О пронзительно прекрасном
Опубликовано в журнале:
«Новый Мир» 1995, №8
Юз-Фу
Строки гусиного пера, найденного на чужбине
Послесловие Льва Лосева
версия для печати (7226)
« ‹ – › »
ЮЗ-ФУ
*
СТРОКИ ГУСИНОГО ПЕРА,
НАЙДЕННОГО
НА ЧУЖБИНЕ
*
1
Утро дня дарует успокоение
скромностью жизни
Наша провинция — тихая заводь.
Цапле лень за лягушкой нагнуться.
Но и до нас долетают посланья.
Пьяный Юз-Фу их порою находит
в ветхой корзине из ивовых прутьев.
2
Весенним днем по-стариковски
плетусь в монастырь
Два бамбуковых деревца.
Отдохну между ними,
вспоминая голенастых девчонок.
3
Строки насчет нашей большой
безнаказанности
Бог держит солнце в одной руке.
В другой Он держит луну.
Вот и руки Его до нас не доходят!
4
Два трехстишия о полувековой опале
Юз-Фу, одно из которых, как ему
кажется, тщательно зашифровано
Гоняю чаи одиноко.
Два лимона на белом столе...
Рядом — черный котенок...
Вдалеке от придворных интриг
вспоминаю фрейлину И
в час, когда нас застукала стража...
5
К моей обители приближается
судебный чиновник
У Юз-Фу — ни кола, ни двора.
Стол. В щели — два гусиных пера.
Печка. Лавочка... Что с него взять?
Чайник с ситечком, в горлышко
вдетым?
Сборщик податей мог бы
все это легко описать,
если б был
очень бедным поэтом.
6
Четыре мудрости, которые Юз-Фу
печально вспоминает при возвращении
из Пья-Ни
Лишняя пара яиц ни к чему однолюбу.
Слепой стороной не обходит говно.
Дереву нечего посоветовать лесорубу.
Самурай не обмочит в похлебке
рукав кимоно.
Кимоно: японское название китайского
халата.
7
В годы мои молодые наблюдаю за
домом свиданий из окон служебной
канцелярии
...Мандарин этот входит...
мнется, дурень, слегка на пороге...
Дама быстро снимает с него пальто...
Тухнет свет...
К потолку!..
поднимаются!..
белые!..
ноги!..
Вот — опять в Поднебесной
происходит что-то не то,
если я здесь торчу
и дрочу,
с заведенья напротив
взымая налоги...
Пальто: французское название
китайского халата.
8
В осеннем лесу вспоминаю былые
чаепития с фрейлиной И
Стол озерный застелен
скатеркою ломкой.
Воздух крепко заварен
опавшей листвой.
В белых чашках кувшинок
на блюдцах с каемкой
чай остыл твой и мой...
твой и мой...
9
Заеденный безденежьем, лежу в
ночлежке
Столько б юаней Юз-Фу,
сколько блох на бездомной собаке, —
он бы, ядрена вошь, тогда не чесался!
10
Размышляю о том, что есть Красота
Лучшее в мире стихотворенье
накорябала кончиком ветки ива
на чистой глади Янцзы.
Им стрекоза зачитывалась,
умершая этим летом...
Ее глаза мне казались
каплей чистой слезы.
11
В приближении дня рождения
фрейлины И
Если на дело взглянуть помудрей и
попроще,
то, в конце-то концов, что такое
по сравнению с роскошью рощи
императорские покои? —
Сущая дрянь!
Сердце, как яблочко соком,
осенней налито тоскою.
Видимо, вишней горящей нагрета
фляга. И влага вишневого цвета
сушит гортань.
Осень... любовь... Разве этого мало?
Фрейлина И, ты права:
свечи погасли, но стала
источником света листва.
12
В зимнюю пору жду посланье от
фрейлины И
Приближается снежная буря.
Зябнет птица
на голой ветке.
Согнут ветром бамбук.
Да поможет Господь
разносчику писем,
если он заблудится вдруг.
13
В первые заморозки полностью
разделяю мудрость осени
Всей туши мира не хватит
обрисовать его же пороки.
Употреблю-ка ее до последней капли
на дуновение ветра,
пригнувшего к зыби озерной
заиндевелые стебли осоки...
Куда-то унесшего перышко
с одинокой, озябшей цапли.
14
После бурной ночи с фрейлиной И
вновь постигаю гражданское
состояние
и соотношу с ним основные начала
Бытия
Пусть династию Сунь
сменяет династия Вынь —
лишь бы счастлив был Ян,
лишь бы кончила Инь...
15
Страдая от бессонницы, навожу
мосты между Востоком и Западом и
думаю
о Тамаре Григорьевой
Золотая Инь-Ту-И-Ци-Ян...
Эту рыбку о двух головах
я увижу во сне.
16
Мысль о великих странностях
простоты, пришедшая в голову на
сеновале
Всей твоей жизни не хватит, Юз-Фу,
чтобы в сене иголку найти.
А вот травинку в куче иголок
найдешь моментально!
17
В холодном нужнике императорского
дворца подумываю о совершеннейшем
образе домашнего уюта
Зимним утром, в сортире,
с шести до семи,
присев на дощечку,
— уже согретую фрейлиной И —
газетенку читать,
презирая правительственную печать,
и узнать,
что накрылась ДИНАСТИЯ!!!...
Это кайф.
Но не стоит мечтать
о гармонии личного
и гражданского счастия.
18
В снежную пору обращаюсь к белому
гусю, отставшему от стаи
Снегопад. Сотня псов
подвывает за дверью.
В печке тяга пропала.
Закисло вино.
Развалилась, как глиняный чайник,
Империя.
Императорский двор и министры —
говно...
Бедный гусь!
Белый гусь!
Не теряй столько перьев!
Я нашел возле дома одно.
Вот — скрипит,
как снежок
на дороге,
оно.
19
В работах по дому стараюсь забыть о
стихийном бедствии
Цветов насажал в фанзе и снаружи.
Огурцов засолил.
Воду вожу с водопада.
Сделай, Господи, так, чтобы не было
хуже,
а лучшего, видимо, нам и не надо...
Вместо кофты сгоревшей
фрейлина И
зимой мне свяжет другую.
20
Попытка выразить необыкновенное
чувство, впервые испытанное мною
на скотном дворе
Что есть счастье, Юз-Фу?
Жизнь — в поле зрения отдыхающей
лошади
или утки, клюв уткнувшей
в пух оперения...
Даже если исчезнуть навек
из поля их зрения...
21
На морском берегу чую приближение
старости
Устриц на отмели насобирал.
Только вот створки никак не открою.
Очень руки дрожат у Юз-Фу.
К сожалению, не с перепоя.
22
Одна из бесед Юз-Фу с ослом
Вот уже несколько дней,
спасаясь от мух и слепней,
осел ошивается под хвостом у
кобылки.
Тебе бы, Юз-Фу, вот такого пажа!
Но ослиная неблагодарна душа.
Но ослиные ироничны ухмылки.
Кроме того, в душе у осла
звучат нескромные жалобы.
Он думает: “Если бы это была
не кобылка, а моя госпожа
с благоухающим веером,
то меня тут, понимаете, не обдавало
бы
чем-то, не имеющим ни малейшего
отношения
к свежему сену и к душистому
клеверу...”
Я говорю: “Осел,
ты бы хоть вспомнил ученье Басё!
Бедняк, не ропщи на то и на се,
будь благодарен судьбе за все,
ищи утешения в благе простом...
Ну-ка быстрей извинись за ухмылку.
И бо-го-тво-ри, дубина, кобылку
за то, что шугает она кровососов
от твоего ироничного носа
своим благородным хвостом,
и не воображай себя избалованным
пони.
Понял?
23
Радуясь торжеству жизни
водоплавающих, думаю о бедах
отечества
В воде ледяной
занимаются утки любовью,
а вот поди ж ты —
не зябнут!
Случайный, молюсь, чтоб любая беда
сходила с народа, как с гуся вода.
24
Погуляв, возвращаюсь к домашнему
очагу
Малахай мой заложен.
Новый пропит халат.
В ночлежке забыты портки.
Лишь осталась надежда,
что голым узнают Юз-Фу.
Короткое послесловие для друзей
Все это начирикано в дивном
одиночестве,
под покровительством
фрейлины И.
В Китае я был бы Юз-Фу,
а здесь у меня иное имя и отчество.
Поднебесная. Коннектикут.
Год Змеи.
Юз Алешковский
-----
Одинокий монах, бредущий под
дырявым зонтиком
(так и председатель Мао себя
называл), я думаю о Юз-Фу
Прославленные баллады (например,
“Окурочек”) Юза Алешковского сродни
его же романам. Это проза,
организованная таким образом, чтобы
можно было петь. Проза — с
неожиданными поворотами фабулы
(окурок со следами губной помады
падает с неба под ноги зека), с целой
толпой характеров (“жену удавивший
Капалин”, “активный один педераст”,
“гражданин надзиратель”, сам
рассказчик и его неверная подруга) и,
конечно, с изумительной
выразительностью языка (“Только зря,
говорю, гражданин надзиратель, /
Рукавичкой вы мне по губам”). Только
последнее качество роднит лирику
Алешковского с его прозой. Фабула
лирическому стихотворению
противопоказана, и оно не терпит
более чем одного персонажа — “я”.
Почему Алешковский напяливает на
свое лирическое “я” китайскую маску?
Может быть, потому что чистый,
беспримесный лиризм подарен
человечеству китайско-японской
цивилизацией так же, как и бумага, на
которую он изливается...
http://magazines.russ.ru:81/novyi_mi/1995/8/uz_fu.html
Другие статьи в литературном дневнике:
