***

Как-то на днях мы с одним поэтом решили распить бутылку водки. У поэта в тот день был творческий вечер, а у меня — день, свободный во всех отношениях. И чтобы ничто не могло омрачить моего сознания перед этим ответственным мероприятием, я решил подойти в аккурат по завершению поэтиного выступления. Придя в издательство Н., я заглянул в конференц-зал. Поэт явно просрачивал. Он махал руками, что-то кричал, и после каждого куплета эффектно щелкал языком, так, что из-за двери это можно было принять за звук откупориваемой бутылки. Я начал ему отчаянно жестикулировать, чтобы он завязывал с чтением и был готов к походу. Наконец, он закончил, и под нестройные аплодисменты направился к выходу. Я подхватил поэта, и через минуту мы были в гастрономе. Взяв по плавленому сырку и купив дешевой водки, мы устремились к скверу супротив магазина. Я было уже ослобонил горлышко бутылки от самопальной пробки, как поэт вдруг заартачился. Упрекнув меня в выборе места, он, однако, не предлагал ничего другого.
— Давай залудим бутылочку в параднике, — наивно предложил я.
Но поэт только недовольно мычал, и бормотал нечто несвязное про «ментовку» и «обезьянник». Тогда мне пришла в голову совершенно гениальная идея: в двух кварталах отсюда находился общественный туалет, в просторечье обозначаемый как ресторан «ПУК-ПУК». Этот вариант поэт воспринял радостно, всецело одобряя мой выбор. Конечно, в первую очередь поэта привлекла не столь теплая атмосфера заведения, сколь его дешевизна — плата за вход в ресторан составляла всего 12 рублей.
В фойе ресторана нас неприятно поразила небрежность официантов, очевидно проливших здесь бутылку шампанского, поскольку по всему полу белела пена, слегка присыпанная хлоркой. Несмотря на то, что отдельные кабинеты были свободны, мы решили не обособляться от остальных посетителей и устроились рядом с каскадом белых симпатичных фонтанчиков. Другим посетителям ресторана это место, по-видимому, тоже нравилось — постоянный поток отдыхающих не иссякал.
Я на глазок поделил бутылку и решил пить первым. Сделав несколько мощных глотков и ополовинив бутылку, я передал ее поэту, предварительно измерив оставшийся столбик жидкости. Поэту идея пить из горлышка пришлась не по душе. Надо сказать, что заведение не отличалось высоким сервисом. В отдельных кабинетах для посетителей не было предусмотрено никакой сервировки — вместо ножей и вилок здесь зачем-то находился вантуз, щетки и множество всяческого тряпья. Надо, однако ж, заметить обилие салфеток, правда, неразрезанных, в рулоне, но это всегда можно отнести на рачительность местной администрации.
У барной стойки, сильно напоминающей подоконник, вообще не было никаких приборов, если не считать неубранных бумажных стаканчиков и фольги от шоколада с недоеденным, потерявшим форму объедком, источавшим отчего-то неприятный запах. Видя, что никто не спешит нас обслуживать, я устремился к администратору, который сидел в стеклянной будке у входа и оказался пожилой женщиной неопрятного вида.
Вопреки моим ожиданиям, администратор без проволочек всего за 5 рублей выдала мне почти чистый стакан и даже тарелку из одноразового сервиза, куда я немедля положил свой плавленый сырок.
Поэт меня явно заждался. Сильно нервничая, он безуспешно пытался поддеть кусочек шоколада на грязную деревянную лопатку, которыми изобиловало заведение. Увидев стакан, поэт налил себе немного водки и долго к ней принюхивался. Процесс явно затягивался. Очистив и покрошив сырок, поэт все-таки немного выпил. В самом углу ресторана очевидно располагалась сцена, хотя мне показалось странным то обстоятельство, что вход на сцену предваряла дверь, которая в данный момент была сорвана и стояла рядом. На двери почему-то было написано: «Техническая кабина. Не занимать!» Да и сцена, несмотря на все новомодные навороты, представляла странную конструкцию. Начнем с того, что рассчитана она была только на присутствие на ней одного человека, о чем можно было с уверенностью говорить, поскольку на ней имелась белая разметка в форме ступней, дабы зафиксировать на ней положение оратора. А посередине разметки была ловко спрятана суфлерская будка, замаскированная под небольшое отверстие в сцене. Я подивился тому, почему это не было сделано в издательстве Н., тогда бы любой выступающий смог рассчитывать на своевременную подсказку и точно знал бы свое место, о чем ему всегда ненавязчиво напоминала сделанная разметка.
Да, давненько я вот так, запросто, вместе с приятелем не сиживал в хорошем ресторане. Сегодняшний вечер мне напомнил былые времена. Литературное кафе в начале Невского. Интеллигентное покашливание и покрякивание, тихий шелест бумаги… И вдруг мне захотелось стихов, звонких рифм, пылкой вдохновенной речи. На мое предложение поэту взойти на пустующую сцену и что-нибудь почитать, поэт против обыкновения, ответил как-то неохотно. Что явилось тому причиной, неизвестно, возможно, название ресторана дало о себе знать — поэта начало пучить. Тем не менее, он взобрался на сцену, разместил ноги на белеющих ступнеобразных выступах и начал со своего любимого:

Жил на свете старикан,
Старикан от детства…

Как порой волнует, глубоко западает в сердце поэтическое слово! Все посетители ресторана зашевелились, начали выглядывать из своих кабин, обмениваться приветственными возгласами. Кто-то одобрительно крякнул, кто-то как-то странно свистнул, шумно выдохнул, и тут же что-то заклокотало, забулькало! Успех был полный. Такого теплого приема у поэта не было нигде. Я был горд и счастлив, что имею честь быть знакомым с таким замечательным человеком. Поэт тоже, по-видимому, был тронут вниманием. Но я заметил и оттенок неудовольствия на его лице.
— Почему в твоем заведении одно мужичье, как в солдатской бане! — поэт явно не шутил.
Сам не понимаю, отчего среди толпящихся поклонников единственной женщиной являлась администраторша. Но тем проще оказался выбор, и поэт стоически смирился с неизбежным.
Однако любовная линия в нашем путешествии не получила должного развития. И все из-за неожиданных проблем с желудком. Сначала он просто мучился отрыжкой, затем внезапно «пустил голубка». Даму подобный флирт не смутил, но это было только начало. Участившиеся гудки слились в один непрекращающийся свист, причем такой силы, что в нем тонули все те прекрасные слова, на которые поэт был так расточителен.
В принципе мы и так неплохо посидели, поэтому я с чувством полного удовлетворения покидал ресторан. Да и поэту сделалось полегче, свист решительно ослаб — шпана больше не разбегалась в панике, принимая его за милицейский.
Еще раз повторюсь банальной истиной: хорошо то, что хорошо кончается!

Другие статьи в литературном дневнике:

• 16.01.2009. ***
• 11.01.2009. ***
• 09.01.2009. ***
• 06.01.2009. ***
• 01.01.2009. ***