Навет.

Ваша Шаша: литературный дневник

Очень люблю обеденные офисные посиделки. Сижу в своём уголочке, помалкиваю по молодости лет. И только слушаю разговоры офисных дам. Вот сегодняшний рассказ одной из них.
Замуж выскочила рано. Ещё только девятнадцать было, а уже сын родился. Болеть начал со второго месяца жизни. Болел часто, долго, и всегда мы с ним попадали в больницу.
Однажды выписались из больницы. Приехала я домой. Конечно, столько домашней работы накопилось! Провозилась до позднего вечера. Жили мы в частном доме, горячей воды не было, топили баню. Решила искупаться завтра, а ночью поднялась у сына температура. Скорая сразу же увезла нас в инфекционную больницу. Даже переночевать дома не удалось.
В палате нас шесть мамаш с детьми. Все детки до года. Кормить их надо по часам.
Большие, массивные часы висели в холле отделения, очень далеко от палаты. Наручные часы были не у всех. Это считалось роскошью. Но у одной молодой женщины Алёны часики имелись. И мы наперебой время у неё узнавали. Кому через три часа кормить ребёнка, кому через три с половиной. Устала она нам отвечать и сказала:
- Всё, смотрите сами кому надо.
Сняла Алёна часы и повесила их за ремешок на дужку кровати. А мы подходили и смотрели.
Инфекционная больница находилась в ста метрах от моего дома. Когда пришёл муж, мы с ним договорились, что он затопит баню, а я потихоньку с коляской выберусь за ворота, приду домой и искупаюсь.
Вечером все мы вышли из палаты. Кто-то сидел на лавочке под деревьями с родными, кто-то неторопливо прогуливался с коляской по территории. А мне удалось удрать. Через пять минут я была уже дома. Муж баню протопил. Но сын вдруг начал сильно плакать, никак не успокаивался, открылась у него рвота, опять поднялась высокая температура. Я быстро собралась и побежала обратно в отделение.
Захожу, а в палате все какие-то хмурые, Алёна сидит заплаканная. Спрашивает:
- Ты часы мои не трогала?
Я посмотрела на дужку кровати, часов не было. Конечно же, я сказала, что не трогала. Но все женщины, как одна, накинулись на меня. Они в один голос мне заявили, что не зря я поспешно покинула больницу и ушла домой. Сразу ясно, я взяла эти часы. Напрасно я говорила им, что хотела за месяц первый раз спокойно искупаться, что до этого из одной больницы сразу попала в другую. Объяснила, почему так быстро вернулась. Но мне никто не поверил. Чаще всех временем интересовалась я.
Тогда мне было не до обвинений. Пошла в процедурный кабинет к медсестре. Она вызвала дежурного врача. У меня мысль одна была: чтобы помогли сыну.
Сделали ему укол жаропонижающий. Сын успокоился. Я вернулась в палату. Никто со мной не разговаривал.
Пришла медсестра и позвала меня в ординаторскую. Там уже ждал милиционер. Он мне сказал, чтобы я немедленно вернула часы, иначе сейчас поедут ко мне домой делать обыск.
И вот тут я вдруг осознала, что меня обвиняют в воровстве. Как мне стало плохо, объяснить не могу! Дар речи потеряла. Молчу и трясусь вся. Медсестра пришла, капли валериановые принесла.
Заставил меня миллиционер писать подробную объяснительную. Когда писала это сочинение, прорвало меня на слёзы. На каждом листе слёзная клякса.
Уехала милиция. Вернулась я в палату, никто со мной не разговаривает.
На другой день отношение ещё хуже. Прямо в лицо воровкой называют. Пришла врач на обход. Увидела лицо моё измученное. Через минут пятнадцать перевели меня в двухместную палату. И пробыли мы там с одной женщиной почти месяц. Благодарна я врачу. Но избежать постоянных уколов так и не смогла. Приходила на обед в столовую. Обязательно кто-то в спину кидал: «Воровка». Оправдываться не имело смысла. Сын поправился. Выписали нас.
Много лет прошло, но, как вспомню те несправедливые подозрения, закипит сердце от безысходности и обиды, навернутся слёзы на глаза. Нет ничего больнее незаслуженного обвинения, злого навета.




Другие статьи в литературном дневнике: