К. Ремчуков, редактор Независимой газеты ЭМ 17. 05Вот появление профессиональных революционеров как своего рода большевиков уже XXI века — это новое явление. Эти люди не хотя на работу, не занимаются ничем, то есть для них это революционная, подчас скрытая подпольная борьба, нацеленная на захват власти. это каста людей, которые спаяны своим каким-то чувством избранности в своей решительности бороться с режимом до последнего вздоха. И фактически, как те чекисты или революционеры называли себя «орден меченосцев», так и здесь люди, которые проходят через эту профессиональную борьбу, подполья фактически, их черты личные развиваются в ходе этой борьбы: подозрительность, недоверие, предельная закрытость, очень узкий круг. Если что-то происходит, они говорят: «Так. Это, наверное, этот слил или этот». И, кстати, очень много, поскольку происходит много этих сливов информации — кто, это, кого подозревать? Поэтому фактически на смену чекистам XX века, которые через 100 лет пришли к власти не как просто отряд большевистской партии, а как и сама большевистская партия в своем чистом таком виде. Сливки большевиков — это чекисты. Вот они сейчас у власти от первого до последнего человека, который в иерархии находится. Вот именно с этой психологией: подозрительность, спаянные с собственной этикой. Эта этика внутри себя выше этики взаимоотношений этих людей по отношению к другим гражданам общества. чекисты нового типа вооружены новыми информационными технологиями. Разве можно себе представить публичную дискуссию между этими людьми и теми, кто во власти? Нет, компромат — это наш язык. Это разоблачение — наш язык. Нетерпимость — это наш язык. Я внимательный образом два или три раза прочитал этот проект решения, который принял Комитет по международным делам Европарламента... Выходит, что сопротивление, оно начинает обретать международную поддержку. С другой стороны, это тоже отличительная черта нынешнего времени от времени, скажем, 50 лет назад, когда началась разрядка напряженности и тогда канцлер Германии Вилли Брандт предложил то, что называлось реальной политикой Советскому Союзу, несмотря на то, что у нас преследовали диссидентов, у нас не было свободы, у нас была однопартийная система, у нас была монополия КПСС, в политику никого не пускали. А они говорили: «Нет, есть реальная политика. Давайте в рамках реальной политики заниматься разрядкой». Собственно, первые газопроводы — тогда было принято решение. Они нам трубы большого диаметра — они нам газ «Уренгой — Помары — Ужгород». Поэтому, я думаю, что для меня тревога только состоит в том, что передел собственности — это тоже революция, потому что если они все сейчас занимаются борьбой с собственной народом, то никто из нынешней элиты, даже по мнению евпропарламентариев, мне кажется, недостоин того, чтобы жить в этой прекрасной России будущего после смены режима. И это долгосрочная предпосылка и фактор нестабильности, которые, как мы видим, используется властью односторонне, не побуждает власть к разговору. Никто тут никого не боится. Он побуждает власть к тому, что давайте составим сейчас список врагов России, недружественных государство. Я думаю, что этот список сейчас расширится за счет самых активных авторов этого документа. Поэтому я как раз считаю, что эта трансформация оппозиции и протеста в обычного, в который мы привыкли за 90-е годы, в такое сопротивление Resistance, как французское сопротивление — это сулит непростые годы впереди, с вполне возможно, заметным сужением свобод, и ответной реакцией. занимаясь в свое время в 90-е годы, проблемами распада или конца Советского Союза, даже больше — советской модели и экономики и вообще жизни, я помню, я пришел к выводу, даже написал несколько статей на эту тему, где я проанализировал совершенно откровенно упор на динамическую модель жизни, которую выстраивали коммунистические советские власти. Коммунистические мы по-советски называем. Коммунистического ничего не было, но удобней так говорить. Но что мы имеем в виду? Ленин говорит: «Наши дети будут жить при коммунизме» — на съезде молодежи. III съезд молодежи. Представляете, какая перспектива? Вот сейчас раз разруха, а мы будем жить при коммунизме, при том самом коммунизме, где каждому по потребностям. Потом проходит какое-то время. 100 тысяч тракторов должны дать деревне — и у нас наступит коммунизм. Железный конь должен придти на смену железной лошадке. 100 тысяч тракторов — все с ума сходят. Представляете, какая будет производительность труда? Сколько будет хлеба. Будет коммунизм. Долго эта риторика продолжалась. Потом «коммунизм — это советская власть плюс электрификация всей страны». Это план ГЭРЛО. Это Ленин, советская власть. Есть она. Плюс электрификация. Давайте «лампочку Ильича» — в каждый дом. Это такая динамичность. То есть как мы живем сегодня — это не важно. В чем динамизм модели? Вот скоро наступит вот это… Хрущев добавил: «Коммунизм есть советская власть плюс электрификация и химизация всей страны». Это очень смешно было. Он хотел, чтобы кукурузу везде сеяли, нужно химизировать все сельское хозяйство. И вот этот подход к жизни, что нам, оказывается, нужно произвести удобрения ли, нужно электроэнергии, эти каскадные электростанции в Сибири — это все предвестник коммунизма. Вот этот упрощенный взгляд. А в жизни, выясняется, что социалистическая жизнь — это не равенство, прежде всего. Труд не вознаграждается адекватным образом. Что равенство обусловлено тем, что у меня пятеро детей, а у вас, может быть, ни одного ребенка. Если за равный труд мы получили равное вознаграждение — хотя это тоже была ошибочная концепция, социализм не смог решить эту вещь — то вы получили 200 рублей, я 200, но я делю на себя и пятерых детей, а вы на себя. Какое же это равенство? Это все формально. Они говорят: Да не надо об этом думать — скоро коммунизм наступит. Граница на Северном Кавказе. Более 30 конфликтов по поводу границ, потому что все эти пламенные революционеры, которых Сталин подтянул к национальному вопросу, они были очень решительные люди, они лучше всех знали, как там надо прочертить. И Орджоникидзе занимался этим, и Сталин занимался этим. И всем им казалось, что вот мы тут сейчас проведем эту границу, вот это село уйдет туда, это сюда… А выясняется, что это мины были… Да даже тот же Нагорный Карабах возьмите — это мины на долгие годы. И вот этот подход динамический, что сегодня мы не занимаемся проблемами фактического неравенства, потому что зачем ими заниматься, потому что наступит коммунизм? Вот, мне кажется, что сейчас очень большой риск не функциональной жизнью заниматься — ведь мы же живем?.. А кто-то говорит: «Скоро наступит прекрасная Россия будущего. Чего сейчас парится по этим вопросам или по тем? Реальная транзитная модель жизни — это грезы России, исторические грезы. Как в «Палате №6» у Чехова, по-моему, начинается: «Задний двор больницы зарос коноплей». Взял конопли, если есть нечего… Нам же говорят, что коноплю люди в суп делали. Сварил суп себе из этой травы, уснул — и такие грезы у тебя. Вот это ожидание, что ты проснешься — и что-то наступит, мне кажется, это главная отличительная особенность нашей ментальности...Динамично давайте быстро по этой жизни проскочим и потом что-то наступит… В конечном итоге, даже если она наступит, ни к чему хорошему не приведет. Потом должна опять начаться функциональная жизнь. Потому что каждый день нужно почистить улицу, как-то надо с рабочими местами распорядиться. как экономист понимаю, что какие бы репрессии не были, какие бы законы репрессивные не принимались, удерживать общество с падающим доходом в отсутствии внятных причин, почему люди должны 8 лет иметь падающий реальный доход… то есть во имя чего? Во имя Крыма, во имя востока Украины? Но имя того, что новые ракеты появились и так далее? Это будет все сложнее и сложнее по мере того, как будут моложе становиться люди.
© Copyright: Татьяна Ригсельга, 2021.
Другие статьи в литературном дневнике:
|