Вчера я стоял на 9-ой линии, меня привлёк интересный вид на храм из-за чёрной стены, поросшей мхом и плесенью, с выкрошившимися кирпичами и окнами, заделанными ржавой жестью. Храм вырастал оттуда, как диковинный жёлтый цветок с золотым бутоном, весь в бледной высохшей листве ноября. Мимо текли прохожие, либо дававшие мне совет, один глупее другого, либо возмущавшиеся живописной чёрной стеной, занавесившей полхрама. Дефилировали шумные компании подростков, поминутно выкрикивавших «Зенит – чемпион» или скандирующих мантру: «Бело-сине-голубые, бело-сине-голубые!» Дети нередко останавливались возле меня, тыча пальчиками в палитру и пробуя краску на зуб. Шпана притормаживала свой фланирующий ход, сплёвывая мне под ноги подсолнечную шелуху. Впрочем, всё как обычно. Но тут неожиданно ко мне приблизился совершенно крохотный ребёнок, ведомый (ведущий?) за руку пожилой женщиной. Они остановились поодаль, но так, чтобы видеть мой холст и наблюдать за процессом. Женщина, как водится, понесла всякую ахинею, касабельную живописи, но вот ребёнок заговорил так, что у меня по спине побежали внезапные проворные муравьи.
– Интересное решение, – пропищал младенец, – особенно хорошо то, что композиция построена на таких противопоставлениях масс, и один фрагмент работы усиливает звучание другого!
Я осторожно покосился на ясельновозрастного Конфуция, но младенец заметил моё движение и обратился уже непосредственно ко мне.
– Прекрасная у Вас живопись, уважаемый, извините, не знаю, как Вас называть, разве что передний дом следовало бы укоротить вплоть до светящегося окна, так Вы легко преодолеете избыточную статичность и освободитесь от невыразительной формы эркера, которую, к тому же, будет ещё совсем непросто воплотить, – пропел ребенок и залился всем своим крохотным тельцем нехорошим смехом. Меня охватил панический ужас, особенно, когда я перевёл свой взгляд с умных и проницательных глаз младенца на бессмысленные, поминутно моргающие глазки его сопровождающей.
– Ничего, ничего, – успокаивал меня младенец, – проверьте пропорции дальнего строения и не давайте так активно железные ворота, это как-то совсем выпадает из образной ткани работы!
Я был близок к обмороку, но как-то устоял на ногах, хотя чувствовал, что надолго меня всё-таки не хватит. Ребёнок, вероятно, это тоже почувствовал и быстро распрощался со мной.
Пройдя метров десять, он обернулся и одарил меня такой жутковатой улыбкой посвящённого, которую мне хотелось забыть как можно поскорей. И я, хоть и не воцерковлённый православный христианин, но от души трижды истово перекрестился на блестящий куполок храма, который уже проступил у меня на полотне золотым крестом на пасмурном небе.
