Вечерний альбом. Цветаева. М. 18 лет.

Елена Бехтерева: литературный дневник

«Вечерний альбом» — первый сборник стихов Марины Цветаевой. Был издан в 1910 году за счёт автора, имеет форму поэтического дневника, и посвящён памяти Марии Башкирцевой.
Цветаевой в то время было 18 лет, в книгу вошли стихи, написанные ей в пятнадцати, шестнадцати и семнадцатилетнем возрасте. До этого стихи Марины Когда альбом вышел из печати, Цветаевой исполнилось 18 лет. В сборник вошло 111 стихов, что необычно много. Это показывает, что семнадцатилетняя Цветаева не столько отбирала свои лучшие стихотворения для дебютного сборника, сколько стремилась к достаточно полному представлению своих поэтических опытов.
Книга сразу была замечена в русском поэтическом мире. Её выход был отмечен рецензиями таких деятелей литературы, как Валерий Брюсов, Николай Гумилёв и Мариэтта Шагинян. Они отметили литературное мастерство и искренность поэзии Марины Цветаевой, как и то, что она не следовала проторенными путями русского символизма, пришедшему у тому времени к своему кризису, следствием которого была оторванность поэзии от жизни.
Вместе с тем, большинство критиков отмечали неровность сборника, и Брюсов, и Шагинян писали о том, что без некоторых стихов сборник мог бы и обойтись.
Исключением стал Максимилиан Волошин, который увидел и принял авторский замысел «Вечернего альбома» в целом. Вот что он написавший о дебютной книге Цветаевой[
Её надо читать подряд, как дневник, и тогда каждая строчка будет понятна и уместна. Она вся на грани последних дней детства и первой юности…
Благодаря выходу этого сборника Цветаева знакомится с Волошиным, и это знакомство во многом определяет её дальнейшую жизнь.


***СЕРЕЖЕ.
Ты не мог смирить тоску свою,
Победив наш смех, что ранит, жаля.
Догорев, как свечи у рояля,
Всех светлей проснулся ты в раю.


И сказал Христос, отец любви:
«По тебе внизу тоскует мама,
В ней душа грустней пустого храма,
Грустен мир. К себе ее зови».


С той поры, когда желтеет лес,
Вверх она, сквозь листьев позолоту,
Все глядит, как будто ищет что-то
В синеве темнеющих небес.


14


И когда осенние цветы
Льнут к земле, как детский взгляд без смеха,
С ярких губ срывается, как эхо,
Тихий стон: «Мой мальчик, это ты!»


О, зови, зови сильней ее!
О земле, где всe — одна тревога
И о том, как дивно быть у Бога,
Все скажи, — ведь дети знают все!


Понял ты, что жизнь иль смех иль бред,
Ты ушел, сомнений не тревожа…
Ты ушел… Ты мудрый был, Сережа!
В мире грусть. У Бога грусти нет!
В Люксембургском саду


***ДЕТСТВО.
XI.
***В ЛЮКСЕМБУРГСКОМ САДУ.
Склоняются низко цветущие ветки,
Фонтана в бассейне лепечут струи,
В тенистых аллеях все детки, все детки…
О детки в траве, почему не мои?
Как будто на каждой головке коронка
От взоров, детей стерегущих, любя.
И матери каждой, что гладит ребенка,
Мне хочется крикнуть: «Весь мир у тебя!»
Как бабочки девочек платьица пестры,
Здесь ссора, там хохот, там сборы домой…
И шепчутся мамы, как нежные сестры:
— «Подумайте, сын мой»… — «Да что вы! А мой»…
25
Я женщин люблю, что в бою не робели,
Умевших и шпагу держать, и копье, —
Но знаю, что только в плену колыбели
Обычное — женское — счастье мое!


***Маме
В старом вальсе штраусовском впервые
Мы услышали твой тихий зов,
С той поры нам чужды все живые
И отраден беглый бой часов.


Мы, как ты, приветствуем закаты,
Упиваясь близостью конца.
Все, чем в лучший вечер мы богаты,
Нам тобою вложено в сердца.


К детским снам клонясь неутомимо,
(Без тебя лишь месяц в них глядел!)
Ты вела своих малюток мимо
Горькой жизни помыслов и дел.


С ранних лет нам близок, кто печален,
Скучен смех и чужд домашний кров…
Наш корабль не в добрый миг отчален
И плывет по воле всех ветров!


Все бледней лазурный остров — детство,
Мы одни на палубе стоим.
Видно грусть оставила в наследство
Ты, о мама, девочкам своим!
1907 — 1910


***Мама на лугу
Вы бродили с мамой на лугу
И тебе она шепнула: «Милый!
Кончен день, и жить во мне нет силы.
Мальчик, знай, что даже из могилы
Я тебя, как прежде, берегу!»


Ты тихонько опустил глаза,
Колокольчики в руке сжимая.
Все цвело и пело в вечер мая…
Ты не поднял глазок, понимая,
Что смутит ее твоя слеза.


Чуть вдали завиделись балкон,
Старый сад и окна белой дачи,
Зашептала мама в горьком плаче:
«Мой дружок! Ведь мне нельзя иначе, —
До конца лишь сердце нам закон!»


Не грусти! Ей смерть была легка:
Смерть для женщин лучшая находка!
Здесь дремать мешала ей решетка,
А теперь она уснула кротко
Там, в саду, где Бог и облака.


***Следующей
Святая ль ты, иль нет тебя грешнее,
Вступаешь в жизнь, иль путь твой позади, —
О, лишь люби, люби его нежнее!
Как мальчика баюкай на груди,
Не забывай, что ласки сон нужнее,
И вдруг от сна объятьем не буди.


Будь вечно с ним: пусть верности научат
Тебя печаль его и нежный взор.
Будь вечно с ним: его сомненья мучат,
Коснись его движением сестер.
Но, если сны безгрешностью наскучат,
Сумей зажечь чудовищный костер!


Ни с кем кивком не обменяйся смело,
В себе тоску о прошлом усыпи.
Будь той ему, кем быть я не посмела:
Его мечты боязнью не сгуби!
Будь той ему, кем быть я не сумела:
Люби без мер и до конца люби!


Правда


***НА ЗЕМЛЕ
— «Забилась в угол, глядишь упрямо…
Скажи, согласна? Мы ждем давно».
— «Ах, я не знаю. Оставьте, мама!
Оставьте, мама. Мне все равно!»


В ЗЕМЛЕ


— «Не тяжки ль вздохи усталой груди?
В могиле тесной всегда ль темно?»
— «Ах, я не знаю. Оставьте, люди!
Оставьте, люди! Мне все равно!»


НАД ЗЕМЛЕЙ


— «Добро любила ль, всем сердцем, страстно?
Зло — возмущало ль тебя оно?»
— «О Боже правый, со всем согласна!
Я так устала. Мне все равно!»


***Молитва
Христос и Бог! Я жажду чуда
Теперь, сейчас, в начале дня!
О, дай мне умереть, покуда
Вся жизнь как книга для меня.


Ты мудрый, Ты не скажешь строго:
— «Терпи, еще не кончен срок».
Ты сам мне подал — слишком много!
Я жажду сразу — всех дорог!


Всего хочу: с душой цыгана
Идти под песни на разбой,
За всех страдать под звук органа
и амазонкой мчаться в бой;


Гадать по звездам в черной башне,
Вести детей вперед, сквозь тень…
Чтоб был легендой — день вчерашний,
Чтоб был безумьем — каждый день!


Люблю и крест, и шелк, и каски,
Моя душа мгновений след…
Ты дал мне детство — лучше сказки
И дай мне смерть — в семнадцать лет!


***Еще молитва
И опять пред Тобой я склоняю колени,
В отдаленье завидев Твой звездный венец.
Дай понять мне, Христос, что не всё только тени
Дай не тень мне обнять, наконец!


Я измучена этими длинными днями
Без заботы, без цели, всегда в полумгле…
Можно тени любить, но живут ли тенями
Восемнадцати лет на земле?


И поют ведь, и пишут, что счастье вначале!
Расцвести всей душой бы ликующей, всей!
Но не правда ль: ведь счастия нет, вне печали?
Кроме мертвых, ведь нету друзей?


Ведь от века зажженные верой иною
Укрывались от мира в безлюдье пустынь?
Нет, не надо улыбок, добытых ценою
Осквернения высших святынь.


Мне не надо блаженства ценой унижений.
Мне не надо любви! Я грущу — не о ней.
Дай мне душу, Спаситель, отдать — только тени
В тихом царстве любимых теней.


Москва, осень, 1910



Другие статьи в литературном дневнике: