Старый Иофе подошел нетвердой походкой к окну и посмотрел на ночное небо. Оно было чистое, безоблачное, и пылало тысячами звезд. Но старик искал только одну - яркую Вегу, являвшейся самой красивой в созвездии Лиры. Магическое созвездие...
Лира... Иофе обернулся. В двух метрах от него на грубо сколоченных нарах лежал Раим, профессор музыки. Он недавно еще был преподавателем в Пражской консерватории, знаменитым композитором, которого обожал весь музыкальный мир Чехии и, впрочем, всей Европы. Но времена меняются, теперь он здесь, вместе с Иофе в этом неотапливаемом бараке, лежит, сжавшись в комочек, пытаясь так согреться, ведь его тюремная роба - слабая защита от холода.
Раим прекрасно играл на всех инструментах, но больше всего любил струнные. Он один из немногих, кто виртуозно владел лирой. Он даже сочинил Ночную сонату Веги, успел набросать ноты на бумагу, но не успел исполнить для слушателей, потому что ночью к нему ворвались гестаповцы, повязали и повезли сначало в свое отделение, а потом, избитого, окровавленного, изможденного сюда, где были другие, такие же как он.
Иофе хорошо знал Раима, они были однолетками, в одно время даже учились в одной школе. Были большими друзьями. Просто после школьной скамьи Иофе выбрал факультет физики и математики, и к тридцати годам защитил диссертацию по квантовой механике, тогда как Раим прославился своими музыкальными талантами и защитил диссертацию по искуствоведению. Они часто бывали за городом и там смотрели в телескоп на звезды. И мечтали о созвездии Лиры. Именно ей посвятил свою сонату старый профессор.
Иофе знал, что бумагу с нотами Раим прячет в своей тонкой робе, чтобы ни один надзиратель не увидел. Не хотел он передавать свой труд нацистам, чтобы они наслаждались его музыкой. Не один был профессор в этом поступке. Иофе тоже прятал в своей робе бумаги, исписанные мелким шрифтом с формулами и схемами. Это был законченый вариант гиперпространственного дигателя, при помощи которого можно было совершить прыжок в любую точку Вселенной. Оставалось только перенести все это в натуральный формат, в металл и пластик, и звезды становились на расстоянии протянутой руки. И, может, Иофе с Раимом могли увидеть Вегу также близко, как видят каждый день Солнце. Теоретические основы Иофе десять лет назад обсуждал с другом - самим Альбертом Эйнштейном, и тот одобрил математические выкладки чешского профессора. И сейчас под робой хранилась самая современная технология, которая может открыть человечеству огромные возможности. Но в руках нацистов - это оружие, способное превратить мир в руины, а людей - в рабов или просто в мертвецов.
Конечно, Иофе мог выкупить свою жизнь и жизнь Раима, если бы передал свое изобретение эсэсовцам, но ведь тогда он стал бы соучастником преступления, он бы нес такую же чудовищную ответственность перед народами и странами, как Адольф Гитлер и его мракобесные соратники. С лица Земли стерты были бы города и поселки, погреблены под землей миллионы людей. "Нет!!!" - твердо прошептал Иофе, и погладил себя по груди, там, где горела звезда Давида - метка, которую и он, и Раим, и все евреи носили здесь.
"Спи мой друг, спи, это наша с тобой последняя ночь", - печально прошептал Иофе. Он знал, что через несколько часов их поведут в закрытое помещение, где умертвят газом "Циклон-Б", а потом их трупы закинут в крематорий. Сгорит все, в том числе и бумаги, что они, два профессора, прячут у себя. Этот мир пока не стоит тех открытий, что готовили Иофе и Раим, они уйдут с ними в иное измерение, куда живым путь заказан...
Ночь постепенно уходила, потухали звезды. Лишь Вега еще продолжала сиять под красной дугой рассвета. Созвездие Лиры как бы прощалось со своими друзьями. Из трубы поднимался дым - это военнопленные под строгим взглядом охранников растапливали крематорий. Дым скрыл последний луч Веги.
В Бухенвальде начинался обычный день. День смерти. Концентрационный лагерь - это нескончаемый конвейер пыток, унижений, убийств. Но это и бессильная машина перед духом и честью людей.
(Памяти жертв Холокоста,
7.01.2014)
