***
Из Дневника Гумера.
«Хорхе Луис Борхес - плоть и кровь конца двадцатого столетия, его, если хотите, ангел-хранитель, сопротивлялся как мог. Тринадцатью поэтическими сборниками, рассказами и эссеистикой неистово боролся с этим веком, с господствующим в нём рациональным мышлением.
Отсюда, «литературность» его прозы, пытающейся привлечь авторитет мирового литературного процесса, как идею бесконечности, способную, как он сам говорил, «подорвать мир». Ему и требовалось его подорвать для доказательства его «конечности».
Отсюда, его уход в «Тысячу и одну ночь», в мифотворчество, в кораны и библии, в Плиниев и геродотов. Он хорошо понимал, что позитивизм способен разве что удовлетворить плотские потребности, но никак не дух, и из всех кризисов Борхес пуще всего опасался не бунта плоти, но бунта духа.
Вряд ли Борхес осознавал свое тяготение к Гегелю, но один из его любимых образов - это земля, стоящая на чём-то, а то стоит на чём-то еще и так далее, но чтобы не докатиться до «дурной бесконечности», Борхес всегда вовремя останавливается, находя первопричину - бога. Ещё он любит рыбу, кусающую свой хвост, как Гегель любит кусающую свой хвост змею. Или «школьные доски в классе» длиной в тысячи километров. Половина этих досок исписаны, а другие - чистые:
Песчинки убегают в бесконечность.
Одни и те же, сколько б не стекали:
Так за твоей отрадой и печалью
Покоится нетронутая вечность.
«Песочные часы»
Он умер в 1986-ом, когда все доски были исписаны кардиограммой его сердца. Я субъективен, но для меня этот аргентинец - итог двадцатого века, протяжённый в бесконечности. Как многоточие в недописанной книге.
Если бы другого аргентинца Хулио Кортасара я прочёл в студенческие годы, как это случилось с Борхесом, наверняка принял бы всей душой и «на ура». Но «Игру в классики» я читаю сейчас, в свои 57. И, надо сказать, с трудом. Я постараюсь заставить себя дочитать роман и может быть что-то пойму в нём, что я ещё не понял, но пока он раздражает меня. Ещё мне обидно за Париж, который у Кортасара грязный и дождливый. Вот цитата из моей маленькой повести о любимой:
«- Почему Париж? - подумал я и вспомнил, что читаю сейчас «Игру в классики» Кортасара, где Оливейра бродит по этому удивительному городу со своей Магой.* (Аргентинский прозаик).
Парижем я брежу лет с шестнадцати, с тех пор, как прочёл хемингуэйевский «Праздник, который всегда с тобой». Но ни разу там не был.»
Но ведь у Хемингуэя Париж совсем другой. Праздник!»
Эта запись из дневника десятилетней давности.
Другие статьи в литературном дневнике:
