Где-то я прочитал, что основная беда современного общества – это одиночество. И это не то, что происходит где-то там далеко, в телевизоре, а здесь и сейчас, совсем рядом, стоит лишь выйти за дверь. Скажу: я абсолютно от одиночества не страдаю, но вот о других такого сказать не могу, ибо частенько приходится слышать приблизительно такое: «Гад ты, Витька, зашёл бы ты к Коле-Толе..., навестил, поговорил с ним, а то сидит он в одиночестве, смотрит в окно, всё тебя дожидается». «Во как! Так сам бы и зашёл, если так убиваешься о Коле-Толином душевном здоровье, поговори с несчастным, авось и оставит мысль о моём визите к нему!» «Чёрствая ты душа, Меркушев, он именно с тобою поговорить желает». Во, чёрт!! К-к-кого-т-т-такого хрена им всем от меня надо! Водочку я не уважаю, а сидеть с ними без водочки занятие совершенно невозможное. Хорошо ещё то, что придумать мне отговорку – это раз плюнуть, и дурачить я могу таким образом кого угодно вплоть до пенсии. Надо полагать, что это у меня наследственное: не желать ни с кем видеться – качество, доставшееся мне по отцовской линии, а врать всем и вся налево и направо – по материнской. Необъяснимо только общее желание окружающих меня каким-нибудь образом заполучить к себе на время. Хотя нет, иногда объяснить это всё-таки можно. Вот вчера звонит мне Вадик и говорит: «Витька, у меня к тебе вопрос на десять тысяч!» «Да? а меньше никак?» «Слышь, очень надо, горит». «Если горит, так требуется гораздо более скромная сумма – 68 рублей, например, если «косорыловкой» не побрезгаешь». «Не-е, дай хотя бы пару-тройку тысяч, а?» Или вот неделю назад встретил я в магазине Димона, широко известного в узких кругах гомика и педераста. Он уже расплачивался за покупки, когда я его приметил, и выйти из очереди и скрыться не представлялось никакой возможности: я вкатил свою тележку в узкий кассовый проход, и мне было уже никак не сдать назад без недовольства покупателей, пристроившихся ко мне в хвост. «А это ты, Витюля! – сказал мне гомик-педераст. – Это очень хорошо, что я тебя тут встретил!» Кишка, думаю, у тебя тонка меня заговорить, в том числе и прямая, а я вот так тебя сейчас лапшой накормлю, что с тобою точно заворот случится! Или недавно, смотрю, идёт навстречу Петя Савин. «Здорово», – говорю, а он заместо приветствия выдаёт мне скороговоркой: «Ты ведь у нас скрипты писать умеешь?» «Ну, умею и что?» «Отлично! Полагаю, что ты мне не откажешь!!»
Я уже не говорю о своей популярности у тех приятелей, которые, увидев меня, сразу заводят песни про чудесные моющие средства и исцеляющие пищевые добавки. Эти друзья, по доверчивости попавшие в хваткие руки сетевиков и давно потерявшие все свои таланты и превратившиеся в зомби, готовы шагать со мной в ногу целый квартал, а то и два, пока у них не закончится плёнка или не сядет батарейка.
А тут ещё случилась совсем некрасивая история. Прихожу я домой, а у нас на этаже включено аварийное проветривание помещения от системы пожарной вентиляции. И запах исключительно противный, но пахнет не горелым. Смотрю – а впереди стоит соседка Нона Алексеевна – руки в боки. Что я такого натворил? Свет гашу, плиту выключаю. «Чо эт-т-т к тебе бомжи ходить повадились?» «Бог с Вами, какие бомжи?» «А вот третий раз уже к тебе этот вонючий приходит и под дверью тебя ждёт!» И тут я понял, какая меня миновала неприятность: ко мне, наверное, приходил Слава и ушёл, меня не дождавшись. Честно говоря, тут я сам дурак. Расположил к себе вежливым отношением бывшего коллегу, вот он и болтается в надежде со мною поговорить. Не моется, зубы не чистит, одежду не стирает, нижнее бельё не меняет – всё озабочен проблемой со мною пообщаться. Помнится, в прошлый раз он сидел у меня на кухне, так я потом целую неделю не мог ничего там готовить – запах никак не хотел выветриваться, а табуретку, на которой он сидел, пришлось выбросить, поскольку она так основательно провоняла дрянью, что ни спирт, ни ацетон не освобождал её от едкого и прострельного шмона. Да-да, от бывших коллег стараюсь держаться подальше, но не всегда это получается.
Никак не могу освободиться от Игоря Гошкина, неожиданно записавшего дурные стихи. Хотя всем ясно, что «Го» это совсем не «Пу», поэтому и стишата у него выходят вследствие фамилии исключительно «го…ённые». «Работает» Гошкин обычно в ванной или в туалете, там его не досаждают домашние своими вечными приставаниями, дабы он немедленно прекратил безобразие и занялся чем-нибудь полезным. Гошкин обижается на них и всегда ставит в пример меня, как любителя поэтического слова, который без ругани и оскорблений внимает непризнанному стихотворцу. Он не знает, что у меня существует лимит в четыре куплета, которые я могу легко переносить без последствий для своего здоровья, это, так сказать, для меня безвредная доза поэзии. Не уверен, что мой организм справится с пятью куплетами, но пять Гошкин никогда и не сочиняет, обычно ограничиваясь тремя, за что ему отдельное слушательское спасибо.
А ещё за мною постоянно охотятся соседи-пенсионеры. Чтобы поговорить о том о сём, о «гаде-председателе» кооператива, о болезнях, показать мне свои новые приобретения, обычно порошки и пилюли, которые им впарили различные разводилы. Их я боюсь больше всего, потому что многие из них плохо слышат, и моё красноречие здесь попросту не действует. И говорят они много и долго и удрать получается не всегда. Дверь свою я никогда не открываю, поскольку и так в неё стучат и звонят постоянно и донимают меня сигналами снизу по переговорному устройству. Отдельно скажу про телефон: он звонит без перестачи, иногда я беру трубку, чтобы дать немного времени отдохнуть ушам от однообразного дребезжания и переключить свои мысли на что-нибудь другое. А мобильник у меня может работать только пять часов без подзарядки, трезвоня без передышки его аккумулятор быстро садится, заставляя меня повсюду таскать за собой зарядное устройство. К перечисленным неудобствам добавляется невозможность пользоваться лифтом, поскольку у подъезда меня обязательно кто-нибудь дожидается в надежде пообщаться, посему в моём распоряжении исключительно чёрная лестница. Собственно, это и неплохо – я вместо физкультуры ежедневно сбегаю по ступенькам с десятого этажа, а там меня поджидать никому не придёт в голову, ибо с выходом с чёрной лестницы соседствует мусоросборник, где неизменно стоит едкий неприятный запах, и повсюду шныряют крысы.
А вот что действительно плохо – так это то, что мне всё-таки пришлось уйти из журнала. И всё из-за того, что как только я появлялся в редакции, так там начиналась нерабочая обстановка: сотрудники выстраивались в очередь дабы немного со мною пообщаться, а когда я заходил по делам в типографию, то рабочие вырубали все печатные станки, чтобы они своим шумом не мешали говорить со мной на всякие интересующие их темы. Производительность труда падала, и крайним почему-то всегда выбирали именно меня. Конечно, это были происки начальства, которое любило вызывать меня на ковёр, и всё затем, чтобы лишний раз увидеть меня и поговорить. В конце концов, сотрудникам было запрещено разговаривать со мной в рабочее время и мне приходилось ровно в шесть, когда заканчивалась работа, брать низкий старт и бежать стометровку на пределе своих возможностей дабы никто из работников журнала не смог за мною не увязаться. Сотрудники сотрудниками, но посетителям ведь не запретишь со мною разговаривать, и они, упрямо толпясь подле меня, шумно осаждали моё рабочее место, наперебойки перекрикивали друг друга и периодически устраивали потасовки за право расположиться поближе ко мне. Начальство вконец приревновало ко мне всех и вся, и меня попросили из редакции. Теперь я готовлю материалы дома и пересылаю их по почте, ежедневно меняя почтовые адреса, ибо за день, желающие со мною пообщаться, узнают мой новый е-мейл и забивают его под завязочку, перегружая сервер почтовой службы. Один мой приятель, музыкант, пообещал предоставить мне своего бывшего импресарио, чтобы тот избавил меня от всех моих неудобств, связанных с переизбытком общения, сделав доступ ко мне платной услугой. Судя по всему этот бизнес может быть нам обоим весьма выгоден и не нужно будет больше корпеть над всякой чепухой, всецело занявшись архиважным делом – посильно решать основную проблему современного общества, с выгодой для себя и с пользой для окружающих.
