Цинизм и подлость. Кто в стране отказался от правд

Игорь Гарин: литературный дневник

Советский человек мог быть искренне убежден в том, что массовых репрессий в 30-е годы не существовало. Что Катынь — дело рук вермахта, а не советских расстрельных команд. Что карательная психиатрия — это клевета Запада. Что компартия искренне строит государство всеобщего благоденствия, — пишет Павел Казарин для Крым.Реалии.


;В конце концов, что мы хотим от советского обывателя? Зажатого между работой и домом, между очередью на шведскую стенку и попыткой достать продуктовый дефицит? Информационный «железный занавес» был прочен — любая альтернативная картина мира пресекалась. Окружающая реальность была выстроена до его рождения, система пропаганды была отточена задолго до того, как он стал задаваться вопросами. У него попросту не было иной реальности чем та, в которой он жил. А как только герметичный купол стал давать трещины — Советский Союз начал расползаться по швам.


Но постсоветский человек, ностальгирующий по СССР, — это явление совершенно иного порядка.


Потому что в багаже у нового обывателя — девяностые годы. Те самые, когда открывались архивы. Когда появлялись интервью диссидентов. Когда стала доступна информация о масштабах репрессий. Когда никаких иллюзий по поводу советской системы подавления инакомыслия уже не осталось.


В конце концов, что мы хотим от советского обывателя?
Постсоветскому человеку даже не приходилось искать информацию о той системе, которая была выстроена в СССР. В девяностые эти данные стали мейнстримом — они звучали со всех экранов и со всех газетных полос. Они были главным содержанием избирательных кампаний и новой повестки дня.


;Советский человек мог оправдывать советский строй по незнанию. Но постсоветский сторонник Советского Союза делает это сознательно. Советский человек отвергал обвинения в адрес режима, потому что мог в них не верить. Постсоветский — выступает в роли адвоката дьявола.


Постсоветский обыватель уже не может сослаться на то, что чего-то не знает. Что ему не доступны данные о реальных масштабах. Напротив, он их знает, но прячется за лукавое «зато». «Зато космические корабли». «Зато все боялись». «Зато стабильность».


Все его «зато» — это лишь попытка оправдать персональным комфортом репрессии против других. Он убедил себя, что ему лично было уютно в старой реальности — и он без тени сомнения готов разменять ее на судьбы других. Место наивности занял цинизм. Незнание сменилось подлостью.


Постсоветский просоветский — это тот, кто сознательно отказался от правды. Тот, кто добровольно надел на себя шоры. Тот, кто готов выносить в одну часть уравнения персональный комфорт, а в другую — судьбы всех остальных.


И если это не подлость, то что такое подлость?


Павел Казарин



Другие статьи в литературном дневнике: