Уходя немного пораньше с работы, мы с товарищем поймали на себе досадливые, но одновременно и сочувственные взгляды сотрудниц. Мол, куда вы прётесь, если там такое. А «такое» заключалось в том, что в этот день опасались штурма Майдана. По радио передали, что позакрывались все близлежащие к нему магазины, и во многих учреждениях сотрудников распустили по домам. Мы с Игорем хотели из «первых уст» услышать, как пройдут намеченные переговоры оппозиции с президентом, но героями себя не ощущали, потому что прекрасно понимали, что никакого штурма вечером не будет, тем более, что объявили вече. А на вече приходит много киевлян даже в будние дни.
Увидев пробки, решили дойти пешком. Мы шли по улицам совсем немного удалённым от центра, и с трудом верилось, что совсем недалеко на Майдане, на Европейской площади и на улице Грушевского люди митингуют, строят баррикады, греются у костров, воюют и даже погибают. А здесь, как ни в чём ни бывало, другие люди ходили по магазинам, сидели в кафе, мирно разговаривали и смеялись. Ну, может быть, весёлости было чуть поменьше, чем обычно, и побольше озабоченности и мрачноватости на лицах. А многие и правда, живут так, как будто все эти события их не касаются.
Выпив в забегаловке по сто грамм (не для храбрости - для согрева), мы спустились на Крещатик. Сразу бросились в глаза молодые ребята: одни лопатами сгребали снег с мостовой и нагружали им мешки, другие укрепляли баррикады. Третьи с шинами в руках двигались в сторону Грушевского. Их воодушевлённость удивляла и даже пугала. Казалось, что они играют «в войнушки». Но самое страшное, что они играют, а их ранят и даже убивают по настоящему. А ещё отслеживают и забирают в милицию.
На Майдан мы не опоздали: оппозиционеры ещё не пришли. Там читали стихи, в основном, с крепким националистическим уклоном и вовсю костерили нынешнюю власть и, конечно, президента. Я не очень понимал, о чём оппозиционеры могут договориться с ним, если он курсе того, что тут о нём говорят, и тем более, если ему ставят условие, чтобы он ушёл в отставку. Такие просто так не уходят.
Мы прошлись по Майдану, Игорь встретил своих знакомых, я – своих.
Когда появился Кличко, я сразу понял по его расстроенному виду, что ничего у них там не вышло. Иногда он говорит более-менее неплохо, но тут начал городить какую-то несуразицу, и совсем не о переговорах, а о том, что он шёл по улицам и разговаривал с людьми, а ещё с беркутовцами. Что предлагал им перейти на сторону Майдана, обещая свою поддержку…. Какая поддержка? Что он может для них сделать? На работу устроит? Кто он такой? Или он уже возомнил себя президентом?
Потом он наконец-то перешёл к переговорам и раза три, почти не отрываясь от листочка в руках, повторил совершенно невнятную фразу, из которой всё же было ясно, что переговоры не удались.
Его сменил Тягнибок. И почти ничего не сказав о переговорах, стал призывать к решительным действиям.
И я, вспомнив, что Игорь неважно себя чувствует, предложил ему ехать по домам.
Мы отошли уже метров на сто, но я, услышав какую-то фразу, решил всё же дослушать, и увидел, как стали расходиться люди. Сначала десятками, а потом всё и больше. Мы тоже пошли, но опять остановились, услышав слова уже Яценюка. Он сказал примерно так: «Я в ганьби (с позором) жыты не буду. Завтра пойдём вперёд Если пуля в лоб, значит пуля в лоб.».
Меня ошарашило. Разве можно так? Хочешь идти под пулю, иди. Но не посылай других. Тем более, неизвестно за что. Ты уверен, что ты и твои соратники сумеете построить другую жизнь: справедливую, без воровства, без коррупции, без лжи? Ты можешь ответить за всё твоё окружение, что они все будут кристально-чистыми людьми, умными и компетентными специалистами? Не уверен? Тогда как ты можешь отправлять людей под пули? Тем более, сам-то как раз и не пойдёшь?
Настроение стало совсем поганым: не виделось перспектив выхода, не только скорых, но даже долгосрочных. Лица, покидающих Майдан людей тоже в основном были расстроенными и хмурыми. Мне даже подумалось, что многие их них думают примерно так же, как я, мои друзья и те, с кем общаюсь и нахожу общий язык.
А ребята воодушевлённо укрепляли баррикады и несли шины: противостояние продолжалось.
