Д. Быков 26. 03. 2021

Татьяна Ригсельга: литературный дневник


Я думаю, что первое, с чего должна начинаться Россия будущего — это масштабная реформа пенитенциарной системы. Не может тюрьма быть главной скрепой общества. Не может страх тюрьмы быть единственным стимулом вести себя по-человечески. Или иногда не по-человечески, то есть постоянно прогибаться. Не может Россия быть тюрьмой. Это неправильно. Это позорно. Это для великой русской культуры тягчайшее оскорбление, плевок.


Поэтому все, кто может что-то сделать, должны, безусловно, добиваться человеческих условий для Алексея Навального, а по максимуму, очевидно, его освобождения. Потому что он в зоне находится незаконно, и всё, что делают с ним — незаконно.


«Сначала мне казалось, что Навальный повторяет гражданский подвиг Матросова в современном исполнении. Теперь становится очевидным, что он встал на христианский путь». А я не вижу здесь противоречия. Подвиг Матросова тоже вполне христианский — «нет большей любви, чем положить душу за други своя».


«Получается, что Россия — не христианская страна». Ну, получается, по крайней мере, что в России христианство не проповедано, как говорил один религиозный мыслитель. Более того: что Россия полноценно не катехизирована. Вернее, как сказать? Россия сейчас самая христианская страна в понимании христианства такого, наверное, I-II веков. Такая нероновская страна, где правит абсолютно законченная, вырождающаяся имперская клика. А факелы христианства, как это называли, полыхают стране, потому что их просто жгут. Это как на картине Семирадского.


Понимаете, это страна тайного, катакомбного христианства. Но так получается, что христианство сверху не насаждается — ни при массовом крещении, не при массовом религиозном покаянии и религиозной проповеди, какая имело место в конце 80-х. Это не канонизация святых, это не христианизация страны, это не катехизация невежд — это пропаганда. А подлинное христианство — оно нарастает снизу.


И то, что у нас сейчас довольно много людей, уже готовых поставить свои принципы выше своего страха — это и есть русский шанс разомкнуть круг нашей истории. Пастернак же говорил, что история начинается с христианства, то есть с размыкания круга. До этого она циклична, а здесь она превращается в линию — кривую или прямую, но в любом случае незамкнутую. И поэтому есть надежда.


Мне кажется, что как раз христианизация России выражается не в том, что все ходят молиться, или тем более не в том довольно языческом поведении, когда все едят куличи. Это совершенно нормальная вещь, и прекрасная вещь. Но главная пасхальная эмоция — это не разговеться. Главная пасхальная эмоция — это что все мы воскреснем из мертвых, смертью смерть поправ. A для этого нужно так жить, чтобы у тебя душа была живая. А не у каждого она есть вообще-то.


Так что христианизация России происходит как раз сейчас. И у нас очень много таких маленьких нерончиков, которые, как Nero Redivivus, Нерон возвращенный, воскресший, как такой маленький Антихрист, расселись по разным веткам и оглушительно чирикают. Такие троллинята. У них, кстати, довольно много способностей и довольно много возможностей вонять. Но, опять-таки, они не могут заглушить, не могут смыть всей своей черной кровью кровь праведную.


Это как раз очень показательная ситуация. Понимаете, ведь раннее христианство и поздний Рим — это коллизия очень неоднозначная. Вот Юлия Латынина, например, считает, что язычество было носителем многой мудрости, а христианство, как это происходило, скажем, во II-III веках, выступало как такая чуть ли не радикальная, чуть ли не террористическая сила.


Есть другие воззрения на христианство. Есть замечательный фильм Аменабара, где как раз показано христианство как тоталитарная секта, антикультурная. Я говорю о фильме «Агора», где Рейчел Вайс, по-моему, прыгнула выше головы. Но при всём при этом есть и другая версия, понимаете — что христианство несет миру кислород. А поздний Рим хочет и дальше задыхаться. Это такое вот эротическое удушение.


Мне кажется, что мы сегодня вообще очень похожи на поздний Рим, и поэтому у нас не должно быть никаких особенных иллюзий. Но я об этом уже много раз говорил. Вот многие спрашивают: каково место современной литературы в учебниках будущего? Да примерно как литературы поздней Византии, которая была интересна немногим персонажам, не многим талантливым ученым вроде Аверинцева, немногим продвинутым читателям. Но вряд ли она является объектом массового интереса потомков. Хотя там есть шедевры.


Просто есть вещи, на которых печать исторической обреченности лежит слишком наглядно — не скажу, ярко, но именно темно. Вообще сейчас надо перечитывать «Юлиана Отступника» (Julian the Apostate) — замечательный роман Мережковского о Юлиане Отступнике, который просто нагляднее всего повествуют об упадке и о попытке — такой жалкой и по-своему трогательной попытке — возрождения.




Понимаете, вот это клеймение, причем обзывание всех предателями при абсолютно любом случае — оно давно здесь укоренилось. Мы это наблюдаем по-настоящему еще с николаевской эпохи. Я думаю, что это неистребимо. По крайней мере, на ближайшее время, потому что ситуация такой совершенно разнузданной ксенофобии, когда, в общем, как предатели рассматриваются решительно любые люди, которые живут лучше или живут иначе — это очень глубоко укоренено в сознании.



«Ваше ощущение: президент России руководит страной или только имитирует это, повторяя «Разорю не потерплю»?». Знаете, это вопрос на самом деле непростой. Путинский стиль, Putin style руководства, я думаю, будет еще неоднократно предметом политологических исследований — серьезных, объективных.


Вообще покопаться в нынешней истории России потомкам будет очень интересно. Замечательный феномен — просто жить при нем не очень удобно и скорее неинтересно, а изучать будет очень любопытно. И наши свидетельские показания, наши воспоминания будут на вес золота. Потому что нас не так много доживет.


Но это, безусловно, не руководство. Понимаете, у Пастернака о Ленине сказано: «Он управлял теченьем мысли, и только потому — страной». В известном смысле это верно. Потому что Ленин навязывал дискурс. Он это умел, и дискурс у него был. А Путин на самом деле опирается на худшие черты народа, которые не нужно культивировать, которые растут сами. И он дает сорняку свободно расти. Сорняк — это ксенофобия, паразитизм, такое несколько патриархальное и архаическое мышление, которое требует обязательно фигуры отца, такого послушания.


Это культивирование инерции, конечно. Это, по большому счету, не управление, потому что управление выражается в намечании целей. Здесь и цели такие сугубо экстенсивные, экспансионистские. В обоих случаях корень разный, а приставка «экс-».


Процесс падения очень приятен. Я много раз об этом говорил. Есть такой экстаз падения. Ну, как бывает экстаз пьяного беспредела, пьяного разгула или экстаз любви к женщине, которая, как вы понимаете, вас грабит, унижает и в конце концов непременно растопчет. Но в этом есть такой своеобразный оргазм. На этом топливе работали абсолютно все архаические режимы.


Это не управление никоим образом. Это такое своего рода потакание. Причем потакание тем вещам, которые в конце концов погубят. Но важен же процесс, а не результат. А в процессе всё очень хорошо, то есть воспринимается как наслаждение.


Более того, это воспринимается многими как опора на глубинный народ. Если под сорняком понимать глубинное растение, то есть то растение, которое более присуще данной местности, просто потому, что оно растет без усилий, без культивации, тогда, наверное, да — тогда это опора на народ. Но проблема-то в том, что чтобы выросли культурные растения, нужна окапывать, нужно поливать, нужно заниматься английским газоном. Понимаете, просто стричь и поливать — и так 300 лет. А то, что произрастает само собой, как сейчас в России — это культура сорняковая. Культура агрессии, ксенофобии, гопоты и очень часто просто взаимной ненависти. Это очень опасная вещь, очень печальная.



Ну и потом, понимаете, верно одно — то, что было стремление к свободе. Но оно как-то поощрялось. Была идея просветительства. Сейчас идея затемнительства — просветительство стало главным врагом. И вместо ускорения — замедление. Вот все слова — они же неслучайны: замедление, обнуление. То есть постепенное такое установление не то чтобы сонного царства…


Оно было предсказано в нашей с Лукьяновой сказке «Точка джи» еще в 2000 году. Поразительное пророчество! Когда мне припоминают мои несбывшиеся пророчества, вы лучше вспомните сказку «Точка джи». Она есть в интернете, там всё написано.


И вот у меня есть такое ощущение, что это усыпление, замедление, обнуление — это и есть единственная программа. Она не требует усилий, потому что человек вообще сам склонен (иногда — не всегда, но иногда) к расслаблению, к такой старческой дряблости.


Что касается вот этой тенденции глубинного народа к поиску свободы, лучшей жизни и так далее, то ведь для этого всё-таки нужно, чтобы людям иногда напоминали, что они люди, а не только оскотинивали их, не только натравливали их друг на друга.



«Какие же могут быть секреты в архиве 75-летней давности? Это прямо похоже на «Имя розы». Почему кто-то может не допускать человека к его истории? Неужели это нормально?». Тут же важен не секрет. Хотя там есть секреты, безусловно. Когда война становится предметом сакрализации, религии, а не науки, то о чем тут говорить? Любая правда может разрушить миф.


А на самом деле тут вопрос именно в закрытии архивов как в символическом жесте. Не лезьте смотреть то, что вас не касается. Вам не положено это знать. Мы — хозяева истории. Мы распоряжаемся тем, кого к ней пускать, кого нет. Символический жест — не более того. Они добьются того, что в результате десакрализация окажется чрезмерной. Но этого надо, в общем, не допустить в свой час. Вот и всё.


«Почему происходят такие сражения по поводу Солженицына, такие яростные нападки? Я читал «Красное колесо» — это совершенно упоительно, настоящий пир! Не понимаю критиков, не написавших не строки». Видите ли, во-первых, всё-таки необязательно писать, чтобы критиковать.


Во-вторых, «Красное колесо» действительно спорное произведение — и по концепции своей, и по творческому методу. И кроме документальных глав, там очень много скучного. Мне, во всяком случае, кажется, что вся линия Воротынцева, вся линия Лаженицина, не говоря уже о любовных эпизодах — это просто какое-то не знаю что.


Но при этом Солженицын — гениальный писатель, очень крупный. «Архипелаг Гулаг» — одна из главных русских книг XX века. Нобель совершенно заслуженный. И «Случай на станции Кочетовка», которую пришлось назвать Кречетовка (погуглите, почему), и «Один день…», который, кажется, «Щ-851», и, разумеется, «Матренин двор», который «Не стоит село без праведника» (очень символично, что все 3 главных повести у него меняли названия) — это выдающаяся литература.



«Остров Сахалин» — лучший текст Чехова, как «Архипелаг Гулаг» — лучший текст Солженицына. Именно из «Острова Сахалин» во многом выросло толстовское «Воскресенье». Толстой сам-то на каторге не бывал, но почувствовал это.



«Убьют ли Навального в тюрьме? Я потеряла всякую надежду на российское общество и думаю, что оно давно утратило достоинство и способность себя защищать. Остается только наблюдать за развитием диктатуры — лучше бы издалека. Я давно живу в Европе. Всякий раз открывая русскую ленту новостей, ловлю себя на мысли, что всё это трагикомедия очень плохого качества».


Катя, вы совершенно правы. Даже неинтересно это обсуждать, потому что вы говорите очевидные вещи. Все так сейчас думают. Кто живет внутри этой ленты новостей, кто ее открывает. Мы давно уже, как и советует Навальный, живем в такой ситуации психологического транзита. Мы вообразили себе, что мы на инопланетном корабле или, если угодно, мы сами инопланетяне на чужой планете. И вот это всё как бы происходит не с нами.


Это довольно мерзко, но действительно самое обидное — что это трагикомедия очень плохого качества. Если бы это была хотя бы качественная диктатура, была бы надежда, что вырастут качественные дети, как было в 30-е годы. Террор был первосортный, и выросло первосортное поколение сопротивления.


Как ни ужасны слова Ольги Берггольц, что «тюрьма научила нас сопротивлению — без этого мы бы не выдержали войну», это, может быть, не совсем верно, но поколение умело сопротивляться, и оно было первоклассным. А что касается современного террора, то это такой третьесортный брак. 5-й сорт собачатины рубят вместе с будкой, как в классическом анекдоте.


Мне очень не нравится вся эта ситуация, но она утешает тем, что сейчас компрометируются самые отвратительные вещи — ксенофобские лозунги, имперские лозунги. Разнообразная пошлость компрометируется, и это очень хорошо. Но другое дело, что такая компрометация может оказаться избыточной. Будет скомпрометировано само понятие патриотизма, а оно, на мой взгляд, всё-таки не так однозначно. Патриотизм бывает разный.


Но всё равно это, конечно, очень плохое время. Оно закончится, но когда и как закончится, и главное, с какими потерями? Потому что растление — это же уродует. В плену у маньяка долго находиться нехорошо.


Они хотят, чтобы в результате какого-то шантажа — шантажа здоровьем, судьбой близких или судьбой детей — он сломался и выступил с телеобращением: «Я обращаюсь к моим сторонником. Я вдохновлялся западной пропагандой. Мне платили западные спецслужбы. Я раскаиваюсь и припадаю к стопам». Вот этого они бы хотели. Этого не будет никогда. Леша не тот человек. Но цель, безусловно, такова. Цель — не убить. Цель — сломать.


А у них цель всегда — сломать. Понимаете, процессуально им неважно, чтобы человек подписал показания. Они его уже посадили и могут посадить за всё, что угодно. Но им важно, чтобы он сломался. Чтобы он признал себя сломленным. Чтобы он поползал в ногах. Вот в этом смысл их диктатуры. В этом смысл их деятельности. КГБ, Контора Глубокого Бурения — это контора по ломанию людям позвоночника. Как сказал Искандер, «кто не сломался, тех плохо ломали». Жестокие слова, но справедливые.



Это такая вечная русская русская драма — попытка вести себя прямо в кривом мире. Попытка быть праведником там, где все координаты смещены. Ну о чем мы говорим? Тут единственная форма праведности — это самоуничтожение. И то, чем занимается Навальной, как ни странно, укладывается в эту схему. Хотя я надеюсь, что народная поддержка его всё-таки спасет.




Другие статьи в литературном дневнике: