имя у Иакова бу-дет Израиль.
– Что оно означает, кажется, ‘победитель’? Хорош ге-рой! Главным оружием у него является ложь.
– Какой из всего следует вывод?
– Только тот, который заложен в мифе: если хочешь по-бедить, используй изощрённую ложь! Или я что-то не так
понял?
– Всё так, – я тогда растерялся окончательно.
– Вот подумай, уважаемый Лазарь Моисеевич, куда вас
призывают такие вот святые? А ведь у вас они сплошь
и лжецы, и мерзавцы! Знаете, что я думаю? Несчастный
тот народ, у которого такие вот идеалы для подража-ния!
С этими словами Иосиф Виссарионович вышел из моего
кабинета. Когда за ним закрылась дверь, я несколько часов
сидел задумавшись. Сталин своими словами задел во мне са-мое сокровенное, то, о чём мы, евреи, как правило, не заду-мываемся. И я понял, что Сталин прав – народ мой жестоко
обманут, обманут ещё с утробы матери, и какие-то злые
силы его используют. Какие? – вертелось у меня в голове.
Было ясно, что Сталину они были известны. Но как его спро-сить об этом?..”
После того памятного разговора Каганович не раз заду-мывался, почему в мифологии всех без исключения народов
Земли, у тех же папуасов, меланезийцев или негров, предки –
великие герои, как правило, изображены людьми самой высо-кой пробы: они благородны, справедливы, честны, не лживы
и не жестоки.
И только у евреев всё наоборот – их патриархи и герои –
все как на подбор подонки: отца Авраама за преступление
и безнравственное поведение выперли взашей из шумерско-го Ура. В Египте он отдал свою жену Сару в наложницы
фараону, фактически стал ею торговать. Про праотца
Иакова и вспоминать противно. Когда сын князя Сехемского
влюбился в его дочь, его отец Еммор предложил Иакову
узами родства объединить два племени. Мало того, царь
Сехемский отдал евреям часть своих земель – дескать, жи-вите рядом с нами и богатейте. Но хитрый Иаков сказал
Еммору, что он примет предложение царя только в том
случае, если мужское население Сехема примет обрезание.
Простодушные сехемцы сделали себе обрезание, а через три
дня, когда их раны более всего воспалились и они не могли
двигаться, люди и сыновья Иакова вероломно напали на них
и всех умертвили – и царя Сехема, и его глупого сына. А по-том забрали себе всех женщин Сехема и, разграбив город,
предали его огню.
Умный Лазарь Моисеевич понимал, что Иаков совершил
чудовищное преступление. Но до него никак не доходило, по-
чему евреи убили сехемцев?! Ведь последние, фактически,
приняли иудаизм, приняв обрезание! Значит, дело не в рели-гии, думал Каганович, а в чём-то другом.
Тогда в чём? Неужели в самих “богоизбранных”, в их вос-питанной на Торе и Талмуде природе? Но получается, что
она, такая вот природа, где на первом месте стоит ложь,
корыстолюбие и жестокость, кому-то нужна?! Интересно,
кому? – размышлял Лазарь Моисеевич. Неужели тем неиз-вестным, которые помогли когда-то Моисею вывести евре-ев из Египта?
И Каганович рискнул об этом спросить Сталина. Выслушав
вопрос, мучающий Кагановича, Иосиф Виссарионович не-сколько минут молчал, а потом тихо и внятно сказал:
– Это хорошо, что вы задумались о судьбе своего народа.
И наверняка понимаете, в каком он положении. Не в самом
лучшем. Поэтому вашему народу нужна помощь. Если нам
удастся превратить евреев в свободных и независимых
от постороннего влияния людей, этим мы спасём не толь-ко их, но и многие другие народы.
Этот разговор со Сталиным Лазарь Моисеевич помнил
всю свою жизнь. И когда незадолго до гибели СССР молодые
реформаторы обратились к Кагановичу за советом, Лазарь
Моисеевич откровенно над ними посмеялся. Он им прямо ска-зал, что идея уничтожения Советского Союза – не их, а тех,
кто всеми управляет, что она – не самая лучшая, и доба-вил, что ничего у них не получится. Россия и русский на-род – та несокрушимая скала, о которую Запад ещё расши-бёт себе лоб, потому что и они, и их хозяева не знают закона
времени. А он работает теперь на Россию».
Сталин судит иудаизм высокой меркой Правды, или тра-диционных ценностей, судит с точки зрения нравственного
прагматизма. Так же, хотя конечно, менее сурово он отнесся
в своё время к христианству, найдя в церкви многочислен-
ные злоупотребления, будучи семинаристом, так же, после
опьянения и разочарования, он отнесся потом к марксизму
и ленинизму.
Если уж он к Церкви, как кто-то говорит, относился су-губо прагматично, то уж к Ленину, к его мощам и ко всей
коммунистической риторике, к этому бла-бла-бла, которое
он слышал из уст Троцкого и иже с ним, точно так же, только
ещё более прагматично, потому что считал, что прагматиче-ский потенциал у всего этого социализма на данном истори-ческом этапе – побольше.
Россия всегда была государством кшатриев. Таково
её геополитическое положение. Постоянные войны при-водят к тому, что сословие военных и государственных
чиновников всегда подчиняет себе и брахманов (мягкую
силу, науку, культуру, религию) и вайшья (предпринима-телей). От этого перекоса наше вечное отставание и про-игрыш в холодных войнах, неумение коммерциализиро-вать собственные достижения, нехватка капитала и проч.
Задача Сталина всё-таки сделать СССР государством
брахманов, «страной мечтателей, страной ученых», как
пелось в «Марше энтузиастов» (энтузиазм – с греческого
буквально – «быть божественным») поистине амбициоз-ная, и, пожалуй, невыполнимая. Отсюда, возможно, разоча-рование или бессилие Сталина в конце жизни.
Другие статьи в литературном дневнике:
