А.С. Поляков «О смерти Пушкина», Петербург, 1922 г.
https://magazines.gorky.media/neva/2013/11/o-smerti-pushkina-po-novym-dannym.html
‹…›
Слух о дуэли разнесся по Петербургу немедленно, о ней одним из первых узнал командир Кавалергардского полка генерал Гринвальд, который в тот же день, 27 января, подверг Дантеса домашнему аресту. ‹…› Через день, 29 числа, дело о дуэли было передано суду Конной гвардии и приказом по Отдельному Гвардейскому корпусу высказывалось пожелание: «Дело сие окончить сколь возможно поспешнее». ‹…›
Письмо Дантеса полковнику Бреверну:
"Господин полковник!
Я только что узнал от моей жены, что при madam Валуевой ‹…› в салоне ее матери он говорил следующее: «Берегитесь, вы знаете, что я зол и что я кончаю всегда тем, что приношу несчастие, когда хочу». Она также только что мне рассказала о двух подробностях, которых я не знал. Вот почему я вам пишу это письмо в надежде, что оно, может быть, даст еще некоторые объяснения насчет этого грязного дела.
Со дня моей женитьбы, каждый раз, когда он видел мою жену в обществе madam Пушкиной, он садился рядом с ней и на замечания относительно этого, которое она ему однажды сделала, ответил: «Это для того, чтобы видеть, каковы вы вместе и каковы у вас лица, когда вы разговариваете». Это случилось у французского посланника на балу за ужином в тот же самый вечер. Он воспользовался, когда я отошел, моментом, чтобы подойти к моей жене и предложить ей выпить за его здоровье. ‹…› После отказа он повторил то же самое предложение, ответ был тот же. Тогда он, разъяренный, удалился, говоря ей: «Берегитесь, я вам принесу несчастие». Моя жена, зная мое мнение об этом человеке, не посмела мне тогда повторить разговор, боясь истории между нами обоими.
В конце концов он совершенно добился того, что его стали бояться все дамы; 16 января, на следующий день после бала, который был у княгини Вяземской, ‹…› где он себя вел обычно по отношению к обеим этим дамам, madam Пушкина на замечание г. Валуева, как она позволяет обращаться с нею таким образом подобному человеку, ответила: «Я знаю, что я виновата, я должна была бы его оттолкнуть, потому что каждый раз, когда он обращается ко мне, меня охватывает дрожь». Того, что он ей сказал, я не знаю, потому что madam Валуева передала мне начало разговора. Я вам даю отчет во всех этих подробностях, чтобы вы могли ими воспользоваться, как вы находите нужным, и чтобы вам дать понятие о той роли, которую играл этот человек в вашем маленьком кружке. Правда, все те лица, к которым я вас отсылаю, чтобы почерпнуть сведения, от меня отвернулись с той поры, как простой народ побежал в дом моего противника, без всякого рассуждения и желания отделить человека от таланта. Они также хотели видеть во мне только иностранца, который убил их поэта, но здесь я взываю к их честности и совести, и я их слишком хорошо знаю и убежден, что я их найду такими же, как я о них сужу.
С величайшим почтением, г. полковник, имею честь быть вашим нижайшим и покорнейшим слугой.
Барон Георг Геккерен. Петербург 26 февраля 1837".
Дантес хотел на примерах подтвердить безвыходность своего положения, но он ни одним звуком не обмолвился о главной причине, которая привела обоих противников к поединку 27 января. Писать на такую щекотливую для него тему было невыгодно.
‹…›
При манере непринужденного обращения с Натальей Николаевной Дантес делал вид, что не замечает враждебных взоров ее мужа. В глубине души он просто презирал Пушкина, так как французский выскочка мог уважать только «своих». В письме к Бреверну он считает совершенно лишним называть поэта по имени, а везде упоминает о нем в третьем лице. Как человека Дантес рисует Пушкина с весьма неприглядной стороны. Пушкин, как можно заключить из письма, был зол, мстителен, нетерпим в обществе по своей невоспитанности, придирчив и деспот своей жены, которая безмерно от него страдала.
Судя по письму Дантеса к Бреверну, грубое обращение поэта с женой переступало границы, и Natalie приходилось много переносить неприятностей от мужа. Как ни странно может показаться с первого взгляда, но и здесь сведения, полученные Дантесом, не грешили против истины.
«Отношения Пушкина к жене были очень сложны, — пишет П.Е. Щеголев в своем исследовании. ‹…› — Прежде всего неровны. — Далее он цитирует так называемые конспективные записки Жуковского:
"После свадьбы. Два лица. Мрачность при ней. Веселость за ее спиной … При тетке ласка к жене, при Александрине и других, кои могли бы рассказать. ‹…› Дома же веселость и большое согласие».
«В этой заметке, — продолжает П Е. Щеголев, — все неясно. При тетке Пушкин ласков к жене, при других, кто мог бы рассказать, грубоват. Кому рассказать? Дантесу, что ли? Если Дантесу, то почему же Пушкину нужно, чтобы до Дантеса дошли сведения не о том, что он ласков с женой, а о том, что он с ней груб? Последняя фраза записи: ;Дома же веселость и большое согласие“ как будто противоречит приведенной раньше записи: ;Мрачность при ней. Веселость за ее спиной“. Слишком скудны заметки Жуковского, не дают они ответа на бесчисленные вопросы, не дают представления о том, что же было?»
Пред нами стоят те же вопросы, что и пред П.Е. Щеголевым, и мы позволяем себе ВЫСКАЗАТЬ ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ.
Кому нужно было знать, что поэт груб с женой? Почему Пушкину хотелось, чтобы об его семейном разладе дошло до ушей этого неизвестного?
Конечно, он имел в виду не пресловутый «свет», который … составил о поэте определенный взгляд как о человеке дурном.
Может быть, он думал о Екатерине Дантес? Но она могла узнать об этом непосредственно от Natalie. Да и зачем ей знать? Чтобы повлиять на мужа, удержать его и тем сделать жизнь сестры сносной? Прежде всего Екатерина Николаевна никакого влияния на Дантеса не имела, он был для нее в то время непогрешим, каковым остался в ее мнении и потом.
Не добивался ли Пушкин, чтобы слухи сделались известными Дантесу?
Но на чем основать такое предположение? Почему Пушкину важно было, чтобы Дантес знал о его неладной семейной жизни? Делаем по этому поводу небольшое отступление.
Дантес увлекся Наталией Николаевной и увлек ее собой, тут была не вина, а беда их, Пушкин защищал свою честь, как находил нужным, но дуэль не состоялась, и все сошло благополучно. Дантес женился на сестре Natalie, Екатерине Николаевне Гончаровой. ...
Согласимся с ним и перейдем к новым его догадкам.
Пушкин был успокоен сознанием, что заставил играть своего противника «жалкую роль». Удовлетворенность скоро прошла, ее снова заменили волнения за жену, за свою честь. Любовь противника Пушкина не покрывалась никаким флёром, не скрывала своего удовольствия и Natalie: ей всегда было весело с Дантесом. ‹…› Обоюдное увлечение было несомненным фактом. ‹…›
Может быть, отчаявшись, Пушкин прибегнул к последнему средству, чтобы вывести Дантеса из терпения и окончить дело дуэлью?
Пушкиным применялись меры куда действеннее: отказ от дома, нежелание быть знакомым, личные разговоры с Екатериной Николаевной, угрозы чрез нее Дантесу, обмен резкостями при встречах с ним и т.п. Кроме того, такой способ действия мог затянуться на долгое время, Пушкин же горячился и сильно нервничал; ему как можно скорее хотелось положить конец и сплетням, и оскорбительному поведению Дантеса.
‹…›
Остается ОДНО ЛИЦО, которое, по нашему мнению, РЕШИЛ ОСВЕДОМИТЬ стороной Пушкин. Этим лицом был НИКОЛАЙ ПАВЛОВИЧ.
Между поэтом и царем стоял всесильный тогда Бенкендорф, но обращаться к нему теперь Пушкин не желал.
«Будучи единственным судьею и хранителем моей чести и чести моей жены — почему и не требую ни правосудия, ни мщения, не могу и не хочу представлять доказательств кому бы то ни было в том, что я утверждаю». ‹…› Шеф жандармов знал все и без письма поэта, но он не предпринимал никаких мер и не старался устранить надвигавшуюся развязку семейной драмы поэта. Отчасти тем и объясняется, что Пушкин не послал ему письма в ноябре и не осведомлял его впоследствии.
В январские дни у него СОЗРЕЛ ИНОЙ ПЛАН.
Только вмешательство Николая могло порвать сеть хитросплетений, которыми враждебная часть петербургского «света» опутала Natalie и самого Пушкина. Только царь в силах был прекратить интриги рассерженного Геккерена и указать место зарвавшемуся Дантесу, приказав ему оставить Петербург.
Пушкин учитывал доброе отношение Николая к Natalie. Им он и хотел воспользоваться, чтобы положить конец возобновлению ухаживаниям Дантеса, светским пересудам и закулисным интригам юркого Геккерена. Слабостью царя было постоянное желание выказывать себя строгим семьянином и охранителем домашнего очага, отечески вмешиваться в семейную жизнь посторонних людей.
Мог и на это рассчитывать Пушкин. Создавая своим обращением ВИДИМОСТЬ РАЗЛАДА и подчеркивая его при чужих, поэт желал, чтобы великосветские Марьи Алексевны не преминули посплетничать насчет тирана мужа, пожалели бедную Natalie и разгласили о ее размолвке с Пушкиным. Пушкин не сомневался, что толки дойдут до Николая и вызовут с его стороны благоприятные распоряжения. Но царь на этот раз остался глух и в холодном созерцании ожидал развязки «неловкого положения» поэта и его противника.
Таково наше объяснение малопонятной записи Жуковского:
«При Александрине и других, кои могли бы рассказать, — des brusqueries (резкости (фр.) — ‹…›
После смерти поэта этот справедливый nonsens — как иначе назвать непонятную па первый взгляд МИСТИФИКАЦИЮ Пушкина? — приходилось друзьям опровергать обиняками. Кн. Вяземской, например, не без цели пишет и вел. кн. Михаилу Павловичу и А.Я. Булгакову, что в период ухаживания Дантеса за Пушкиной, отношения поэта к жене не пострадали.
‹…›
Как далеко зашли отношения Дантеса и Пушкиной, осталось тайной. До сих пор у нас нет ничего непреложного, уличающего Natalie в супружеской неверности. Все, что имеется в распоряжении исследователей авторитетного, скорее опровергает, чем подтверждает подобный взгляд. Мы знаем одно: поэт был уверен в полной ее невинности, что неоднократно и незадолго до дуэли высказывал разным лицам. К нему присоединяются и близкие друзья Пушкина. В их единодушии мы отказываемся видеть только одну защиту чести молодой женщины. Но такова уже сплетня: она всегда имеет свой осадок.
Было бы наивностью считать характеристику Пушкина Дантесом близкой к истине. Для людей, чуждых поэту по духу и по интересам, Пушкин был недоступен. Всякий, кто знал его близко, столько же ценил его за гениальные способности, сколько и любил за редкие качества мятущейся, неугомонной души. ‹…› Несмотря на свою искренность и редкую прямоту, Пушкин не был разгадан «толпой» и остался непонятен «черни». ‹…›
Александр Сергеевич Поляков (1882–1923) — литературовед, театровед, библиограф. А. С. Поляков большую часть своей жизни провел в Петербурге. Здесь он учится в Психоневрологическом институте, а затем и на историко-филологическом факультете Петербургского университета. В Петербурге он становится членом Русского библиологического общества, сотрудничает с Пушкинским Домом, Российской Книжной палатой.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.