"Мы каждою строкой ему должны...»
Так писал о нем с благодарностью и восторгом поэт-песенник Пьер Дюпон.
Поэт, имя которого многие слышали, но, предполагаю, не все читали, как и не все знают историю его жизни.
В Париже первой половины 19 века не было того, кто не слышал бы о нем, не распевал бы песен, "посаженных" им на известные мотивы песенок "Нового моста".
Выглядывая из окна мансарды, он с ужасом наблюдал, как входят русские войска в Париж, как веселятся вечером казаки, поют песни на незнакомом ему языке, жгут костры на Монмартре.
Упоминая эти дни в написанной позднее биографии, он без обиняков назвал русских воинов пренебрежительно: "варвары", отметив при этом: "Почти все офицеры этой многочисленной армии говорили на языке побежденных и, казалось, даже не знали другого языка, прибегая к родной речи только затем, чтобы остановить редкие проявления грубости некоторых из своих солдат."
После смерти патриоте-песеннике все реже вспоминали на Родине, но - вот как повернулось! - именно в пореформенной России восприняли его песни, как близкие по духу. Именно "варвары", зная апрекрасно его родной язык, переводили его песни - стихи на русский.
Мог ли он такое предположить? Мог ли представить, отойдя от дел задолго до смерти, что мы, живущие в двадцать первом веке, будем знать его имя и, хотя бы несколько, его стихов?
Мог ли предположить, что одна из его последних песен соединит вокруг себя так много известных ныне имен?
Россия и Франция. Самым неожиданным образом переплетаются и повторяются события. Пересечения удивляют и увлекают - дальше погрузиться в историю!
Из его писем и автобиографии:
• «В наше время поэт — только апостол, подвергающийся, как некогда апостолы Христа, всяческим оскорблениям и нередко обреченный даже на мученичество.
Вот почему в наше время нужно, чтобы талант опирался на характер: в противном случае он скоро зачахнет.
Главное же, сударь, работайте самостоятельно. Не сближайтесь ни с теми, что выше, ни с теми, что ниже вас. Уважайте свою самобытность.»
• «… я был только сочинителем песен; но зато, по крайней мере, я смог служить примером полезной независимости, ибо приносить пользу было всегда моей целью и в искусстве и в жизни».
• «… я питаю отвращение к несправедливости
и бесчеловечности»
• «Мне шел только десятый год, но я уже глубоко чувствовал это всеобщее отчуждение. Что же будет со мною? При таких обстоятельствах рассудок быстро созревает у тех, кого природа хоть немного наделила им».
• «Да простят мне читатели, что я так много пишу о моей любви к родине, любви, которая была величайшей, я сказал бы даже — единственной страстью всей моей жизни».
• «Быть может, я никогда и не знавал вполне того, что наши прежние и новые романисты называют любовью: я никогда не смотрел на женщину ни как на жену, ни как на любовницу,— а это часто делает ее или рабою, или тираном, — но видел в женщине только подругу, дарованную нам богом.
Почтительная нежность, которую внушали мне женщины в моей молодости, никогда не переставала быть для меня источником сладчайших утех.
Я благодарен женщинам, потому что им обязана своим существованием моя поэзия».
• «Какое наслаждение иметь друзей!»
• «Всегда в жизни я писал только о тех предметах, которые сами собой приходили мне на ум, а подражание было не в моем характере».
• «…я не склонял моей головы ни под каким ярмом, что не мешало мне, однако, питать искреннюю благодарность к тем, кого я избрал себе в наставники».
• «Я вовсе не из тех, кто полагает, что в наши времена поэт—это жрец. Я далек от этого анахронизма. Но, чтобы не быть каким-то предметом роскоши в современном мире, поэт должен стремиться к такому моральному единству во взглядах, которым он служит и которые он проповедует, чтобы не могла быть заподозрена искренность его убеждений».
• «Меня часто упрекали в гордости, потому что я не раз отказывался от предложений многих богатых людей. Это ошибка.
Я готов был принимать помощь, но только из рук друзей. Как только мне предлагали какую-нибудь политическую роль, я отказывался, невзирая на настояния достойных лиц и даже если я не мог сомневаться в их расположении. Но эти могущественные друзья занимали в то время слишком важные места в оппозиции, и моя независимость поэта-песенника легко могла бы быть заподозрена, если б я стал им чем-нибудь обязанным.
Я никогда не отталкивал из гордости руку, протянутую в несчастье мне другом: это сделало бы меня недостойным самому помогать моим несчастным друзьям».
• «Благодарение небу, моя бережливость позволила мне в дни благополучия делать многим одолжения, и, думаю, у тех, кто принимал мои услуги, никогда не было причины краснеть; а помогая другим, я испытывал никак не меньше удовольствия, чем те, которые были мне обязаны.
Впрочем, я не единственный из писателей того времени отстаивал свою независимость бескорыстным поведением. Очень многие поступали так, вопреки распространявшейся о них клевете».
• «Глупость, злоба - это сестры.»
• «Я не желал другого счастья, — и это совершенная правда, — как сделать счастливыми других, по крайней мере, тех, кто окружал меня.»
• «Говорят, ничто не светит так ярко, как пламя рукописей, мужественно брошенных в огонь. Если это так, то я должен бы обладать большой ясностью зрения. Я знавал поэтов, которые сберегали все свои стихи до последнего. Я же не сохранил и четверти своих, а теперь вижу, что и то уцелело слишком много».
• «Но сознаюсь, что мои принципы совсем не согласовались с правилами высшего общества, которое стало приглашать меня в свои салоны.
Я мог противопоставить лицемерию некоторых его законов мой зрелый возраст, устоявшиеся идеи и характер, уже закаленный несчастьями.
Это и служило мне защитою от опасностей, какие молодой талант может встретить в высшем кругу, где часто разбиваются его силы и где он теряет свою самобытность. Сколько благородных помыслов и великих планов преждевременно погибло от воздуха, которым дышат там, где царствуют роскошь и мода!»
• «История слишком уж пренебрегает мелкими подробностями; мне думается, что сохранить их, как бы ни казались они незначительными, значит оказать ей услугу. Она может найти в них отражение народных мыслей, которыми, кажется, вовсе не дорожит. Какое это скверное обыкновение: изображая эпоху, взять несколько фигур и привести их в порядок или загримировать по своему произволу, подняв на пьедестал своего литературного стиля».
• «Так будем же стремиться к тому, чтобы любовь к родине всегда была нашей первой добродетелью, и я особенно настаиваю на этом, обращаясь к нашим писателям, которые лучше, чем другие, могут проповедовать эту добродетель.
Мне нет надобности напоминать, что мой всегдашний патриотизм никогда не мешал мне требовать и уважения к правам человечества и почетного сохранения мира, который лучше, чем завоевательная политика, может обеспечить развитие принципов нашей революции.»
• «Богатство уже в том, когда у тебя мало потребностей и много друзей: я очень хорошо знаю это по личному опыту».
• «… ведь для того, кто, оплакивая человека, близкого его сердцу, забывает о соображениях политических, — величайшее мучение вид шумных похорон, натянутое красноречие, глаза, устремленные без слез на останки твоего друга, с которым следовало бы расстаться, глубоко сосредоточившись в себе».
• «Язык, язык! Это душа народов. В нем читаются их судьбы».
• «Если человек, без сомнения остроумный, но с недобрым сердцем, сказал: “Будем вести себя с друзьями так, словно они должны однажды сделаться нашими врагами”, то человек добросердечный изменил это ужасное правило: “Будем вести себя с врагами так, словно они должны сделаться однажды нашими друзьями”, и это я любил повторять себе».
• «… известность — это тоже зависимость, притом зависимость иногда очень тяжелая, — чему, вероятно, не поверят молодые люди. Хорошо еще, если эта известность всегда вызывалась славой!»
***
Он родился в Париже, на тихой улочке ул. Монторгёйль, во времена, когда престол занимал Людовике ХVI. Умер при Наполеоне III.
По убеждениям, с пятнадчати лет, - приверженец республики.
Париж был городом его рождения, молодости, активного участия поэта-песенника в общественно-политической жизни, город его друзей и врагов, город его мансард, где он ютился десятки лет, город, где была его последняя квартира в доме на улице Вандом, №5, - там успокоилось навечно сердце патриота.
Он прожил долгую и замечательную жизнь, был свидетелем трех революций и двух Республик, жил в годы Реставрации Бурбонов и в пору Империи Бонапарта.
Он знал славу и гонения, его песни распевал народ и его же судили за опубликованные «крамольные» песни, его хотели сделать "карманным" поэтом короли, император, их министры, вожди революций.
Он, чувствуя, что силы на исходе, удалился от дел в провинцию и провел годы в уединении. Затем снова вернулся в Париж. Здесь, до конца оставаясь патриотом Франции, написал одну их прекрасных песен - прощание:
«Час близок. Франция, прости, я умираю.
Возлюбленная мать, прости. Как звук святой,
Сберег до гроба я привет родному краю.
О! Мог ли так, как я, тебя любить другой?»
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
