9 мая - День Победы!
МАРИНА МОСКВИНА. "Фриц-найдёныш".
(в сокращении)
"Когда у нас в Уваровке Павел Иванович ломал террасу, чтобы сделать пристройку к дому, то он левую стену сломал - и открылась дыра в подпол. Я туда заглянул и увидел одинокую фашистскую каску, всю белую. В ней, как видно, держали белую краску. Она лежала вниз дном, и на дне была вода.
Я залез в подпол, поднял каску, помыл, надел и пошёл по Уваровке гулять. А Павел Иванович предупредил, что меня могут в ней побить.
Павел Иванович - плотник - очень во хмелю сердитый, как выпьет, своих домочадцев гоняет, сверля их злым взглядом. А сюда приходит тихий, но рассказывает, что у него папа - генерал, а сын - академик.
В тот день Павел Иванович явился в шикарном английском синем блайзере, который при ближайшем рассмотрении оказался большим школьным пиджаком - на правом рукаве у него были глобус и книжка. Он попросил у папы денег и отправился фотографироваться.
А я решил покопаться в этой дыре - может, ещё что-нибудь найду. Я лёг на землю, прополз метра три в темноту и обнаружил алюминиевую фашистскую флягу.
В правом боку этой фляги зияло отверстие - видно она была прострелена. Я налил в неё чай, а из дырочки тоненькой струйкой всё вылилось на стол.
- Что-то дело тут нечисто, - сказал папа.
Он вооружился фонариком с батарейкой, верёвкой, ножом и взял спички. И мы полезли вглубь этого подполья.
...Вдруг я наткнулся на что-то тёплое и холодное. Дрожь пробежала по моему телу. Я достал спички, чиркнул и увидел, что передо мной лежит человек.
Слабый румянец покрывал его щёки. Казалось, он сейчас откроет глаза и скажет:
- Привет, Андрюха, что сегодня у нас на обед?
После нескольких страшных минут тишины я услышал дикий вскрик моего папы. К счастью, подоспел Павел Иванович. И когда они выволокли этого человека наверх, то мы увидели, что он в истлевшей военной форме, на которой проглядывали фашистские знаки.
Он был худой, немытый, нечёсаный, с длинной бородой и усами.У него была вялость ушей, бледность лица и дёсен. Однако, выглядел он нормально, как Тутанхамон.
Тут подал голос папа:
- Это ещё что за чудо такое?
- Фашист, как ни странно, - сказал Павел Иванович. - Фашист в полном обмундировании.
- ААА!!! - закричала мама. Она как раз вышла на крыльцо чистить ягоды крыжовника от хвостиков.
- Люсь, Люсь, - говорит папа. - Как ты всё принимаешь близко к сердцу. Проще надо смотреть на вещи.
- Ты прав, - согласилась мама. - Но всё-таки, когда у нас что-нибудь случается В ЭТОМ ДУХЕ, мне становится как-то не по себе.
- Этот фашист - он святой, - сказал папа. - Только святые так хорошо сохраняются. Или он йог.
- Он душегуб, - сказал Павел Иванович.
- Он душегуб с политической точки зрения, - сказал папа. - А с биологической - уникум! Как кистепёрая рыба.
- Пусть Павел Иванович сделает ему искусственное дыхание, - сказала мама. - Может, он спит. Летаргическим сном.
- Но Павел Иванович не согласился.
- Хороший фашист - это мёртвый фашист, - сурово сказал он.
А папа:
- Это устарелые взгляды.
- Это железно, - сказал Павел Иванович.
Между ними возник горячий спор.
Тут выглянуло солнце. И когда на фашиста упал солнечный свет, он открыл глаза, обвёл всех осовелым взглядом, зевнул и снова закрыл глаза, прошептав:
- О, майн гот!
- А может быть, это жулик? - проговорил папа, весь сиреневый от волнения.
- Не слушай его, Андрюха! - сказала мама. - Это натуральный фашист, просто папа не хочет, чтобы ты верил в чудеса!
- Сейчас он очнётся и всех вас прикончит, - сказал Павел Иванович. - Давай, Миша,ткни его вилами в бок!
- Нет уж, спасибо! - ответил папа. Это для меня неорганично.
- Пусть он уйдёт с миром, - сказала мама. - Встанет и уйдёт.
- Куда ж он пойдёт? Без крывши над головой, без роду, без племени...
Мы положили фашиста в сенях, подложив ему под голову старый валик. Его знобило.
Ночью немец спал неспокойно, метался во сне, кричал:"Ахтунг, ахтунг!" и "Хайль, Гитлер!" Папа будил его, поил смородиновым чаем.
Утром стало ему лучше, он свесил ноги с дивана и стал выяснять, где его часть, где его немцы, где его автомат.
Я слазил под веранду и нашёл там автомат. А тот заржавел. Это был новый удар для него, он откинулся на валик и застонал.
- Гитлер капут! - давай успокаивать его папа. - Фюрер найн! Хайль живе дружба между народами!
Тут фашист не выдержал и заплакал. Гитлера нет, автомат заржавел, один на чужбине, где огромные русские мужики могут выпрыгнуть из любого куста и откусить руку.
Как он остался? Мы не могли понять.
...Он плакал и плакал, и все рукава у него были мокрыми от слёз. И тут самым неожиданным образом он захотел кушать.
- Эссен, - сказал он. - Хам-хам! Их виль эссен!
Он поел толокна, выпил крепкого чая.Папа принёс ему активированный уголь, и каждые полчаса давал аскорбинку.
В наш дом повалили односельчане по вечной мерзлоте.
Пришла тётя Шура, молочница, загорелая, как Луи Армстронг. Пришли братья Глазырины, Голощапов Григорий Семёнович, Коля Злодорев - мастер боевого применения, сухоногая Фара, Толя Мыльников, Евгений Воробышков, Кузнец, пастух, беглый каторжник Володька и страхагент Абрам Шофман.
Голощапов - лицо пожилое, бритое, три громадных стальных зуба сверху - весь напрягся и начал смотреть на нас злобными глазами. А потом как рванёт на груди рубаху, а там татуировка - амбарный замок.
- Я вас понимаю, - проговорил папа, - Но убедительно прошу ничего не предприниматиь. Пускай его оджидает страшная судьба агрессора, который напарывается на доброе к нему отношение. Есть высший суд, и там со всеми разберутся.
Толя Мыльников принёс кости, мясные обрезки. Сухоногая Фара - остатки борща.
Фотограф иван Потапов отдал пальто своего отца.Иван Потапов навис над ним:
- Не бойся, никто тебя не укусит!
А тот ему:
- Гей цум тойфель!
- Что он сказал? - поинтересовался Иван.
- Благодарю за пальто. - перевёл ему папа.
- Носи на здоровье! - сказал благодушно фотограф и удалился.
- "Гей цум тойфель" - это "пошёл ты к чёрту", - заметил страхагент Абрам Шофман, о чём он сознательно не сообщил Потапову ради торжества вселенской гармонии.
Несколько дней наш фашист ходил как в тумане. Его шатало, взгляд был расфокусированный, сам весь еле ноги таскал.
Мы с мамой сбегали в магазин и купили ему педальер: палку и две педальки.
Он мигом освоил педальер и с утра до вечера крутил педали, приговаривая:"Айн, цвай, драй..."
...Он не мог даже имени своего вспомнить, даже фамилии!
- Вебер? - гадал папа. - Вагнер? Бетховен?
- Найн! - мотал головой фашист.
- Гейне? Зорге? Шварцнеггер? Шиллер? Миллер?
- МЮЛЛЕР! - вдруг радостно крикнул фашист.
- Вольфганг? Генрих? Адольф? - допытывался папа об имени.
- Найн...
Он брал мою детскую губную гармошку, садился у калитки на лавочке и играл протяжную мелодию...
Вдруг за забором Федька, внук Голощапова, как заорёт:
- Фриц! В попу шприц!
Тот замер.
- Фриц, - прошептал он. - Майн наме ист Фриц!
Теперь выяснилось, что нашего фашиста звали Фридрих Мюллер.
...Он ввёл в обиход уваровцев газонокосилки, туманообразующие установки. Он взялся изготавливать сардельки, бульонные кубики, масло пахтать, варить сыры, с молочницей тётей Шурой организовал молочное предприятие, они творог выпускали, ряженку, топлёное молоко, сметану, всё жирное - ложка стоит!
Семью Глазыриных фриц подвиг на производство грудинки, сала , окороков. Страхагент Абрам Шофман занялся домашним консервированием.
Лук стал давать хорошее перо, в садах цвели орхидеи, азалии, розмарины. Это фриц открыл нам тайну буйного цветения.
Фриц в Уваровке был окружён великим почётом - все любили его, и он всех трепал по голове, приободрял, улыбался, точно хотел оставить по себе самые лучшие воспоминания. Ведь из города Аусбурга в ответ на письмо Фрица пришла бумага. Нашлась его мать-старушка. она жива, ей девяносто лет, и она ждёт не дождётся, когда увидлит сына.
...Все провожали его. Жители Уваровки теснились у калиток, запрудили улицы, влезали на яблони, ждали, когда он выйдет - их любимый Фридрих, который отъезжал к своей маме в далёкую мифическую страну - Германию.
И он появился - рубашка в васильках, маках, незабудках, бледный немного, с яблоками в авоське, в белой шапочке, похожий на ангела.Григорий Голощапов помогал ему нести чемодан.
...- Друг милый, Фрицушка, прощай!
- Зер гут, - кивал Фриц и улыбался.
- Прощай, Фриц! - кричала ему мама под грохот колёс. - Надо жить письмами, а, встречаясь, только танцевать!
...Только к Рождеству пришла открытка из Аузбурга. Фриц нам писал, что всё хорошо, мама здорова и шлёт привет. Ещё там было приглашение на лето в Германию.
Вот и всё. Остаётся только добавить, что он дожил до глубокой старости и умер богачом."
МАРИНА МОСКВИНА.
Другие статьи в литературном дневнике:
