Константин о КонстантинеСообщение Известия\Культура от 01.06.2007 КОНСТАНТИН КЕДРОВ Вот и интеллигентнейший Паустовский написал "Кара-Бугаз". Повесть о добыче слабительного английской соли. Это был материализм в полном смысле слова. Писателей заставляли писать не о людях, а о материи. Многим казалось, что человек уже никогда не вернется в литературу, тем более человек интеллигентный. Ведь слово "интеллигенция" чаще всего употреблялось с двумя эпитетами: гнилая или трудовая. Голос интеллигентного человека неожиданно прорезался в "Повести о жизни" Паустовского. Бунин, прочитав первые главы, тотчас написал восторженное письмо. Оказывается, и литература, и интеллигенция в России еще живы! Паустовский начинал с бесхитростной семейной хроники в духе Тургенева и Аксакова. И это уже звучало диссонансом в стройном хоре социалистического реализма. Сначала вернулись тургеневские и чеховские герои, а затем, когда дело дошло до описания революции, заговорили десятки голосов, казалось бы, умолкнувших навсегда. Бабель, Грин, Олеша, Багрицкий, Ильф и Петров, Фраерман. Одних к тому времени забыли, о других, как о Бабеле, и говорить-то вслух опасались. Нет, это были не мемуары, а реставрация. Сквозь кровавую коросту времен проступали лики давно обреченных на смерть и поругание, а потом на забвение. Но вот на трибуну вышел Хрущев и львиную долю царского гнева обрушил на Паустовского. Он, мол, неправильно показал революцию. У него, видите ли, голод был в Одессе, питались одной килькой. "А у нас и кильки не было!" возопил глава государства. Ему бурно аплодировали. Конечно, Паустовского и раньше топтали за романтизм, отрыв от жизни, за уход в природу и воспевание "патриархальщины". Но то были наемные критики, явные певцы с чужого голоса. Здесь же абсолютный монарх, глава государства шел на писателя с открытым забралом. Паустовский оказался среди неугодных вместе с Ильей Эренбургом, Михаилом Роммом и молодыми Аксеновым, Вознесенским, Евтушенко. При всем различии они в чем-то были очень похожи Ромм, Паустовский, Эренбург. Их отличало чувство собственного достоинства. Никто из них не был бескомпромиссным рыцарем без страха и упрека. Все прошли сквозь неизбежные ритуальные воспевания Сталина. Их умело использовали в пропагандистских целях для демонстрации интеллектуального благополучия в СССР. Ведь если есть такие рудименты дворянской культуры, как Паустовский, как можно говорить об отсутствии свободы в стране победившего самого себя социализма? Мне до сих пор не очень понятно, каким образом Паустовскому удалось выпустить альманах "Тарусские страницы", позднее подвергнутый ритуальному избиению в официальной печати. Но факт остается фактом: из дачного места Таруса превратилась в центр интеллектуального противостояния кремлевскому хамству. А дом Паустовского стал некой бревенчатой духовной крепостью. Паустовский никогда не молчал. Даже в последние дни своей жизни, задыхаясь от астмы, он пишет в ЦК, протестуя против травли Юрия Любимова. Он пишет гневное и аргументированное письмо против новых попыток обелить и морально реабилитировать Сталина. Что бы сказал он сегодня, посмотрев два-три сериала про доброго и хорошего вождя... Когда Марлен Дитрих приезжала в Советский Союз, она пришла в ЦДЛ на встречу с Паустовским, вышла на сцену, встала на колени и поцеловала ему руку за рассказ "Телеграмма", который когда-то произвел на нее громадное впечатление. А таких рассказов у него десятки. Даже после смерти писателя по всей стране прошли идеологические совещания, где его клеймили. Я присутствовал на таком сборище, где глава идеологического отдела КГБ громил уже отошедшего в вечность. "Вот и покойник Паустовский..." начал он гневную фразу. И тут из зала донесся отчетливый молодой женский голос: "Сам ты покойник!" Многие литераторы моего поколения обязаны Паустовскому и выбором профессии, и осознанием своего места в жизни. Книга "Золотая роза", вышедшая на заре антисталинской оттепели, открыла людям мир, где человек зависит только от своего таланта. Мир абсолютной духовной свободы. Мир искусства. Золотая роза собирательный образ. Рассказ о мастере, который собирал золотую пыль, оставшуюся от ювелирных работ, и постепенно набрал столько золота, что смог отлить из него для своей возлюбленной золотую розу символ своей любви. © Copyright: Кедров-Челищев, 2009.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
