"Как обстоит дело с поэтическим сказыванием, точно так же соответственно (но не одинаково) и с мыслительным сказыванием философии. К примеру, в случае некой действительно философской лекции имеет подлинное значение не то, чт; непосредственно было сказано, но то, что в этом сказывании осталось в молчании. Поэтому люди вполне могут без всяких затруднений слушать и конспектировать философские лекции и при этом постоянно прослушивать – не в том случайном смысле, что отдельные слова и понятия схватываются неверно, – но в основополагающем смысле некого сущностного прослушивания, так что при этом никогда не замечают, о чем и к чему, собственно, шла речь.
В науках, напротив, обычно решающее значение имеет непосредственное схватывание сказанного. Разумеется, для того, чтобы в сказывании еще и укрыть в молчании существенное, нельзя болтать все что угодно вперемежку, но такое сказывание требует от философии строгости мышления и понятия в той степени, в которой науки ее никогда не достигают, да и не нуждаются в этом. Допустим к примеру, что где-то и когда-то может быть выработано предположительно философское положение: Решающее в философии и в науке (которая всего лишь прикладная философия) состоит в вопросе, в вопросительном стоянии. ‹Люди› возразят на это: Вопрос? Не совсем! Решающим все же является ответ. Это понимает любой обыватель, и поскольку он понимает это, постольку это справедливо, и целое затем называется ‹связанной с народным хозяйством наукой›. Если бы подобное опустошение всякого подлинного мышления не имело никаких последствий, все было бы в порядке. Ибо этому непониманию и его неизбежности может удивиться и даже возмутиться лишь тот, кто не понимает подлинного. Изумление и даже ужас здесь столь же неуместны, как если бы некто, увидев солидный крестьянский двор, пожелал возмутиться тем, что двор вдобавок имеет вполне внушительную навозную яму. Чем бы он был без навоза!"
